Нижеприведенный текс скопирован с livejournal, автор bijonka

Глава 4 (начало).

Эмили никак не ожидала, что на школьный рождественский спектакль придет кто-то еще, кроме родителей ее учеников. Так что удивлению ее не было предела, когда половина деревни собралась в зале, и даже отец Гренье нашел для себя возможным присоединиться к прихожанам. Увидев столько зрителей, дети страшно занервничали. Даже у вполне уже взрослого Овилы были налицо все признаки страха сцены.

С того самого вечера, когда Эмили обедала в гостях у семьи Пронуво, Овила и его сестра Розе каждый вечер ходили в школу, помочь Эмили завершить все приготовления к спектаклю. Эмили с Розе мастерили костюмы для всех учеников, перешивая старую одежду, предназначенную на тряпки и врученную ей родителями учеников, превращая ее в великолепные одеяния ангелов. Эмили делала выкройки и шила костюмы, на Розе же лежала подборка материалов по цветам и украшение готовых костюмов.

Что касается Овилы, то он взял на себя изготовление всех декораций. И теперь в переднем левом углу класса, предназначенном быть сценой, красовались рождественские ясли, почти в натуральную величину, окруженные горами и деревьями. Талант Овилы в конструировании и изготовлении декораций потряс Эмили, сам же Овила, смущаясь от ее восторженного восприятия, объяснил, что с детства любил работать с деревом.

Они тратили как минимум час ежедневно, чтобы успеть все сделать к назначенному дню. И, с самого начала Рождественского Поста, каждый день два часа школьного времени посвящались репетициям самого спектакля. Дети выучили наизусть свои роли и репетировали песни и речи. Каждый день они приходили в школу, вооружившись мешками из рогожи, набитыми соломой для заполнения яслей, так что Эмили даже не понадобилось просить об этом родителей.

И вот наступил великий вечер. Родители были приглашены на 7 вечера, что давало им достаточно времени для дойки коров и ужина. Школа очень быстро наполнилась улыбающимися в предвкушении праздника лицами и звуками смеха. Выполняя роль распорядителей, Эмили и трое из ее учеников пытались рассадить всех максимально удобно, но, ввиду собравшегося количества народа, малышей пришлось посадить на пол. Все участники спектакля были спрятаны от зрителей. Часть из них – на сцене, за покрывалами, выполнявшими сегодня роль занавеса, другие в ожидании спектакля коротали время в комнате Эмили на втором этаже. Они должны были сидеть в молчании, но Эмили все время слышала непрерывный шепот.

«Ой, отец Гренье здесь!»
«Неправда! Обманщик!»
«Правда! Сам посмотри, если мне не веришь!»

Время от времени Эмили отходила за занавес, или поднималась на ступеньки, чтобы попросить детей вести себя потише. Во время одного из таких вояжей во имя сохранения тишины она вдруг услышала неожиданную волну молчания совсем не с той стороны, с которой ожидала: молчание воцарилось в зрительном зале. Нахмурившись, девушка выглянула из-за занавеса: большой Иоахим Крет только что вошел в школу, с обеих сторон от него, как телохранители, шествовали его родители. Эмили поспешила выйти из-за занавеса, молясь про себя, чтобы Иоахим не вздумал учинить что-нибудь во время представления. Собравшись с духом и затаив дыхание, она выдавила из себя улыбку, привествовав их семью и заодно показав всем окружащим, себе, да и ему тоже, что она полностью котролирует ситуацию.

Чтобы хоть немного отвлечься от страхов, она принялась считать зрителей в зале: семьдесят семь человек. Она бросила взгляд в окно: нет ли еще каких-то припозднившихся саней по дороге к школе. Нет, дорога была пустынна. Что ж, пора начинать.

Обойдя зал, Эмили собрала все лампы и подсвечники, и поместила их перед занавесом. В зале воцарилась тишина. Поспешив наверх, наполнила детям, что они должны хранить полное молчание до тех пор, пока не настанет черед для их выступления. Маленькую Шарлотту трясло с ног до головы. Она робко шепнула на ухо учительнице, что уже посетила туалет, но ей кажется, что ей надо туда опять. Нет, это просто нервы, успокоила малышку Эмили. Пожелав всем и каждому успеха, девушка сбежала вниз. Пора было открывать занавес.

Единодушное «О!» пронеслось по залу, едва зрители увидели открывшееся им зрелище сцены с ее потрясающими декорациями и маленькими актерами в замечательных костюмах, тут же сменившееся взрывом оглушительных апплодисментов. Воодушевившись реакцией родителей, дети начали энергично подталкивать друг друга локтями и радостно переглядываться. Но почти сразу же успокоились под внимательным взглядом темных строгих глаз учительницы. Повинуясь знаку Эмили, маленькие хористы, одетые как пастушки и пастушки, запели, начав было медленно продвигаться к правой стороне яслей. Но затянули «Venez divin Messie»* с таким энтузиазмом, что не попали сначала ни в одну ноту. Эмили немедленно их остановила, спев первый звук – и дети начали сначала, теперь уже без ошибок. Улыбка удовлетворения появилась на лице их учительницы. Закончив песню, воодушевленные артисты отступили в глубь сцены, облокотясь на свои посохи, словно настоящие пастухи, следящие за стадом. Аудитория благодарно начала было апплодировать, но затихла, едва на авансцене появились «Иосиф» и «Мария».

«Ах! Я не могу более идти, Иосиф! Думаю, что настало время моему ребенку появиться на свет. Мы должны найти пристанище, ведь становится так холодно, и ночь опускается на землю.»

«Присядь здесь, Мария, подожди, пока я схожу на постоялый двор и попрошу нас приютить.»

