Глава 12

          Условия, в которых провел эти годы Энрике, были такими, что он много раз мог умереть - от голода, болезней, от издевательского отношения охранников, от тяжелого каторжного труда. Заключенных использовали как дармовую рабочую силу не давая им нормальной пищи и постоянно их унижая.
          Многие сокамерники Энрике так и погибли в заточении, не дождавшись желанной свободы. Он же сумел вынести все тяготы лишь потому, что любил свою Марию и верил: она ждет его!
          Однажды, когда срок заключения уже близился к концу, Энрике довелось пройти еще через одно испытание: ему представилась возможность побега.
          Отряд заключенных работал в каменном карьере, охраняемый вооруженными солдатами. Место было глухое, безлюдное, и банда грабителей, обитавшая в тех краях, решила воспользоваться ситуацией, чтобы пополнить свой запас оружия.
          Укрывшись за огромными валунами, бандиты взяли под прицел охранников и разом выстрелили.
          Солдаты рухнули замертво, заключенные припали к земле, ожидая новых выстрелов.
          Но бандитам важно было поживиться оружием, а каторжники их не интересовали. Поняв это, весь отряд бросился врассыпную, Энрике тоже инстинктивно метнулся вслед за убегающими. Перед его глазами явственно всплыло лицо Марии. Увидеть ее воочию хоть на мгновение, а уж там - будь что будет, пусть даже смерть!
          Но уже в следующую секунду он представил, как опять будет скрываться от погони, как заставит страдать Марию... Нет! Бежать отсюда некуда. Надо отбыть наказание до конца и открыто, ни от кого не прячась, предстать перед Марией.
          Энрике остановился. Вокруг него лежали убитые солдаты. Лишь один из них вдруг застонал, и Энрике бросился ему на помощь.
          Затем, перевязав раненого, взвалил его себе на плечи и, сгибаясь под кровоточащей ношей, медленно побрел к тюремному бараку.
          Этот поступок резко переменил отношение тюремного начальства к Энрике: ему выдали вполне сносную одежду и перевели на более щадящий режим содержания. Но написать письмо Марии, о чем он просил, - не разрешили.
          Когда же на близлежащий форт напали индейцы и в бой были брошены солдаты из тюремной охраны, Энрике тоже доверили оружие, потому что каждый человек тут был на счету и его прицельный выстрел мог решить исход схватки.
          Энрике в том бою проявил себя как мужественный, умелый воин, и это позволило начальнику тюрьмы представить его к досрочному освобождению. Но возвращение в Санта-Марию опять откладывалось: Энрике восстановили в звании сержанта и направили с экстренным донесением в пограничный форт, где командиром был капитан Толедо.
          Однако, добравшись до места назначения, Энрике и подчиненные ему солдаты обнаружили форт полностью разбитым. Жилые помещения были сожжены, повсюду лежали трупы. Чудом спасшаяся женщина рассказала Энрике, что ночью на форт напали индейцы, многих убили, а Росауру, вдову бывшего командира форта, и ее сына Августо взяли в плен и увезли с собой. Капитан Толедо с горсткой уцелевших солдат бросился за ними в погоню.
          Понимая, что перевес на стороне индейцев, Энрике со своим малочисленным войском тотчас же помчался на помощь капитану. Однако, проскакав не более мили, увидел встречную повозку, в которой были тяжело раненный капитан и малолетний Августо. Возница пояснил Энрике, что капитану, вероятно, осталось жить совсем недолго, а Росауру похитили индейцы.
          - Я привезу твою маму живой! - пообещал Энрике мальчику.
          Подкравшись к лагерю индейцев ночью, Энрике и его солдаты выяснили, в какой хижине находится плененная Росаура. Затем Энрике приказал солдатам без шума управиться с дозорными и отойти на безопасное расстояние. А сам осторожно пробрался в хижину к Росауре и под покровом ночи скрылся с нею в степи.
          Вернувшись в форт, они еще застали капитана Толедо живым. Он ненадолго пришел в сознание и успел поблагодарить. Энрике. Но рана его все же, была очень опасной, и Росауре потребовалось немало сил и умения, чтобы вернуть капитана к жизни.
          Когда Толедо почувствовал себя лучше, Энрике, наконец, получил возможность отправиться в Санта-Марию.
          - Я могу проводить вас с мальчиком до города, - предложил он Росауре, но она отказалась покидать форт.
          - Мое место - среди этих людей. Я живу тут уже пять лет после гибели мужа. Спасибо вам за все. Вы спасли мне жизнь, и я вас никогда не забуду.
          - Прощайте, Росаура, хранительница форта! - сказал ей Энрике и погнал лошадь во весь опор, желая как можно скорее добраться до Санта-Марии.
         
          Давно уже прошло то время, когда управляющий Вирхилио пытался игнорировать новую хозяйку имения. Постепенно Асунсьон удалось смирить его строптивый нрав, и Вирхилио вновь занялся своими делами, которых в «Эсперансе» было предостаточно. Основной доход имению всегда приносило коневодство, но с приездом Асунсьон здесь стали делать упор не на численность, а на породистость лошадей, что позволило получать гораздо большую прибыль.
          Теперь основу табуна составляли самые лучшие - крепкие и норовистые кони, скупленные у индейцев, и потомки этих степных красавцев, выращенные в «Эсперансе», очень высоко ценились на рынках Америки и Европы.
          Однажды, когда Асунсьон вышла взглянуть на новую партию молодых необъезженных лошадей, приведенных в имение индейцем, она узнала в статном табунщике своего давнего друга Шанке. В детстве у нее была трогательная дружба с индейским мальчиком, о котором она сохранила добрые воспоминания на всю жизнь.
          - Ты не узнаешь меня, Шанке? - спросила взволнованно Асунсьон.
          - Как я могу не узнать вас? - ответил он, тоже волнуясь. - Вы Асунсьон.
          - Тогда почему ты ведешь себя так, будто мы не знакомы?
          - Я простой индеец, ваш слуга. А вы - сеньора, хозяйка имения.
          - Для меня ты, прежде всего, друг, которого я любила в детстве. Пойдем в дом, расскажешь, как жил все эти годы.
          - Вряд ли это будет удобно, - смутился Шанке. - Люди могут плохо о вас подумать.
          - Их мнение меня не интересует, - сказала Асунсьон, строго взглянув на Вирхилио. - Я вольна привечать моих друзей, как сама того хочу.
          Вирхилио ее заявление явно не понравилось: он ненавидел индейцев и считал, что им нельзя доверять ни в чем.
          Тем не менее, Асунсьон и Шанке провели несколько часов вместе, вспоминая детство и рассказывая друг другу о своей взрослой жизни. Время беседы для обоих пролетело незаметно, и Асунсьон попросила Шанке задержаться в имении:
          - Поможешь объездить лошадей, ну а главное - я просто не хочу расставаться с тобой так скоро.
          Однако к вечеру в «Эсперансу» заглянул владелец соседнего ранчо, привезший из Санта-Марии важные для Асунсьон новости:
          - Сеньора Мария вместе с мужем вернулась из Лондона, а у сеньориты Виктории на днях состоится помолвка.
          Асунсьон поблагодарила соседа за сообщение и тотчас же собралась ехать в город, упросив Шанке не покидать «Эсперансу» до ее возвращения.
         