«Иосиф» усадил «Марию» на охапку сена и ушел со сцены. В зале стояла такая тишина, что казалось, можно было услышать трепет ресниц «Марии».
Эмили мигнула «Иосифу»: он мог возвращаться.

«О, горе нам! Горе! Для нас нет ни одной комнаты! Мы должны спуститься в долину.»

Отец Гренье натужно кашлянул, пытаясь заглушить смех, и, вытащив из кармана носовой платок, вытер искрящиеся весельем глаза.

«О, мой бедный малыш! Он родится, не имея даже крыши над головой!»

«Не волнуйся, Мария, мы... э... мы...»

Отчаявшись, «Иосиф» обернулся к Эмили.
«Мы что?» - взмолился он.
«У нас есть Б-г!» - быстро подсказала Эмили.
«А, ну да... У нас есть Б-г в сердце и наша вера в Него приведет нас в то место, которое Он назначил, чтобы Его сын появился на свет.»

«Иосиф» помог «Марии» встать и они вместе прошествовали к центру яслей.

«Муж мой, думаю, мне лучше лечь прямо здесь, потому что мой ребенок рвется наружу.»

Повернувшись спиной к зрителям, «Мария» вытащила подушку, которая изображала ее большой живот, уронила ее в стог сена и моментально вытащила запеленутую куклу, до сего момента запрятанную в сене яслей. С минуту покачав ее на руках, она, наконец, снова повернулась к зрителям лицом.

«Это мальчик, Иосеф! Мы назовем его Эммануэль!»

Отец Гренье снова начал усиленно вытирать глаза. «Мария» обошла ясли сзади и опустила на сено «ребенка» в то время, как Иосиф преклонил колена.

«О, он так мал, Мария.»
«О да, но однажды он вырастет.»

Пастухи вернулись на авансцену, затянув «Il Est Né le Divin Enfant»**, в этот раз сразу начав с правильной ноты. С началом этого гимна звезда, привешенная на кольцо, медленно заскользила по тонкой струне, тянущейся из глубины класса прямо к верхнему углу крыши яслей. Три «волхва» (никто иные, как распорядители-помощники Эмили в начале вечера), исполненные благородного достоинства, медленно вступили в зал через главную дверь и неторопливо прошествовали через весь зрительный зал на сцену. Они не отрывали своих глаз от сверкающей звезды, вежливо испрашивая прощения всякий раз, как зрители торопливо отодвигались, давая им дорогу, или же неосторожно касаясь чьей-либо руки или ноги. Приблизившись к опустевшей, оставленной пастухами, сцене, они опустились на колени перед яслями.

«О, мой король!» - прозвучал голос первого из них – «Я принес тебе в дар ладан.»
Второй «волхв» потрясенно смотрел на него. ОН должен был принести в дар ладан.
«О, мой король!» - продолжил он – «Я принес тебе в дар золото!»
Произнеся эти слова, он кинул на первого выразительный взгляд, всем своим видом стараясь объяснить тому, что спас его от верного позора.
«О, мой король!» - закончил третий – «Я принес тебе в дар мирру!»

Публика, и так находящаяся под глубоким впечатлением от шествия трех волхвов и зрелища спускающейся звезды, так и ахнула в этот момент: со второго этажа спускались ангелы, во всем великолепии своего облачения, с трепетавшими за спиной крыльями. «Silent Night, Holy Night»***, исполняемая на два голоса, заполнила церковь почти идеальным звучанием. Эти ангелы пели почти так же хорошо, как приходской хор. Будто мощная волна прошла по школе: родители, не в силах устоять перед красотой, представшей их глазам и ушам, сначала робко, а потом все смелее, стали вливаться в ангельский хор своих детей. Даже отец Гренье, отложив подальше свой носовой платок, присоединил свой голос к голосам прихожан. Последние ноты песни оказались погребены под шквалом апплодисментов, криков и восхищенного свиста.

Дети, стоя на сцене, красные от удовольствия и смущения, опьяненные успехом, кланялись, сияя улыбками ярче, чем все лампы и свечи зала. А апплодисменты все усиливались.

Сделав усилие и пытаясь вернуть своих учеников с неба на землю, Эмили задернула импровизированный занавес и постаралась утихомирить тех маленьких артистов, которые никак не могли перестать кланяться, пусть даже зрители теперь их не видели. Им ведь предстояло еще сказать речи...
Забыв обо всем перед лицом столь грандиозного успеха, дети напрочь забыли о второй части представления! Словно вдруг очнувшись, они разом запаниковали, уверенные, что не смогут припомнить ни одного из тех слов, которые так долго и тщательно готовили. Ободряюще улыбнувшись перепуганным ученикам, Эмили посоветовала им сосредоточиться и постараться вспомнить. У них обязательно получится.

После короткой паузы, она снова открыла занавес и представила собравшимся первого из своих учеников, который, повинуясь ее взгляду, вышел вперед и начал рассказ о Святом Николасе и рождественских подарках. За ним последовал второй малыш, повествуя о тех, кто беден, голоден и холоден, но тверд в своей вере.

Когда и эта часть окончилась, все рассказы были рассказаны, все речи нашли своих благодарных слушателей, Эмили, переполненная гордостью за своих учеников, пригласила их выйти на поклон. Дважды об этом просить никого не пришлось, и они так резво устремились вперед, что чуть было не вспыхнула ссора, когда некоторые из малышей слишком сильно начали работать локтями, стремясь встать поближе к краю воображаемой сцены.

Отец Гренье поднялся со своего места. Поздравив и благословив юных артистов (кроме Шарлотты, которая тихо вышла из зала), их учительницу, а также всех присутствующих, он во имя Господа горячо поблагодарил героев вечера, проделавших такую потрясающую работу. Едва он сел, как поднялся один из попечителей школы, прошел вперед, к сцене (что отец Гренье счел лишним для себя) – и попросил Эмили присоединиться к нему.

«Преимущество попечителя в том, что он обладает иногда информацией, недоступной другим.Но в этом случае, особенном, я открыл эту информацию моему сыну, чтобы он мог предупредить всех остальных учеников. И если Вы мне позволите, мадемуазель Борделю, я уступлю им сейчас место.»

Ошеломленная Эмили, не в силах сказать ни слова, молча наблюдала, как ее ученики дружно собрались вокруг Евы и в унисон продекламировали «С Днем Рождения!» Вернувшаяся Шарлотта торжественно вручила учительнице огромный букет потрясающих цветов, которые дети сами сделали из бумаги, проволок и засушенных семян. Обхватив букет обеими руками, Эмили, полными благодарности глазами, в которых медленно закипали слезы, обвела своих детей и повернулась к их родителям. Совершенно очевидно, что во всем зале она была единственной, кто не знал этого секрета. И дети, и родители, глядя на ее растерянность, дружно залились счастливым смехом. Глядя на это, девушка, с трудом успев произнести несколько благодарственных слов, вдруг разразилась рыданиями, которые до этого с таким трудом удерживала в груди. И тут же постаралась взять себя в руки, вытерла мокрые глаза, проклиная себя за несдержанность, за эти неуместные эмоции, за то, что позволила себе расслабиться в такой момент, и, овладев голосом, пригласила всех в зале отпраздновать успех огромным пирогом, который ее ученицы испекли сами, на школьной плите.

Вечер закончился полной эйфорией. И единственным темным пятном, омрачившим светлое счастье Эмили было то, что никто, НИКТО из ее родной семьи так и не приехал разделить с ней эту радость.

********

*«Venez divin Messie» - французская версия рождественского гимна «О, приди, Божественный Мессия». (пер. Обезьяна)

**«Il Est Né le Divin Enfant» - французский рождественский гимн «Он родился, Божественный ребенок». (пер. Обезьяна)

***«Silent Night, Holy Night» - «Безмолвная ночь, Святая ночь» - один из рождественских гимнов, звучащий до сих пор на каждое Рождество и в предрождественский период повсюду.

*********

Эмили никак не удавалось заснуть в эту ночь. Перед ее глазами все время стояли события этого вечера, и в мыслях она исправляла каждую из случившихся небольших ошибок. Улыбаясь своим мыслям, что-то тихо мурлыкая, то и дело принималась то взбивать и поправлять подушку, стараясь устроиться поудобнее, то разглаживать и натягивать простыню на кровати. Ничего не помогало. Ликование бурлило в ней, не давая сомкнуть глаз. И самым радостным из всех чувств было ощущение, что теперь она – своя для жителей Сен-Тита, она такая же часть деревни, как и любой из ее соседей. Уж в этом-то Эмили никак не могла ошибиться. Ее приняли! Даже когда там появился Иоахим, собравшиеся ждали ее реакции, именно к ней были обращены все взгляды, а не к нему и его родителям!

В конце концов сну все-таки удалось одержать над ней верх, смежив веки, выровняв дыхание и разгладив брови, и унести девушку в страну сновидений, где она продолжала кланяться и улыбаться восхищенной публике, а едва закрылся занавес – вести оживленную дискуссию с одним из волхвов о темном цвете его кожи, в то время как Шарлотта, светясь радостью, все повторяла, что не пропустила церемонию вручения цветов учительнице.

Внезапно, без всякого перехода, Эмили перенеслась в кошмар. Загорелась солома в яслях, и младенец Иисус изо всех сил стал стучать в стены, чтобы кто-нибудь пришел и спас Его. Он стучал... и стучал... и стучал... до тех пор, пока Эмили, в ужасе осознав, что не в ее силах помочь Ему, что ее руки и ноги парализованы, и что голос не слушается ее, не вскочила в ужасе с постели, не успев даже толком проснуться. Иллюзию страшного пожара довершал звук бьющихся сосулек, как две капли воды похожий на треск огненной стихии.

Впрочем, последние капли кошмара немедленно выветрились из головы девушки, как только она осознала, что ужасный беспомощный стук не был плодом ее распаленного воображения. Кто-то и в самом деле требовательно стучал в дверь школы. Она посмотрела на часы. Шесть утра. Пытаясь совладать с внезапным страхом, Эмили кое-как торопливо застегнула халат и поспешила вниз, совсем забыв от волнения накинуть на ноги хотя бы тапки. Но едва ноги ее коснулись холодного как лед пола школы, девушка помчалась к двери, подпрыгивая при каждом шаге, перепуганная теперь еще и перспективой отморозить ноги.

«Да?»
«Это Фред Желинэ, мадемуазель. У меня для Вас сообщение.»

Она открыла дверь ровно настолько, чтобы месье Желинэ смог спокойно войти, и тут же проворно захлопнула ее, не позволив свирепому ветру пробраться под ее халат.

«Что-нибудь случилось?»
«Ну, мой свояк только что приехал из Сан-Северина. У Вашего отца случилась небольшая неприятность прошлым вечером и он провел всю ночь в снегу. Мой свояк нашел его сегодня утром на краю деревни и отвез к Вашей кузине отогреться и вернуть немного краски на нос и щеки. Ваш отец в полном порядке, но он просил меня передать Вам, что один из бортов его саней сломан. Так что он приедет и заберет Вас тогда, когда сможет, мадемуазель.»
«Господи, да что мой папа делал в Сан-Северине прошлым вечером?»
«Ну, я бы сказал, что он хотел сделать Вам сюрприз, приехав на ваш спектакль.»