          Гонсало не терял надежды скомпрометировать Адальберто в глазах дона Мануэля и тем помешать своему незаконнорожденному брату жениться на Виктории.
          - Этот человек - проходимец, - уверял Гонсало тестя. - У него нет ни состояния, ни хорошей профессии. Обыкновенный бродяга, вознамерившийся обеспечить свое будущее за счет Виктории.
          - Нет, ты не прав, - спокойно возразил Мануэль. - У Адальберто процветающее дело в Альто-Валье, которое он унаследовал от матери. К тому же все эти годы он всячески поддерживал Викторию и не раз доказал, что является настоящим другом. Да и твой отец, дон Федерико, очень уважает Адальберто.
          - Я знаю, как Гутьеррес умеет втереться в доверие к порядочным людям, - хмуро молвил Гонсало, поняв, что ему не удастся убедить дона Мануэля.
          А тот в свою очередь буквально ошеломил Гонсало неожиданным предложением.
          - Я уже стар, - сказал Мануэль, - мне трудно управляться с делами, и я хотел бы постепенно передать их тебе. Надеюсь, ты не откажешься?
          Разумеется, Гонсало не мог отказаться от такого подарка! Ведь он с самого начала только и мечтал о том, как бы прибрать к рукам весь капитал дона Мануэля. И теперь, когда перед ним открылись столь заманчивые перспективы, он тем более не мог допустить, чтобы Адальберто стал членом семьи Оласабль.
          Отправившись к отцу, Гонсало открыто потребовал от него поставить на место Адальберто, запретив тому жениться на Виктории.
          - Хватит того, что он просадил все наши деньги! - возмущенно говорил Гонсало. - За три года пустил на ветер целое состояние! Ведь у тебя, как мне стало известно, дела идут из рук вон плохо.
          - Да, мне в последнее время не везло в делах, - ответил ему дон Федерико. - Но это лишь потому, что я стал стар, а ты уехал, решил жить самостоятельно. И единственным  человеком, который выручил меня в трудную минуту, помог деньгами, - был Адальберто! Он буквально спас меня от банкротства.
          - Как же низко вы пали: просить помощи у какого-то бродяги! - заметил на это Гонсало,
          - Адальберто - не бродяга! И поступил он - как настоящий сын. В отличие от тебя...
          - Ну да, запретный плод вашей любви, он вам дороже, - язвительно усмехнулся Гонсало.
          - Не надо издеваться над тем, что было в прошлом и чего нельзя исправить, - сказал дон Федерико. - У меня - два сына, и обоим есть за что меня упрекнуть. Поэтому я и делаю все, чтобы хотя бы в дальнейшем вы оба были счастливы и не враждовали между собой.
          - Нет! Никогда я не признаю этого проходимца своим братом! - кипя от гнева, воскликнул Гонсало. - А если вы не отговорите его от помолвки с Викторией, то мне придется открыть всем вашу тайну. За грехи молодости надо платить!
          Оставив отца размышлять над этой угрозой, он отправился к жене, которую тоже надо было настроить против Адальберто.
          Однако и тут надежды Гонсало не оправдались: Мария горой встала на защиту Адальберто, говоря, что он всегда был надежным другом и она рада, что Виктория в него влюбилась.
          А вот намерение дона: Мануэля передать все дела зятю огорчило Марию, о чем она прямо сказала не только отцу, но и Гонсало.
          - Ты не веришь в мои предпринимательские способности? - с обидой и злостью спросил Гонсало.
          - Меня пугает твое непомерное тщеславие и страсть к деньгам, - честно призналась Мария. - Боюсь, как бы предложение отца не вскружило тебе голову, и ты вновь не пустился в весьма рискованные предприятия.
          Гонсало грубо оборвал ее, сказав, что это не женское дело - совать нос в финансовые вопросы семьи. Мария тоже не осталась в долгу, защищая свое достоинство, и впервые за три года между супругами Линч возникла серьезная размолвка.
          - Ты - холодная, бездушная кукла! - не желая больше сдерживаться, обвинял жену Гонсало. - Все эти годы я пытался пробиться к твоему сердцу, к твоим чувствам, но ты, кажется, вообще не способна на любовь!
          - Ничего ты обо мне не знаешь! - вырвалось у Марии, о чем она тотчас же пожалела, потому что Гонсало сразу ухватился за ее слова:
          - Что ты имеешь в виду? Хочешь сказать, что любишь другого?
          - Оставим эти никому не нужные разговоры о любви, - с досадой произнесла Мария. - Будем жить, как жили до сих пор...
          Но Гонсало не был удовлетворен ее ответом и решил проверить свои подозрения, использовав для этого бесхитростную Домингу.
          - Ты лучше всех знаешь Марию, - подкатился он к старой няньке, - посоветуй, что я могу для нее сделать. По-моему, Мария несчастна со мной, а я готов отдать все, только бы она улыбалась.
          - Будьте с ней поласковей, любите ее, балуйте как ребенка, - только и могла подсказать Доминга.
          - Да, все это я знаю. Но как сделать, чтобы она забыла того, другого?
          - Какого другого?
          - Тебе же известно, что она была влюблена. Мне это тоже известно, - продолжал блефовать Гонсало. - Как стереть его образ из памяти Марии?
          -Это дело прошлое, сеньор. Несбывшаяся мечта сеньориты и солдата, - тяжело вздохнула Доминга. - Постарайтесь забыть об этом. Как постаралась она, когда вышла за вас замуж.
          «Вот, значит, как все было! Мария обманула меня!» - задыхаясь от возмущения, подумал Гонсало, а вслух спросил:
          - Не знаешь, что стало с тем солдатом?
          - Беднягу осудили за дезертирство, - ответила простодушная Доминга. - С тех пор как его поймали тут в саду, в день вашей свадьбы, ни я, ни кто-либо другой его не видели.
          «Значит, она изменяла мне с сержантом Муньисом, дезертиром! - кипел от негодования Гонсало. - В день свадьбы изменяла!»
          Ему хотелось не просто высказать Марии все, что он о ней думает, но избить ее, уничтожить! И, чтобы справиться с этими чувствами, скрыть обуревавшую его ярость, Гонсало заехал к Сантьяго и повез его в таверну.
          - У меня есть серьезная причина, чтобы напиться, - пояснил он приятелю.
          Затем, когда выпито было уже достаточно много, рассказал все, что узнал сегодня от Доминги.
          - Я искренне любил ее! А она наплевала мне в самую душу! Никогда ей этого не прощу. Найду Маргариту и сделаю ее королевой! Капитала Оласаблей вполне для этого хватит.
          - Оставил бы ты в покое Маргариту, - посоветовал Сантьяго. - Она вышла замуж, стала добропорядочной сеньорой. Муж, правда, староват, но, кажется, любит ее, и состояние у него вполне приличное: он владелец почты.
          - Дай мне ее адрес! - проигнорировал совет Гонсало. - Маргарита любит меня, и ее муж - мне не соперник. И еще одна просьба: выясни, пожалуйста, что стало с сержантом Муньисом, арестованным три года назад за дезертирство. Буду тебе очень признателен.
          Он осушил еще несколько рюмок, а затем, попрощавшись с Сантьяго, пригласил за свой столик Бенито.
          - Что, опять есть какое-то дело? - догадался тот.
          - Да. И очень ответственное. Разумеется, на прежних условиях.
          - Я всегда к вашим услугам, - выразил готовность Бенито.
          - Тут есть один мазила, возомнивший себя художником. Адальберто Гутьеррес, - сказал Гонсало. - Мне он - как кость в горле...
          - Все можно устроить, - успокоил его понятливый Бенито.
          - Я в этом не сомневаюсь. Но надо сделать так, чтоб не было осложнений.
          - Об этом не волнуйтесь, дон Линч, - уверенно заявил Бенито. - Я ведь никогда вас не подводил.
         