Желинэ отступил обратно к двери и натянул на голову вязаную шапку.
«Что ж, не буду больше отнимать у Вас время.»

Поблагодарив его и закрыв дверь, Эмили медленно поднималась по ступенькам, чувствуя себя донельзя виноватой за то, что накануне вечером так досадовала на свою семью. Зная о некрепком здоровьи отца, ей оставалось только надеяться, что его обморожение в эту ночь не перерастет в нечто более серьезное.

Поскольку заснуть все равно уже не удастся, Эмили решила, что чашка крепкого горячего чая будет как нельзя более кстати. Натянув на себя пару толстых шерстяных носков, она снова спустилась вниз. И тут впервые ясно увидела, в каком состоянии находится классная комната. На мгновение мужество покинуло ее. Сено, разбросанное по всему полу, так и норовило прилипнуть к ее носкам. Декорации, сиротливо возвышавшиеся в углу бывшей сцены, необходимо было разобрать и вынести, повсюду стояли грязные тарелки, парты громоздились в полном беспорядке – в общем, чтобы убрать все это, придется потратить весь день.

Если бы все шло так, как было запланировала, то она должна была бы уехать из Сан-Тита около двух часов дня. Но теперь она не знала, что ее ждет, и впервые с сентября почувствовала, как ее охватило странное чувство полной беспомощности. Ах, если бы у нее была лошадь и сани, она бы не чувствовала себя брошенной на произвол судьбы. Обведя взглядом такие уже знакомые стены, ее вдруг охватило странное чувство, что эти самые стены вот-вот сомкнутся вокруг нее... и поторопилась прогнать это ощущение из головы.

Наскоро проглотив немного хлеба и одевшись, Эмили натянула передник, косынку на голову, чтобы защитить от неминуемой пыли волосы – и мысленно охватив тот объем работы, который ей предстояло выполнить, тяжко вздохнула, едва не застонав. Но делать было нечего – и она отважно ринулась на врага.

Когда подходил к концу пятый час работы, ей вдруг пришло в голову, что продуктов, оставшихся у нее, едва хватит на два дня. У нее было полно варений и солений, но ни крупицы муки или сахара – ничего, из чего можно было бы хотя бы испечь хлеба. Пришлось прекратить работу, снять передник и косынку, одеться потеплее, и пойти в деревню купить продукты. Четыре мили по такому холоду, что казалось, он доставал до самого сердца.

Эмили решительно зашагала по дороге. Да, она недооценила силу ветра. Несмотря на все ее усилия получше закутать шею, ветер прокрадывался под воротник, заставляя ее дрожать всем телом. И к тому моменту, как она достигла моста, у нее уже почти не осталось сил сделать хотя бы еще один шаг. Набравшись храбрости, она постучала в дверь семьи Руле.

Хозяйка дома поспешила налить девушке горячего чая, а огонь в камине и горячий прием согрел Эмили в считанные минуты. Руле предложили ей взять у них необходимые продукты, чтобы ей не надо было тащиться по такому холоду в деревню, и, в дополнение ко всему, запрягли лошадь в сани, дабы отвезти ее назад в школу. Растерявшись от такой щедрости, Эмили не знала, как ей и благодарить радушных хозяев.

«Не стоит благодарности. Это нам надо благодарить Вас за великолепный спектакль прошлым вечером. Мы не успеем согреть кирпичи, но для того, чтобы спокойно проехать две мили хватит и хорошего меха.»

Вопреки холодной погоде и глубокому снегу, лошадь легко взобралась на холм. Они были почти у цели, когда откуда ни возьмись, на дорогу выскочила одна из собак, принадлежавших Пронуво, и давай атаковать задние ноги запряженной в сани лошади, так и норовя отхватить приличный кусок мяса. Дидонэ Руле никак не удавалось утихомирить разошедшееся чудовище. Удержать ситуацию с санями под контролем ему тоже не удалось, они не выдержали и завалились на бок, вытряхнув своих седоков в близлежайший сугроб. Эмили оказалась зажата в снегу одним из бортов саней, и теперь разрывалась между рыданиями и смехом. Верх одержал смех, тем более звонкий, чем больше она осознавала комичность ситуации. Вспомнив об отце, она и вовсе расхохоталась до слез. Это был лучший смех, который она помнила за последние несколько недель.

«Как хорошо. что с Вами все в порядке!» - услышала она голос вылезшего с другой стороны сугроба мосье Руле. «Пойду-ка я позову Дозите на помощь. Потерпите немного, мы все быстро поправим.»

Лежа на животе, уткнувшись носом в сугроб, она не слышала, когда они вернулись. Все еще хихикая над собой, оказавшейся в сугробе, Эмили услышала голос мосье Пронуво, велевшего Овиду запрячь коня и заставить его пойти вперед. Только так они могли вытащить из сугроба сани.
Эмили собралась было крикнуть ему, что она не пострадала ни капельки, но уж слишком велико было желание освободиться поскорее, а еще большим было желание вытереть ледяную воду, в которую превращался снег, стекавший по ее спине.
В считанные минуты она была свободна, и оглядевшись, узнала в освободившем ее коне того самого жеребца, которого в первый и единственный раз увидела в октябре, когда он пел серенады для кобылы ее отца.

«О, так этот красавец-конь Ваш, мосье Пронуво?»
«И да, и нет. В общем-то, я купил его для Овида и Эдмона.»
«А... Ну, все равно, я никогда раньше не видела такое великолепное животное!»
«Кого именно? Овида или Эдмона?»

Отступив от неожиданности, Эмили молчала, лишившись дара речи. Дозите расхохотался. И, продолжая рассказывать о коне, довез ее до самого дома.
В ответ сконфуженная донельзя девушка поведала обо всех неудачах этого дня. Хмыкнув, полушутя-полусерьезно мосье Руле сообщил ей, что если бы он только знал, под какой несчастливой звездой она рождена – ни за что бы не согласился отвезти ее домой. Озадаченная Эмили выдавила из себя осторожный смешок, так и не поняв, было это сказано всерьез, или то была шутка.

Напоив всех чаем, девушка извинилась: она должна продолжить работу по уборке школы. Иронически оглядев ее, мосье Пронуво обернулся к своим детям: не согласятся ли находящиеся на каникулах ученики Эмили пожертвовать одним днем долгожданного отдыха и помочь своей учительнице убраться?

Никакого давления не понадобилось. Он еще не закончил свой вопрос, как его дети оживленно и радостно вскочили, приняв боевую стойку. Они это сделают с огромной радостью.
Школа засверкала в рекордно короткое время, вернув Эмили прекрасное настроение. Смеясь, она наблюдала за детьми, которые ползали по полу, соревнуясь в конкурсе «найди соломинку». Честно говоря, даже после того, как весь пол был три раза выметен и помыт, отдельные соломинки все же умудрились забиться в щели между досок. Вооруженные шляпными булавками из «нарядной коробки» Эмили, ее помощники вытаскивали один за другим непокорные прутики, так громко и радостно вопя при каждой удаче, что казалось, они как минимум поймали первого сома по весне.

«Скажите, мадемуазель,» пошутила Розе, «Вам не кажется, что все здесь наоборот?»
«О чем ты говоришь?»
«Ну, обычно ищут иголку в стоге сена, а мы ищем сено с иголкой!»

Эмили залилась смехом. Она обожала игру слов. И она все еще продолжала смеяться, когда мосье Пронуво вернулся в школу. Внезапно вспомнив, сколько прошло времени, Эмили почувствовала себя виноватой и рассыпалась в извинениях, едва он показался на пороге.

«Мы так замечательно провели время, что я совсем забыла, что уже почти вечер.»
«Никаких проблем, моя прекрасная мадемуазель» - его дети разом покраснели от такой фамильярности с их учительницей – «И я вовсе не потому сюда пришел.»

Не дожидаясь приглашения, он стянул с головы шапку, расстегнул пальто и присел на одну из парт. Эмили предложила было ему чашку чая, но он предпочел вежливо отказаться.

«Как Вы думаете, Вашему отцу удастся починить сани вовремя, чтобы успеть забрать Вас до ночи?»
«О, конечно! Такая небольшая неприятность не будет ему помехой. Думаю, он будет здесь к обеду. Мы вернемся домой к вечеру. Но почему Вы спрашиваете?»
«Мы с женой хотели бы пригласить Вас к нам, пока Вы ждете отца.»
«Огромное вам спасибо, но лучше мне остаться здесь.»

Несмотря на совместные старания мосье Пронуво и его детей, Эмили все же не согласилась покинуть школу. Как только Дозите это понял, он решил более не настаивать, коротко велев детям одеться. Те не решились спорить, хотя, несомненно, вовсе не возражали бы остаться с Эмили на весь вечер. Проводив всех до дверей, Эмили еще и еще раз поблагодарила всю семью за доброту, пожелала всем Счастливого Рождества, лукаво добавив, что им неплохо бы хорошенько отдохнуть перед началом второго семестра.

Но, едва за ними закрылась дверь, она побежала наверх, на ходу вытирая слезы с глаз , и посмотрела в окно. Несмотря на темноту ночи, она различала их силуэты на фоне белизны снега. Приподняв занавеску, девушка следила за их возней в сугробах и больше не пыталась вытереть бежавшие по щекам слезы. Чего бы она только не отдала сейчас, чтобы быть там, с ними, ...чась в снегу...

С самого сентября Эмили вынуждена была одеть мантию взрослости. Скрыть под этой мантией свои мысли и свою душу. Но сейчас, наблюдая за беззаботными своими учениками, которых и была-то она старше всего лишь года на два, она как никогда чувствовала тяжесть этой добровольно возложенной на себя личины. Она ведь еще так юна! Ей так хочется побыть ребенком ну хоть немного, хоть иногда... Ну вот, как сейчас. Ей это так нужно! Но здесь, в Сен-Тите, у нее не было никого, с кем она могла бы поделиться своими мыслями и желаниями. Здесь, в Сен-Тите, она обязана быть серьезной, взрослой, обязана быть настоящей леди. Едва она подумала об этом, как слезы снова полились у нее из глаз. И она вытерла их рукавом. И нос – тоже. Как ребенок.

Она так и не смогла заставить себя проглотить хоть что-нибудь, нервничая все сильнее в ожидании приезда отца. Семь вечера. Дорога оставалась пустой. Восемь часов. Эмили решила отойти от окна, в которое смотрела, не отрываясь ни на минуту, и почитать словарь. По странному совпадению, первое же слово, на которое упал ее взгляд, было desolation (одиночество, заброшенность, опустошение). Она снова безутешно разрыдалась. Девять часов. Девушка заставила себя открыть чемодан и достать ночную рубашку. Уловив запах, скривилась: будучи уверенной, что уже сегодня вечером она будет дома, она забыла положить грязное белье отдельно. Заставить себя одеть эту рубашку она так и не смогла, решив, что вполне можно переночевать просто в нижнем белье. Но, ложась в кровать, все-таки сунула три носовых платка под подушку. Так, на всякий случай...