          Марии показалось странным, что Виктория слишком спокойна накануне помолвки.
          - Ты не похожа на счастливую невесту. Почему? - спросила она. - Разве ты не любишь Адальберто?
          - Люблю, - не стала откровенничать с сестрой Виктория. - Но это ж еще не свадьба, а только помолвка.
          - И все же мне кажется, ты что-то от меня скрываешь, - проявила настойчивость Мария. - У тебя грустные глаза.
          - Это потому, что мы обе уже никогда не будем счастливы, - вновь ушла от прямого ответа Виктория. - У тебя ведь тоже грустные глаза.
          - Но тебе же известно, что я не люблю Гонсало. И никогда не смогу полюбить.
          - Ты все еще помнишь Энрике?
          - Да! И молюсь о нем каждый день! - призналась Мария.
          - Но как же ты можешь жить с Гонсало? Я бы не вынесла такой пытки.
          - Это действительно очень трудно, - согласилась Мария. - Но я смирилась со своей участью. А теперь, когда у меня будет ребенок...
          - Ты беременна?!
          - Да, я поняла это совсем недавно. Гонсало еще ничего не знает.
          - Ты рада, что у тебя будет ребенок? - с некоторой опаской спросила Виктория.
          - Я понимаю, что ты имеешь в виду, - печально молвила Мария. - Конечно, мне хотелось бы родить ребенка от любимого человека. Но что поделаешь? В этом малыше я вижу единственное спасение и смысл всей моей дальнейшей жизни.
          Тягостное впечатление осталось у Виктории после разговора с сестрой: ей было жаль Марию, жаль себя, жаль Адальберто, вынужденного разыгрывать вместе с нею этот фарс. Ему сейчас, пожалуй, труднее всех: ведь он любит ее и не раз об этом ей говорил, да и она чувствовала, с какой нежностью относится к ней ее «жених».
          Совсем недавно, когда уже было объявлено о помолвке, Адальберто вновь попытался намекнуть Виктории, что не прочь был бы жениться на ней взаправду. И ей немалых усилий стоило огорчить его и на этот раз. Но у нее перед глазами был печальный опыт сестры, и это помогло Виктории сохранить твердость.
          А как мучился Адальберто, когда все вокруг поздравляли его с предстоящей женитьбой! Особенно тяжко было обманывать самых близких - дона Федерико, Эулохию, Эрнана.
          Долорес, узнав о помолвке, не смогла даже с ним разговаривать, расплакалась. Она не скрывала, что любит Адальберто, и, хотя он никогда ее давал ей повода для надежд, продолжала уповать на чудо. Теперь же у нее не осталось никаких иллюзий.
          Зато Эрнан несколько воспрянул духом, полагая, что у него появилось гораздо больше шансов добиться расположения Долорес.
          - Как ты думаешь, могу я рассчитывать на успех? - спросил он Адальберто.
          Тот не стал кривить душой и понапрасну обнадеживать друга. Более того - открыл ему всю правду об истинных отношениях с Викторией.
          - Я для нее - только друг, - закончил он свою горькую исповедь.
          Эрнан был потрясен услышанным.
          - Но ты не отчаивайся, - попытался успокоить его Адальберто. - Долорес всегда была очень привязана к тебе. Возможно, она и не понимает, что любит тебя, а не меня.
          - Да, ты прав, - ухватился за соломинку Эрнам. - Я ни за что не отступлюсь от нее!
          - Желаю тебе удачи, - улыбнулся Адальберто. - Спасибо, что выслушал меня. Я просто должен был это хоть кому-то рассказать.
          ...А Виктория, тоже не в силах больше сдерживаться, открыла свою тайну приехавшей на помолвку Асунсьон.
         
          Гонсало кое-как удалось смирить свой гнев, но он по-прежнему не мог видеть Марию и, когда она хотела сказать ему о беременности, предпочел уйти от разговора.
          - Но мне надо сообщить тебе кое-что очень важное!
          - Нет, не будем сейчас выяснять отношения, - решительно прервал жену Гонсало. - А то опять наговорим друг другу обидных слов. Я завтра, сразу после помолвки, уезжаю из Санта-Марии. Твой отец посылает меня уладить конфликт, возникший на дальних, приграничных угодьях. Там, похоже, управляющий зарвался. В общем, отложим все до моего возвращения.
          - Ну ладно, - согласилась Мария.
          Гонсало все ждал, как отреагирует на его угрозу отец, но тот не подавал никаких вестей, а Адальберто продолжал ежедневно бывать в доме Оласаблей. «Видимо, отец ничего ему не сказал», - понял Гонсало и сам решил поговорить с Адальберто
          - Я знаю, что вы хотите жениться на Виктории только из-за ее капитала, - заявил он. - Но, возможно, вам неизвестно, что дон Мануэль сделал меня главным управляющим всей своей собственности. Ну как? Вы все еще согласны пойти под венец?
          - Запомните: ни ваш оскорбительный тон, ни любые ваши слова не смогут повлиять на мое решение, - с достоинством ответил Адальберто.
          В бессильном гневе Гонсало помчался к отцу, но по дороге заехал в таверну - узнать, как идут дела у Бенито.
          - Мои люди не спускают глаз с Гутьерреса, - доложил тот. - Пока думаем, как лучше к нему подобраться, чтобы не наследить. Но выяснил, что он собирается скоро отбыть из Санта-Марии.
          - Значит, поторопись, - приказал ему Гонсало.
          Он не знал, что дон Федерико уже оставил нотариусу запечатанное письмо, которое тот должен был вскрыть в случае смерти самого дона Линча или же... Адальберто Гутьерреса.
          Войдя в кабинет к отцу, Гонсало потребовал:
          - У тебя осталось всего несколько часов, чтобы отговорить Гутьерреса от брака с Викторией: сегодня вечером уже должна состояться помолвка.
          - Ты напрасно надеешься, что можешь запугать меня, - спокойно произнес дон Федерико.
          - Я не стану больше тебя запугивать, а просто пойду и объявлю гостям в доме Оласаблей, кем тебе доводится сеньор Гутьеррес.
          - Ради Бога, сделай милость, - вполне серьезно молвил дон Федерико. - Сними камень с моей души. Сам я до сих пор не могу решиться на этот шаг, но, может, с твоей помощью, наконец открыто введу своего сына в нашу семью.
          Гонсало посмотрел на отца как на сумасшедшего.
          - Ты действительно к этому готов? - спросил он, хотя уже не сомневался, каким будет ответ.
          - Да, - твердо произнес дон Федерико, - Этот скандал мало чем может повредить мне, старику. Да и Адальберто от него только выиграет: дон Мануэль уже однажды доказал, что рад принять в свою семью сына Федерико Линча! Но твое поведение вряд ли понравится тестю, и не исключено, что он лишит тебя права распоряжаться своею собственностью. А этого, насколько я понимаю, ты боишься больше всего на свете.

Глава 14

          Грустный Адальберто укладывал свой чемодан, собираясь обратно в Альто-Валье. Вчера его больно ранило то, что Виктория не просто холодно с ним попрощалась, а словно не могла дождаться, когда же он наконец уйдет.
          Надеяться ему больше было не на что, и он спешил уехать из Санта-Марии как можно раньше, чтобы избежать поздравлений с помолвкой, которые так и сыпались на него со всех сторон.
          Внезапно за дверью раздался шум, и по радостным возгласам Эулохии Адальберто понял, что вернулся с задания Хименес. «Вот кто действительно счастливый жених», - не без зависти подумал он. Надо было выйти, поздравить Мартину, поприветствовать Хименеса, но у Адальберто не нашлось для этого сил.
          Он даже хотел уехать не попрощавшись, но пересилил себя и вошел в гостиную к донье Эулохии.
          - А вот и ваш жених, легок на помине! - сказала она, подводя к нему Викторию. - К вам пришла ваша суженая.
          От неожиданности Адальберто потерял дар речи, и Виктория заговорила первой:
          - Ты мне очень нужен, Адальберто! Могу я с тобой посоветоваться?
          - Да, конечно, - сказал он. - Пойдем ко мне в комнату.
          Оказавшись с Викторией наедине, Адальберто сразу же спросил, что случилось.
          - На тебе лица нет, - добавил он с тревогой.
          - Случилось страшное, - сказала Виктория и умолкла.
          - Что? Говори же!
          - Нет, не могу. Я шла к Асунсьон, хотела ей все рассказать, но она уже уехала в «Эсперансу». Тогда я поспешила к тебе. Только зря... Я не смогу тебе этого открыть. Мне хочется наложить на себя руки, Адальберто!
          Она заплакала, и он принялся утешать ее, гладя по волосам, как ребенка.
          - Мне так стыдно! - внезапно подняв голову, сказала Виктория. – Ты - святой человек. А я... Если бы ты знал!.. Вчера, во время праздника, вернулся Энрике. Я чуть не умерла на месте, увидев его... Он вернулся, конечно же, к Марии. Я попыталась объяснить ему, что она вышла замуж. А он... Он говорил только о смерти. Это было невыносимо. Я хотела помочь ему, спасти его. Любой ценой!.. Он был рядом, и я... Я отдалась ему, Адальберто! Теперь ты понимаешь, что произошло?
          Адальберто ошеломленно смотрел на нее, не понимая, что ей от него нужно.
          - Я только тебе могла это рассказать, - услышал он голос Виктории. - Ты - мой единственный друг.
          - Да, это так, - через силу молвил Адальберто. - Но ты забываешь, что я, в тоже время, - мужчина. И мне больно выслушивать подобные откровения.
          - Прости меня. Я кажусь тебе отвратительной, но мне страшно потерять тебя! Мы всегда говорили друг другу правду...
          - Не волнуйся, наша договоренность останется в силе. Сейчас я уеду в Альто-Валье, а в означенный день ты получишь мое письмо, в котором я сообщу, что разрываю помолвку.
          Взяв чемодан, он направился к выходу. Виктория бросилась за ним: - Адальберто, не уходи! Прости меня!
          - Ты тоже прости меня, - сказал он. - Но мне очень больно. Я смертельно ранен, Виктория!
          Вернувшись домой, она заперлась в своей комнате и только сжимала в руках крест Энрике, который она так и не отдала Марии.
         
          А Мария, выплакавшись, решила идти в гарнизон - искать Энрике. Ее остановила встревоженная Доминга:
          - Вы уходите, сеньора? Ваша сестра... Она никого к себе не впускает. Я боюсь за нее.
          - Ты ведь тоже знала, что Энрике был здесь? - с упреком спросила Мария. - Не отпирайся, я по твоим глазам все вижу. Еще одна предательница! Ни на кого нельзя положиться в этом доме.
          Доминга не могла стерпеть такой обиды:
          - И у вас язык поворачивается обвинять старуху? Да у меня вчера сердце разрывалось! Я так испугалась за вас, за него! Впервые в жизни старая Доминга не знала, что ей делать, как лучше поступить.
          - Прости меня, Доминга, - опомнилась Мария. - Ты ни в чем не виновата. Но Виктория!..
          - Она тоже хотела как лучше.
          - Никто не вправе решать за меня, что лучше, а что хуже, - отрезала Мария. - Я люблю Энрике и никогда его не забывала. Если мне удастся найти его и он сможет меня простить, - ничто больше меня не остановит! Я хочу быть вместе с ним, Доминга!
          В гарнизоне Марии сказали, что сержант Муньис сейчас находится в увольнении, но нашелся один солдат, видевший его сегодня утром на выезде из города:
          - Он скакал в отдаленный форт, туда, где сейчас идут ожесточенные бои с индейцами.
          - Боже мой! Он поехал искать смерти, - упавшим голосом произнесла Мария.
          Там же, в гарнизоне, она встретила Хименеса и, не вдаваясь в излишние подробности, рассказала ему, что произошло вчера вечером.
          - Энрике все узнал от других, а мне надо обязательно поговорить с ним самой! Вы это понимаете?
          - Да, сеньора Мария. Как только мы с ним встретимся, я обязательно скажу, что вы его разыскиваете.
          - Спасибо, Хименес.
          - Не надо меня благодарить. Я люблю Энрике, как брата.
          Опечаленная, Мария вернулась домой, а там ее ждала невероятная, немыслимая новость: Виктория объявила, что уходит в монастырь, и, как ее ни удерживали Мануэль и Доминга, - покинула родительский дом.
          - Что ж, возможно, для нее это - единственный выход, - сказала Мария, - хотя мне трудно представить Викторию монахиней.
          Этот сухой и холодный тон Марии ошеломил Мануэля.
          - Тебя не волнует судьба твоей сестры?! Что между вами произошло? Виктория ушла, даже не попрощавшись с тобой. Мария, дочка, я ничего не понимаю! Вы обе сведете меня с ума.
          Мария не стала пускаться в объяснения, лишь коротко бросила отцу:
          - Виктория бежит от стыда!
         
          Несмотря на монастырское уединение, настоятельница Росарио была наслышана о семействе Оласабль и не без удивления встретила у себя одну из его представительниц.
          - Я прошу о помощи, - сказала Виктория. - Мне надо забыть прошлое, обрести другую жизнь и спасти свою душу.
          - Вы просите об этом так, как просят ткань в магазине, - строго заметила мать-настоятельница, - А вам следует знать, что новая жизнь, душевный покой и здоровый дух - не покупаются. Их надо заработать честным трудом, самопожертвованием, терпением. Но даже и в этом случае все будет решать Господь.
          - Помогите мне! Я совсем одна, - взмолилась Виктория.
          - Я могу лишь указать путь, - ответствовала матушка. - Дать вам место для уединения и молиться за вас.
          - Этого достаточно. Спасибо. Я знала, что вы мне поможете,
          - Я могу только просить Господа, чтобы Он послал вам спасение, - повторила Росарио. - Но помните: вам будет здесь нелегко. Придется изо дня в день бороться с воспоминаниями о своей прошлой жизни, изгонять их из себя, как изгоняют дьявола.
          - Я готова сделать все, что нужно.
          - Хорошо. Давайте испытаем вашу веру, - сказала строгая матушка. - Для начала вам надо очистить душу и тело. Вы получите соответствующую одежду и уединитесь на несколько дней в келье - для размышлений. Времени у вас будет достаточно. Там и решите, как поступить со своею жизнью. А после - поговорим.
          - Я согласна на все, - ответила Виктория. Однако прошлое вовсе не хотело отпускать ее, властно завладев и душой, и всем естеством Виктории. Облачившись в монашеские одежды и уединившись в монастырской келье, она только и делала, что молилась об Энрике - просила Господа уберечь его от гибели.
         