Bonka, не устаю тебя благодарить за "Эмили"! Расцениваю это, как предновогодний подарок для всех поклонников этого замечательного сериала!

Katherine, обращайся ко мне на "ты"
Я сама с удовольствием перечитываю! Ах, повторили бы этот сериал

Нижеприведенный текс скопирован с livejournal, автор bijonka

Глава 5 (начало)

Январь принес Эмили дополнительные проблемы: сильные морозы вынуждали девушку каждую ночь вставать с постели и прогревать школу, стены которой уже не могли защитить ее от постоянного злого ветра, проникавшего внутрь. Может быть, она бы не так остро реагировала на эти проблемы, если бы не страдала от сильнейшей простуды, превратившей ее в нетерпеливое, иногда даже озлобленное существо. Дети, совсем не привыкшие видеть ее в таком раздражении, тоже стали нервничать, что раздражало Эмили еще больше. И все вместе отнюдь не способствовало улучшению ее настроения.

Но, наконец-то, в начале февраля, она погладила и положила в стопку последний носовой платок. И, словно празднуя ее выздоровление, зима тоже объявила перемирие...

Февраль был весь озарен солнечным светом. Земля, поверив солнцу и решив, что весна на пороге, поспешила сбросить толстый снежный покров. Фермеры замерли в тревожном ожидании: такая погода могла плохо сказаться на кленовом сиропе, но, надеясь на лучшее, предсказывали возврат зимы в марте.

Март должен был начаться завтра. Эмили как раз объясняла детям, что 1896 год – високосный, потому что в феврале 29 дней. Означает ли это, что Рождество в этом году будет не 25 декабря, а 24?
Улыбнувшись заинтересованным глазам, девушка было приготовилась рассказывать историю создания календаря, когда Лазар Пронуво, пронзительно вскрикнув и уцепившись за парту, вытянулся, словно одеревенев – и, опрокинув на себя свой стол, повалился назад, сломав стул.

Что за шутки? – подумала было Эмили... Но в этот момент взгляд ее упал на побелевших сестер и братьев мальчика, рванувшихся к нему на помощь. Овила и Эва сняли с Лазара парту, подскочившая Эмили убрала стул. Схватив книгу, Розе изо всех сил пыталась втиснуть ее между сжатых до судороги зубов брата.

Тело мальчика выгнулось дугой, почти ангельское обычно личико исказила сильнейшая судорога. Дыхание вырывалось с диким хрипом. В классе послышались перепуганные крики. Дрожащие от страха первоклашки спрятались за юбками учительницы, и Эмили пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить их отпустить ее, дабы она могла подойти к Лазару.

А мальчик вдруг принялся отчаянно биться об пол с такой силой, какой Эмили никогда еще ни у кого не видела. Она даже и не предполагала, что такое может быть. На искривленных губах выступила белая пена, стремительно заливавшая подбородок Лазара. Схватив носовой платок, Розе принялась вытирать брата.

Повернувшись к застывшим в испуге детям, Овила попросил их отойти как можно дальше от Лазара. Дважды просить не пришлось никого: класс выполнил его просьбу более чем охотно.

Среди малышей все громче и громче слышались всхлипы. Незамеченная в общей панике, Шарлотта вдруг опрометью бросилась к вешалке, схватила пальто и выбежала из школы.

Один из семиклассников принялся уговаривать детей помолиться, дабы отогнать дьявола, который, вне всяких сомнений, завладел телом Лазара. До Эмили донеслись смутные звуки «Святой Марии»* и «Изыди, Сатана», но вмешаться она не решилась. Как загипнотизированная, не отрывала девушка глаз от искаженного недугом лица, абсолютно не представляя себе, что происходит, и что она должна при этом делать...

Вмешался Эмиль, младший из Пронуво. «Мой брат – не дьявол!!!» - во весь голос кричал он на испуганных одноклассников. И, сжав пальцы в кулаки, изо всех своих сил врезал толстой Мари, заполошно призывавшей всех святых спасти и сохранить ее.

Именно этот удар внезапно отрезвил Эмили. Остановив Эмиля, собравшегося было драться дальше, она властно приказала детям замолчать. Уверенным тоном, хотя и изрядно нервничая, девушка попросила всех подняться наверх, в ее комнату. Только когда последний из ее учеников скрылся за дверью на втором этаже, обернулась она к детям Пронуво.

К ее огромному удивлению Лазар теперь сидел на полу. Лицо его уже не было белым, как несколько минут назад. Теперь оно было изможденным, пепельного цвета, и он казался вымотанным, как после нескольких суток тяжелейшей работы. И Эмили никак не могла заставить себя приблизиться к мальчику, охваченная страхом, что недавняя сцена повторится снова. Не отрывая от нее взгляда, Овила молча массировал брату шею. Розе продолжала непрерывно обтирать лицо Лазара. Теперь все, кроме больного, подняли глаза на учительницу, словно ожидая от нее приговора.

Лучше всего, решила Эмили, уложить мальчика в ее спальне. Пусть Овила отнесет его наверх. Но в тот же момент, как девушка произнесла эти слова, она, спохватившись, поняла всю их абсурдность: ведь все остальные ученики были сейчас в ее комнате. Подойдя к подножию лестницы, она велела всем сойти вниз. Спокойно, без истерик и толкотни.

Обхватив обеими руками шею Овилы, опершись о него всем телом, Лазарь, наконец, сумел подняться на ноги. Но идти было явно выше его сил, и Овила, подхватив брата на руки, понес его наверх.

Двое зазевавшихся первоклашек, однако, не успели спуститься и оказались на лестнице одновременно с Лазаром. Перепуганные до немоты, они совсем забыли, куда надо было идти, и поэтому, разразившись отчаянными слезами, не разбирая дороги, кинулись обратно в комнату Эмили – спрятаться...