          А Энрике тем временем уже добрался до форта, и опять оказался там как нельзя кстати: накануне индейцы совершили очередной набег и выкрали одну из женщин - Франсиску. Тактика эта была хорошо известна командующему фортом: индейцы, таким образом, провоцировали солдат на погоню, а в каком-нибудь перелеске их уже ждала засада. Поэтому капитан и медлил с приказом, не желая положить в неравном бою свое войско.
          Но сержанта Муньиса, для которого жизнь была не в радость, а в тягость, не могла остановить никакая опасность. Он сразу же, в одиночку, бросился догонять похитителей, и капитану ничего не оставалось делать, как послать на подмогу отчаянному сержанту группу солдат.
          Индейцев удалось настичь, когда они еще не доскакали до места засады, и потому бой вышел коротким и успешным. Франсиска была спасена, однако из перелеска уже мчались засевшие там индейцы, их стрелы и пули свистели над головами солдат, и одна такая пуля сразила Муньиса.
          Отряд вернулся в форт, потеряв сержанта и нескольких солдат. Капитан представил погибших к наградам и отправил посыльного с донесением в Санта-Марию.
          Когда же индейцы отступили на свои позиции, Росаура вместе с бойцами поехала к месту сражения - подбирать убитых и раненых. Ей не хотелось верить в гибель Энрике, и она действительно нашла его, истекающего кровью, и привезла на повозке в форт.
          Затем принялась выхаживать раненого, не жалея ни сил, ни времени. Через сутки Энрике пришел в сознание, но жизнь его по-прежнему висела на волоске.
         
          Мария не могла видеть, как страдает отец из-за внезапного, абсолютно не понятного для него бегства Виктории. Не зная истинных мотивов столь странного поведения дочери, дон Мануэль обвинял Викторию в дерзости, в неуважении к отцу и к Адальберто - достойному, - порядочному человеку, с которым она обошлась так подло.
          - И что ей делать в монастыре - с ее-то характером? - недоумевал дон Мануэль.
          - Вероятно, замаливать грехи, - сказала Мария, не объясняя, что имеет в виду,
          - Но она же не сможет стать монахиней! Я слишком хорошо ее знаю, - сердился несчастный отец.
          Мария тоже была уверена, что свободолюбивый нрав Виктории несовместим с монашеским образом жизни, и, отправившись в монастырь, прямо сказала об этом матери-настоятельнице.
          - Насколько я поняла, Виктория ищет здесь не источник святой веры, а убежище от своих страхов и одиночества. Но пути Господни неисповедимы - иногда свершается чудо, - сказала Росарио.
          - Поверьте, я лучше знаю свою сестру, - возразила ей Мария.
          - Тогда непонятно, почему она искала помощи у меня, а не у вас, - резонно заметила Росарио.
          - Ее толкнули к вам отчаяние и растерянность, - пояснила Мария. - И одиночество для нее - не лучшее лекарство.
          - Иногда одиночество дает мудрый совет и указывает путь. В любом случае у Виктории сейчас есть возможность хорошенько обдумать свою жизнь и сделать правильный выбор, - заключила мать-настоятельница.
          Вернувшись домой, Мария подробно пересказала этот разговор отцу, и он решил, что больше не имеет права скрывать случившееся от Адальберто.
          Мария же, терзаемая двойственным чувством к сестре - ненавистью и жалостью, - собралась за советом к Асунсьон, которой она могла открыть всю правду о причине своей размолвки с Викторией.
          - Передайте Гонсало, что я жду его в «Эсперансе», - сказала она отцу, и тот сделал робкую попытку удержать ее возле себя:
          - Не уезжай. Я теперь останусь совсем один.
          Ответ Марии заставил содрогнуться дона Мануэля.
          - Виктория скоро вернется, я уверена. И тогда я, главная виновница несчастья, буду лишней в этом доме.
          - Дочка, что с тобой? Как ты можешь такое говорить?! - воскликнул дон Мануэль.
          - Папа, я ничего тебе не могу сейчас объяснить, но ты знай, что я люблю тебя и буду любить всегда.
          С этими словами Мария села в экипаж и направилась в имение Асунсьон, где за это время тоже произошло немало событий.
         