Как странно, подумалось Эмили, она ведь хотела сделать как лучше, хотела, чтобы они оказались подальше от Лазара – а получилось... А теперь малыши еще и охрипли от собственных пронзительных криков.

Лицо Лазара стало белее снега. Поднявшись наверх и подхватив обоих первоклассников под мышки, Эмили унесла их вниз, отпустив только когда они оказались подальше от лестницы и пугавшей их теперь комнаты учительницы.
А наверх устремились оставшиеся внизу брат и сестры Лазара, провожаемые презрительными, полными ужаса или отвращения взглядами своих одноклассников, взглядами, которые ранили куда больнее, чем хотели показать дети Пронуво.

Потирая правую ногу и закрыв глаза, толстая Мари снова принялась звать на помощь всех тех святых, которым надлежало немедленно прибыть и вырвать ее из рук нечистого.

В классе царил полный беспорядок. Розе и Ева, по щекам которых лились слезы, молча спустившись вниз, принялись прибираться. Взглянув на часы, Эмили решила, что можно спокойно отпустить домой всех тех, кому не терпелось убежать отсюда подальше. Остались только дети Пронуво и... Шарлотта. Одетая в пальто, она сидела на нижней ступеньке лестницы, не отрывая глаз от двери в комнату учительницы.

«Почему ты не ушла?» - услышав тихий вопрос Эмили, девочка взглянула на нее.
«Я не могу уйти, пока не увижу Лазара. Я должна знать, что он жив, что с ним все будет хорошо.»
«Пойдем со мной, посмотрим, как он», взяв ее за руку, Эмили увлекла Шарлотту за собой.

Лазар лежал на кровати, бледный и неподвижный. Сидевший рядом Овила знаками показал, что все не так страшно: его брат просто спит. Кивнув в ответ, Эмили увела Шарлотту вниз.

«Мадемуазель. Вы уверены, что Лазар действительно спит?» - тихо спросила девочка.
«О да, Шарлотта, полностью уверена.»

Вздохнув, девочка шагнула за дверь... затем только, чтобы вернуться через несколько минут значительно более радостной и сообщить своей учительнице, что, скорее всего, Лазар все-таки умер, но, подобно тому святому, в честь которого его назвали, вновь воскрес к жизни.

Хоть и сильно удивившись такому заключению, Эмили все же не решилась разочаровать малышку. Наверно, она права, услышала светящаяся от радости Шарлотта. Теперь, с легким сердцем, она смогла спокойно уйти.

Розе, Ева, Эмиль и Овила, между тем, успели навести порядок в классе. Закончив, Розе поднялась наверх, послав остальных домой, за родителями. Все трое ушли, подавленные, все еще дрожа от пережитого кошмара. Сделав глубокий вздох, Эмили заставила себя подняться по ступенькам.

Ее встретила улыбка Розе.
«Я знаю, что это выглядит страшно, мадемуазель, но ничего серьезного на самом деле не произошло. Это просто Большое Зло.»**
«Так я и думала, но я никогда раньше не видела этого, так что не была уверена. Не знала, что Лазар болен Большим Злом.»
«Разве родители Вам не сказали?» Эмили отрицательно покачала головой.
«Думаю, это потому, что у него не было приступов уже три года. Мы думали, он выздоровел.»

Обе девушки присели рядом с кроватью. Казалось, они сторожат пробуждение мальчика. Но, убедившись, что он дышит, Эмили попыталась немного отвлечься. Напрасные старания. Ее мысли немедленно унесли ее обратно к той страшной сцене, свидетелем которой она стала всего лишь несколько часов назад. Резко вскочив, но изо всех сил стараясь оставаться спокойной, девушка поспешила вниз по лестнице, прихватив с собой тазик для для умывания. И едва она успела достигнуть нижней ступеньки, как ее вырвало, унося, наконец, весь страх, что пронизывал ее существо с ног до головы.

Эмили как раз закончила прибирать за собой и успела помыть тазик, когда в школе показались Овила с отцом и Овидом, прибывшие, дабы забрать домой Лазара.
Пытаясь скрыть свое состояние, девушка проводила отца и братьев больного в комнату. Но как она ни старалась, от зорких глаз Дозите укрыться было трудно: он понял все в один миг.

Розе продолжала сидеть рядом с проснувшимся братом. Она только что закончила объяснять ему, что они все еще в школе, и что теперь все будет хорошо. Обернувшись к вошедшим, девочка слегка улыбнулась: проснувшись в незнакомом месте, Лазар испугался.

«Да, малыш, ты всех здорово перепугал!» Мосье Пронуво говорил нарочито бодро. Лазар попытался улыбнуться ему, как будто услышал хорошую шутку, но не совладав с собой, разразился рыданиями.

«Ну что ты, не плачь!» Ободряюще протянул его отец. «Все было нормально целых три года. Надо думать, теперь опять пройдет три года, прежде чем это повторится. Успокойся, хорошо? А мы с Овидом изобразим из себя кресло для тебя и отнесем домой.»

«Я могу идти сам!»
«Не сомневаюсь. Но думаю, будет намного лучше, если ты разрешишь нам нести тебя, как короля.» Он подмигнул сыну:
«Завтра можешь ходить, бегать и летать сколько душе будет угодно. А сегодня уж позволь нам за тобой поухаживать.»

Продолжая говорить, Дозите незаметно подмигнул Овиду, чтобы тот поднял брата, а потом перевел глаза на Розе, мигом обернувшую Лазара одним из покрывал, захваченных дома. Пока отец и старший брат осторожно несли мальчика вниз по лестнице, Овила собрал вещи Лазара, его пальто и ботинки. Эмили спускалась позади всех, чувствуя себя абсолютно бесполезной. Ей даже не пришлось открывать дверь. Она так и не могла придумать, что же она должна сделать. Или хотя бы сказать... Ни одного слова не услышал от нее в ответ на «До свидания, мадемуазель» Лазар. Овид вышел, так ни разу и не подняв глаз на девушку. И даже Дозите едва выдавил из себя пару слов благодарности.

Едва за ними закрылась дверь, Эмили вырвало во второй раз. Умывшись и смочив в ледяной воде носовой платок, девушка медленно поднялась по лестнице, прилечь. Но в ту же минуту, как она увидела кровать, она осознала, что не может не только прилечь на нее, но даже присесть уже будет проблемой. Поэтому, отвернувшись от кровати, она опустилась в кресло-качалку, Положив под голову подушку, она прижала мокрый платок ко лбу и закрыла глаза, стараясь дышать как можно глубже, дабы унять новый приступ тошноты, возникший было от вида кровати.

Последние лучи зимнего солнца, успев погасить свое сияние, уже не омывали живительным светом окон ее комнатки, когда Эмили, наконец, открыла глаза, чувствуя себя намного более живой, чем несколько часов назад. Решила выпить бульона... Увы, ее желудок решительно взбунтовался против этой идеи. Придя в себя, она зажгла лампу, собираясь, по привычке, привести в порядок мысли за чтением словаря. Все, что она хотела, это понять, в чем же корень болезни Лазара. Поискала объяснение на «Большой», потом на «Зло». Безрезультатно.

Поднявшись с кресла, подошла к окну: в сарае Пронуво горел свет. Отвернувшись, девушка спустилась в школу, прибрала на столе бумаги, несколько раз открыла и закрыла ящики своего стола, толком не понимая, зачем она это делает и что ищет. И, наконец, устав бороться сама с собой, сдалась, вернувшись на наблюдательный пост у окна.

Теперь сарай был темен. Эмили взглянула на часы: шесть тридцать. Наверно, Пронуво сейчас ужинают. Убедив себя в том, что тоже проголодалась, она мужественно разжевала хлебную корку и даже умудрилась проглотить ее. Но повторить подобный подвиг оказалось ей не по силам. Расхаживая взад-вперед по комнате, Эмили пыталась придумать, чем бы заполнить вечер. Читать не хотелось. Думать – тоже. Но больше всего не хотелось оставаться одной.

Подойдя к вешалке, девушка натянула ботинки, завернулась поплотнее в пальто, накинула на голову шаль и вышла из дома.

Оказалось, что на улице совсем не так холодно, как было днем. Взглянув по сторонам в раздумьях, куда же направиться, Эмили решила пойти налево, в сторону, противоположную от дома Пронуво.

Снег поскрипывал у нее под ногами, жалуясь, что она идет слишком медленно, еле передвигая ноги, как будто ей не семнадцать лет, а все семьдесят. Решив внять этой жалобе, Эмили прибавила шагу. Прошло целых пятнадцать минут, пока она поняла, что с самого сентября это был первый раз, когда она вышла из школы просто так, без всякой цели, не торопясь за покупками или по делу, не направляясь на мессу...

Оглядевшись вокруг еще раз и глубоко вздохнув, девушка повернула назад.

Подойдя к школе, она заметила свет в окнах дома Пронуво. Минутное колебание – и девушка направилась туда, на этот свет, который притягивал ее сейчас больше всего остального. Робко постучав и почти надеясь, что ее не услышат, она уже готова была сдаться и повернуть назад. Но ее услышали.

«Вечер добрый, мадемуазель. Заходите.»
«Добрый вечер, Овид. Я только хотела узнать, как себя чувствует Лазар.»
«Все равно, заходите. Не можем же мы разговаривать вот так, на пороге, с открытой дверью.»

Эмили вошла внутрь, не сняв пальто. Одарив ее улыбкой, из дальнего угла кухни ей помахала Розе. Эмиль едва поднял голову, всецело погруженный в домашнюю работу. Уперевшийся в нее глазами Овила был занят обстругиванием дерева. Казалось, что все нормально. Но каким-то шестым чувством Эмили догадывалась, что все это – только видимость, стоило лишь взглянуть в печальные глаза родителей. Никогда еще она не видела в их глазах столько безнадежной грусти.

Фелисите подошла к девушке: «Не думаю, мадемуазель, что Лазар придет завтра в школу.»
«Я пришла совсем не поэтому. Я хотела, чтобы вы знали: если нужна какая-то помощь - я здесь, я рядом.»

Ею владело странное чувство: ну чем она могла помочь в такой ситуации? Она ведь даже оказалась не способна открыть дверь, когда они уходили из школы с мальчиком на руках...

«Что ж, мне, пожалуй, лучше пойти, если я хочу быть завтра способной преподавать.»

«Спасибо, мадемуазель,» - отозвался Дозите, не двинувшись с места, чтобы проводить ее до двери.

Эмили была задета. Отшвырнув кусок дерева в сторону, к двери, чтобы проводить ее, подлетел Овила, взяв на себя обязанность хозяина дома. Поблагодарив его и попрощавшись со всеми, девушка вышла.

Едва дверь за ней закрылась, Эмили разрыдалась. Ну что она им сделала? В чем виновата? За что они с ней так?

Вернувшись в школу и вытерев мокрый нос и глаза, она решила отправиться в постель, хотя ни на секунду не сомневалась, что уснуть ей не удастся. Все, что ее ожидало, это долгие часы бодрствования и ворочания с бока на бок...