          Торопливость, с какой Асунсьон возвращалась домой после помолвки Виктории, объяснялась просто: Шанке! Асунсьон не была уверена, дождется ли он ее в имении. Ведь не зря же он упомянул об их социальном неравенстве - понимая, что беззаботная дружба, связывавшая их в детстве, сейчас невозможна.
          И уж тем более невозможна любовь, вспыхнувшая в глазах обоих, как только они встретились после долгой разлуки.
          Так наверняка считал Шанке, и потому Асунсьон боялась, что он предпочтет уехать, не дождавшись ее возвращения. Но сама она вовсе не хотела терять этого человека! Да, общество осудит ее за столь дерзкий поступок, ну и что? Асунсьон давно уже научилась жить без оглядки на общество, доверяясь только собственному разуму и сердцу. А несколько дней, проведенных в дороге и в общении с племянницами, лишь укрепили ее решимость побороться за свою любовь.
          Но приехав в «Эсперансу», она не застала там Шанке. Вирхилио пояснил, что индейцы вступили в бой с солдатами и краснокожий табунщик тотчас же устремился на помощь своим соплеменникам.
          - Он ничего не просил передать мне? - спросила Асунсьон.
          - Нет, сеньора! - с нескрываемым удовольствием ответил Вирхилио, и это заставило Асунсьон заподозрить нечто неладное. Не мог Шанке уйти вот так, не передав ей хотя бы несколько слов, не такой он был человек.
          - Индейцам ни в чем нельзя доверять, это опасные люди, - упивался Вирхилио возможностью досадить хозяйке.
          - Шанке - мой друг! - строго напомнила ему Асунсьон, - И прошу не забываться. Держи свои расистские взгляды при себе!
          Затем она позвала к себе Браулио - конюха, доброго и рассудительного человека, который давно был дружен с Шанке. Асунсьон надеялась, что Браулио расскажет более подробно, с каким настроением уходил Шанке, но он сам был встревожен:
          - Насколько я знаю, Шанке не собирался уходить до вашего приезда. Он это говорил Вирхилио, когда тот пытался его выгнать отсюда. Вирхилио был в ярости, и я боюсь...
          - Когда ты в последний раз видел Шанке? - прервала его Асунсьон, которой и без того были понятны опасения Браулио.
          - Вчера вечером.
          - Идем искать Шанке! - тотчас же распорядилась она. - Седлай лошадей!
          Шанке они нашли неподалеку от имения, в овраге - избитого, полумертвого.
          Асунсьон сразу поняла, чьих это рук дело, и не поверила Шанке, сказавшему, что его понесла лошадь.
          - Это тебя-то? Такого виртуозного наездника? - упрекнула она Шанке. - Браулио, помоги мне поднять его и отвезти в имение.
          - Отвезите меня в мой лагерь, - с трудом выговаривая слова, попросил Шанке.
          - Нет, я сама тебя выхожу! - решительно заявила Асунсьон.
          Вирхилио похолодел, увидев, как госпожа привезла домой Шанке - живого! Проклятый индеец почему-то не умер, хотя Вирхилио и его сообщники были уверены, что оставили в овраге труп.
          - Ты, кажется, испугался? - спросила Асунсьон, пристально глядя в глаза Вирхилио,
          - Да, зрелище ужасное, - выдавил из себя тот, кивнув на окровавленного Шанке. - Что с ним?
          - Несчастный случай. Так мне объяснил сам Шанке, - с вызовом ответила Асунсьон. - Но ты можешь не волноваться: Шанке будет жить в моем доме, и я сумею поставить его на ноги! А ты занимайся своими обычными делами.
          У Вирхилио отлегло от сердца. Он поспешил на конюшню, сжимая кулаки в бессильной злобе.
          Хулиана, которой Асунсьон еще в Санта-Марии рассказала о своих чувствах к Шанке, искренне обрадовалась, что госпоже           удалось найти своего возлюбленного пусть и тяжелораненым, но живым. Однако и она не удержалась от замечания:
          - Все же, мне кажется, вы слишком рискуете: зачем надо было отдавать ему лучшую комнату в доме?
          - Я готова отдать ему свою жизнь, а ты говоришь о какой-то комнате! - ответила Асунсьон.
          Когда Мария приехала в «Эсперансу», Шанке уже немного оправился от ран, хотя и был еще очень слаб. Склоняясь над ним бессонными ночами, Асунсьон открыто говорила о своей любви и, услышав ответное признание, почувствовала себя самой счастливой женщиной на свете. С какой уверенностью она убеждала Шанке, что расовые предрассудки - чушь, если есть любовь! Ему хотелось в это верить, но он не представлял, как индеец и белая женщина могут объединить свои жизни, вступить в брак.
          - Не думай сейчас об этом, - сказала Асунсьон. - Главное, что мы любим друг друга. А потом обстоятельства подскажут, как нам поступить. Во всяком случае, я готова согласиться с любым твоим решением и пойти за тобой, куда скажешь.
          Приехавшей племяннице она представила Шанке как своего возлюбленного, с которым намерена идти рука об руку всю жизнь.
          Мария была потрясена смелостью и решимостью Асунсьон. Вот достойный пример, как надо бороться за свою любовь! А она, Мария, смалодушничала, смирилась с ситуацией, надеялась ужиться с Гонсало - даже теперь, когда умерла мать, и эта жертва уже ни к чему...
          - Я во что бы то ни стало разыщу Энрике! - сказала она Асунсьон. - На коленях буду просить его о прощении. Не сомневаюсь, что он поймет меня и простит. Мы еще сможем быть вместе!
          - Что ж, я рада за тебя, - поощрила ее намерения Асунсьон. - Ты, наконец, стала взрослой.
          - Да, я на многое теперь смотрю иначе, - согласилась Мария. - И все же не могу понять Викторию. Как она посмела не отдать мне записку Энрике, помешать нашей встрече?!
          - Прости ее, Мария. Она сама давно влюблена в Энрике.
          - Что? Ты знала это? - изумилась Мария. - И молчала?
          - Виктория открыла мне свою тайну накануне помолвки, - пояснила Асунсьон. - Помнишь того таинственного незнакомца, в которого она влюбилась с первого взгляда, - «генерала ее мечты»? Так вот это и был Энрике.
          - Боже мой! - схватилась за голову Мария. - Значит, Виктория полюбила Энрике еще раньше, чем я?
          - Да. И можешь представить, как она страдала, скрывая свое чувство и способствуя твоему побегу с Энрике!
          - Теперь мне все ясно. Как же я была несправедлива к Виктории! Что же мне делать?
          - Поезжай в монастырь, - посоветовала Асунсьон. - Поговори с ней.
          - Да, конечно, - неуверенно молвила Мария. - Но почему ж она не сказала мне, что Энрике вернулся?! Не могу ей этого простить.
          - Виктория знала, что ты ждешь ребенка. Я думаю, поэтому, - высказала предположение Асунсьон. - К тому же, увидев Энрике, она могла просто забыть обо всем на свете, кроме своей любви.
          - В том числе и об Адальберто, - с осуждением добавила Мария.
          - Адальберто лишь помогал ей избежать замужества, которого требовал от Виктории отец. Их помолвка была мнимой. Виктория мне в этом тоже призналась.
          - Вот как! А от меня скрыла, - обиженно сказала Мария. - Она давно уже перестала воспринимать меня как подругу и сестру.
          - Нет, это не так! - уверенно заявила Асунсьон- Виктория любит тебя. Вы нужны друг другу. Поезжай к ней. Не надо копить обиды.
          - Да, ты права, спасибо тебе, - сказала Мария. - Я поеду к Виктории, попрошу у нее прощения, и мы опять станем сестрами.
         
          Но благим намерениям Марии не суждено было осуществиться: Виктория наотрез отказалась встретиться с сестрой, хотя настоятельница монастыря эту встречу и разрешила.
          - Я не могу ее простить, не могу! - пояснила свой отказ Виктория матери-настоятельнице.
          Из монастыря Мария поехала прямо на квартиру к Хименесу, надеясь узнать какие-либо новости о судьбе Энрике. Однако Мартина сказала ей, что Хименес напился с горя, оплакивая гибель друга - сержанта Муньиса.
          Мария упала как подкошенная, потеряв сознание.
          Испуганная Мартина позвала на помощь Эулохию, да и Хименес враз протрезвел, помогая женщинам привести в чувство Марию. Когда она очнулась, он рассказал ей то, что услышал в гарнизоне: Энрике геройски погиб в бою.
          Мария еще несколько часов провела в доме Эулохии - не в силах двигаться, не в силах что-либо говорить.
          А в это время Гонсало вернулся в Санта-Марию и первым делом разыскал Бенито.
          - Ты нашел Муньиса?
          - Нет, - ответил Бенито, самодовольно усмехаясь. - Но вы можете быть спокойны: сержант Муньис отдал жизнь за Родину. Героем оказался! Ха-ха-ха!
          - За покойника стоит выпить! - тоже рассмеялся Гонсало. - Пусть земля ему будет пухом.
          Ободренный такой новостью, он поехал к Маргарите, которая уже несколько дней жила в новой квартире, снятой для нее Эрнеста Сантьяго, и самозабвенно предался любовным утехам.
          Лишь поздно вечером переступив порог дома Оласаблей, Гонсало узнал, что Мария уехала в «Эсперансу».
          - Она совсем перестала со мной считаться! - разгневался он, но тут же увидел Марию, входящую в гостиную.
          - Папа, я вернулась! - бросилась она к отцу, и это также больно ранило Гонсало.
          - А мужа ты, похоже, даже не заметила? - произнес он язвительно.
          - Перестань, Гонсало, сейчас не время для ссор, - устало молвила Мария.
          - Согласен, ссоры ни к чему, но объясниться нам все же следует, - строго сказал он.
          Обрадовавшись возвращению дочери, Мануэль тихо вышел из гостиной: пусть супруги останутся наедине, им есть о чем поговорить после разлуки.
          Он не мог знать, какая злоба кипела в душе Гонсало и какая боль сжимала сердце Марии. Теперь, когда Энрике погиб, ей надо было думать о ребенке и вновь налаживать жизнь с Гонсало.
          - Ты прав, нам надо объясниться, - сказала она. - Жизнь оказалась к нам слишком суровой, послав такие страдания...
          - Говори проще и яснее, - прервал ее Гонсало.
          - Да что тут неясного? Я поссорилась с Викторией, она ушла в монастырь.
          - И тебе все понятно в ее поведении? - удивился Гонсало. - По-моему, это бред какой-то.
          - Не суди ее, она глубоко несчастна, - сказала Мария. - И я несчастна... Но Господь послал мне ребенка. Нашего ребенка, Гонсало!
          Такого поворота событий он не ожидал. И такой наглости не ожидал от Марии. Подумать только - путалась с сержантом, спала с ним на конюшне, как последняя шлюха, а теперь без зазрения совести заявляет: «Наш ребенок»!
          Боясь не сдержаться и не убить на месте эту лживую, подлую женщину, Гонсало без каких-либо объяснений покинул дом и всю ночь провел у Сантьяго, выпив не одну бутылку виски.
          - Она хочет подсунуть мне этого солдатского ублюдка! - с трудом ворочая языком, то и дело повторял он. - Считает меня полным идиотом. Нет, я убью ее!
          - Не теряй голову, Гонсало, - пытался вразумить его Сантьяго.
          - Я потерял ее давно, еще когда влюбился в эту мерзавку и потаскуху, - отвечал тот. - А теперь мне ничего не остается, как уничтожить ее!..

Глава 16

          Росауре удалось совершить чудо: она практически с того света вытащила раненого Энрике и вернула его к жизни.
          Но он, осознав себя живым, вовсе не обрадовался этому.
          - Я должен был умереть! - терзался Энрике. - Такие, как я, не должны оставаться среди людей. Когда боль так ослепляет мужчину, что в ярости он мстит невинному и наносит ему тяжелую рану... Такой мужчина не имеет права на жизнь. Он должен умереть.
          Много сил приложила Росаура, чтобы настроить Энрике на другой, оптимистичный лад, но все было напрасно.
          Однако то, чего не смогла сделать она, легко, без каких-либо ухищрений сумел сделать Августо, ее сын. Он все время вертелся возле Энрике, невольно отвлекая его от дурных мыслей и втягивая в свои, детские заботы.
          Еще не имея возможности двигаться, Энрике, лежа в постели, от нечего делать стал выстругивать для Августо деревянных солдатиков и лошадок, чем еще больше привязал к себе мальчишку.
          - Я тоже буду солдатом, когда вырасту, - поделился своими планами Августо. - Вот только на лошадях еще не умею ездить, плохо держусь в седле.
          - Это не беда! Я научу тебя, если мама разрешит, - пообещал Энрике, сам не замечая, что говорит о себе уже в будущем времени!
          Росаура, слушая их разговор, впервые за последнее время улыбнулась.
          - Конечно, разрешу. Только поправляйтесь поскорей, - сказала она Энрике.
          И вскоре Августо получил свой первый урок верховой езды у такого замечательного наездника, каким был Энрике. А через несколько дней смог уже вполне уверенно держаться в седле. Радости Августо не было предела, и он с гордостью рассказывал солдатам, какой у него теперь есть надежный друг.
          - Не очень-то ему доверяй, - глупо пошутил один из солдат. - Он может увести твою маму.
          - Увести? Куда? Зачем? - растерялся мальчик, - Ну как это куда? У мамы же нет мужа, вот Энрике и станет ее мужем.
          Домой Августо примчался весь в слезах и, крепко обняв мать, стал умолять ее, чтоб она его не бросала.
          Не сразу Росауре удалось понять, чем вызвана истерика сына, а когда все выяснилось, она поклялась, что никогда не оставит своего любимого Августо.
          - Даже ради Энрике? - уточнил сын. - Энрике мне друг, так же, как и тебе. И не более того.
          - Это правда, Энрике? - спросил Августо теперь уже у сержанта.
          - Да, Я ваш друг. Твой и мамин, - подтвердил Энрике.
          На этом инцидент был исчерпан, но Августо более внимательно стал наблюдать за матерью и Энрике и постепенно пришел к выводу, что было бы даже хорошо, если б они поженились. Об этом он и сказал сначала Росауре, а потом и Энрике.
          Но мать ответила ему, что вряд ли уже сможет кого-нибудь полюбить, а Энрике тоже сказал, что любит другую женщину. Правда, в утешение Августо, он добавил:
          - Если бы я смог забыть ту женщину и влюбиться в другую, то выбрал бы своей женой твою маму. А тебя - своим сыном. Да, я не шучу. Мне действительно очень бы хотелось иметь такого сынишку, как ты.
          Августо передал эти слова матери, и Росаура тоже призналась Энрике, что если бы у нее была возможность выбирать, то она бы выбрала его в отцы Августо и в мужья - себе.
          Энрике ничего не ответил на ее признание.
          Однако спустя неделю, когда он получил звание капитана и был направлен в другой форт командующим, Энрике всерьез задумался над предложением Росауры. Всю ночь накануне отъезда промаялся он без сна, но так и не решился навсегда связать свою жизнь с теми, к кому привязался всей душой.
          Крепко обняв на прощание Августо и Росауру, он отправился в путь.
          Росаура украдкой смахнула слезу. Августо тоже очень хотелось плакать, но он не мог себе этого позволить, поскольку остался теперь единственной опорой для матери.
          Чтобы не давать волю слезам и не впадать в тоску, Росаура решила загрузить себя работой. Но только успела бросить белье в корыто, как услышала у себя за спиной голос Энрике:
          - Росаура, времени у нас немного. Собирай вещи, если хочешь поехать со мной!
          - Я сейчас, мигом, - сказала она, больше не сдерживая слез. - Августо! Иди сюда скорей. Мы едем с Энрике!
         
          По возвращении Гонсало из приграничных земель его ждал сюрприз: Маргарита объявила, что беременна.
          Поначалу это известие привело его в бешенство, но Маргарита поклялась, что под угрозой смерти не признается никому, кто является отцом ее ребенка.
          - Поверь, никто никогда не узнает, что он твой, - умоляла она Гонсало. - Только не заставляй меня отказаться от него.
          - Ладно, успокойся, - примирительно молвил он. - Рожай! В конце концов, это мой единственный ребенок.
          О том, что дома его ждет беременная жена, Гонсало, конечно же, Маргарите не рассказывал. Он по- прежнему с трудом выносил Марию и, выслушивая опасения доктора о возможном выкидыше, про себя желал, чтобы именно так все и случилось.
          Однако Мария постепенно стала поправляться, и Гонсало ничего не оставалось, как смиренно дожидаться родов.
          Но времени ей он уделял все меньше и меньше, ссылаясь на занятость. А дел у него действительно было выше головы. Байгоррия успешно протолкнул в конгрессе проект Гонсало, индейцы и помещики сочли его выгодным для себя, и обмен земли на скот шел полным ходом.
          Байгоррия получил свой куш от Гонсало, да еще и продвинулся по службе - как автор удачного проекта, позволившего правительству расширить государственные границы и заодно утихомирить воинственных индейцев. Впервые за долгие годы возможность мирного сосуществования с индейцами обрела форму конкретного договора.
          Однако Гонсало изложил Байгоррии только первую часть своего плана, а вторую, секретную, он поведал отпетому бандиту - Бенито Рамиресу.
          По заданию Гонсало тот собрал верных людей, загрузил повозку водкой и отправил их спаивать индейцев. А поскольку водка шла исключительно в обмен на скот, то Гонсало не только восполнил все свое поголовье, отданное за приобретенные земли, но и значительно приумножил его.
          Индейцы же, лишившиеся части земель, постепенно лишались и вырученного за нее скота, но пока не понимали, в какую ловушку загнал их хитромудрый Гонсало Линч.
         
          Вся эта криминальная деятельность Гонсало проходила втайне от дона Мануэля, и уж тем более - от дона Федерико, вынужденного узнавать о жизни сына от Марии либо из газет, печатавших светскую хронику. С тех пор как состоялась помолвка Адальберто, Гонсало ни разу не переступил порог родительского дома и вел себя так, будто отец для него вообще перестал существовать.
          Дон Федерико очень страдал из-за этого, но еще больше его убивало странное поведение Адальберто, который сразу после помолвки уехал в Европу и лишь изредка посылал оттуда весточки, справляясь о здоровье своего покровителя, но никогда не спрашивая о Виктории.
          Между тем здоровье дона Федерико нельзя было назвать даже удовлетворительным. Сердечные приступы следовали один за другим, и старик Линч отчетливо сознавал, что любой из них может стать для него последним.
          Поэтому, получив известие о возвращении Адальберто в Альто-Валье, он продал фамильный особняк, свернул все свои дела и отправился к младшему сыну.
          Адальберто был обрадован, но и удивлен неожиданным визитом дона Федерико,
          - Я сам собирался ехать к вам на днях, - сказал он.
          - И хорошо, что я тебя опередил: в Санта-Марии мне больше делать нечего, - грустно молвил дон Федерико. - Дом я продал, Гонсало от меня отвернулся. Да и чувствую себя неважно. Постарел, сдал...
          - Вы больны, дон Федерико? – встревожился Адальберто.
          - Нет, просто старость берет свое. И ошибки, совершенные за долгую жизнь, давят. Ради этого я, в общем, и приехал к тебе.
          Он протянул Адальберто мешочек с золотыми монетами, сказав, что это лишь малая часть долга, который бы следовало вернуть.
          - Вы ничего мне не должны...
          - Должен! Я вернул тебе только те деньги, которыми ты выручил меня в трудную минуту. Но мой долг перед тобой - гораздо больше, и его мне уже, видимо, никогда не удастся оплатить сполна.
          - О чем вы говорите, дон Федерико? Это я перед вами виноват! Я же знаю, как вы переживаете из-за того, что я разорвал помолвку с Викторией. Но для этого у меня были причины, поверьте, - взволнованно заговорил Адальберто.
          - Да, я обеспокоен, хотя и не это имел в виду, когда упомянул о долге. Ты вот не спрашиваешь о Виктории, а с нею творится что-то неладное. Известно тебе, что она сначала ушла в монастырь, а потом вообще куда-то исчезла? Никто не ведает, где она сейчас.
          - Боже мой! Я этого не знал, - пришел в ужас Адальберто. - Пожалуй, мне следует открыть вам одну тайну. О помолвке и о многом другом, связанном с Викторией.
          Он рассказал дону Федерико все, в том числе и передал содержание их последнего разговора с Викторией.
          - Я оттолкнул ее, хотя и знал, что ей некуда идти, - казнил себя Адальберто. - Не смог пересилить обиды. Даже и сейчас еще не могу простить Викторию, не нахожу оправдания ее поступку. Как она могла отдаться мужчине, который ее не любил?
          - Точно так же, как смогла твоя мать, - сказал дон Федерико.
          - Моя мать? О чем вы? - вскочил со стула Адальберто, но подойдя вплотную к дону Федерико, увидел, как тот побледнел и стал задыхаться. - Вам плохо?
          Дон Федерико с трудом перевел дух и вновь заговорил:
          - Не пугайся, со мной это бывает. Сядь и выслушай меня, пожалуйста... Твоя мать была женщиной бесхитростной и нежной...
          - Не надо сейчас говорить, вам может стать хуже, - остановил его Адальберто, но дон Федерико возразил:
          - Нет, хуже мне станет, если я по-прежнему буду молчать. Мануэла, твоя мать, всегда верила в любовь. И любовь пришла к ней, но принесла ей только страдания. Тогда Мануэла попыталась спастись, уйти из нашего дома, но моя жена уговорила ее остаться. Мануэла помогала ей жить и справляться с болезнью. А я... Я воспользовался чувством Мануэлы...
          - Вы?!
          - Да, Адальберто, я и есть тот подлец, который оставил твою мать с ребенком.
          - Как же вы могли! Я вам верил!.. - воскликнул Адальберто, задыхаясь от возмущения.
          - Мы, мужчины, часто бываем слабыми, когда нами овладевает страсть. А твоя мама... Ты не вини ее, она сделала это из любви. Во всем виноват я один! А маму прости, сынок...
          Последние слова он произнес так тихо, что Адальберто скорее угадал их по движению губ, нежели услышал. Голова дона Федерико безвольно откинулась на спинку кресла.
          Адальберто бросился к нему, надеясь растормошить его, привести в чувство.
          - Отец! Не оставляй меня! Я прощаю маму, прощаю тебя. Не уходи, отец! Ты слышишь меня? Я люблю тебя, люблю, - в исступлении кричал Адальберто, видя перед собою остекленелые зрачки дона Федерико.
          Затем, спохватившись, он вызвал врача, но тот лишь подтвердил, что дон Федерико умер.
          - Боже мой, он так и не узнал, что я его простил, - плакал как дитя Адальберто. - Не услышал, как я назвал его отцом...
          Сразу же после похорон он отправился в Санта-Марию - известить о случившемся Гонсало и разыскать Викторию.
          А тем временем Гонсало узнал от нотариуса о продаже дома и, разгневанный, устремился в Альто-Валье, надеясь там увидеть отца и потребовать свою часть от продажи дома.
          Таким образом, братья, сами того не ведая, двигались навстречу друг другу, и судьба свела их в придорожной таверне, где оба остановились перекусить.
          Ошеломленные этой внезапной встречей, оба некоторое время молча смотрели друг на друга, а затем Адальберто, очнувшись первым, вымолвил:
          - Гонсало, я ехал к вам. Ваш отец, дон Федерико...
          - Я прекрасно знаю, что мой отец продал дом, - прервал его Гонсало, - а денежки наверняка уже перекочевали в твой карман, ублюдок! Да, ублюдок, внебрачный сын! Продукт пошлой связи между бесстыжим барином и грязной дворовой девкой!..
          Адальберто, не стерпев такого оскорбления, мощным ударом сбил Гонсало с ног, заставив того умолкнуть. Оправившись от удара, Гонсало в свою очередь бросился с кулаками на Адальберто. Разнимать братьев пришлось хозяину таверны и двум дюжим официантам.
          Но даже после этого Гонсало не унимался, крича:
          - Я не намерен платить за грехи моего отца-лицемера! Выскажу ему все и потребую свои законные деньги!
          - Вам это не удастся, Гонсало, - сказал Адальберто, вытирая разбитую, губу. - К несчастью ваш отец... Наш отец... умер.
          - Это ложь! Еще одна ложь! - не поверил ему Гонсало.
          - К сожалению, это правда. - Адальберто вынул из нагрудного кармана крестик дона Федерико и протянул его Гонсало. - Узнаете? Это было на нем. Возьмите.
          - Вор! Вор! - истошно закричал Гонсало.
          - Успокойтесь. Не вынуждайте меня вновь пускаться в драку. Дон Федерико умер у меня на руках. Я похоронил его в Альто-Валье и ехал с этой печальной вестью к вам... Я простил его.
          Поняв, что Адальберто говорит правду, Гонсало застонал как раненый зверь - от боли, от обиды, от того, что не он, законный сын, был рядом с отцом в его предсмертные минуты и даже на похороны к нему не попал...
          Горе, разом заполонившее все естество Гонсало, прорвалось в нем очередным приступом ненависти к Адальберто:
          - Ты, подонок! Как посмел ты похоронить его так далеко от дома? Он что, не заслужил права лежать рядом с женой, с моей матерью? Ты присвоил капитал моего отца, но тебе никогда не удастся присвоить его фамилию! Запомни это!
          - Я ношу фамилию моей матери, и этого мне достаточно, - с достоинством ответил Адальберто. - И денег мне твоих не нужно! - сказав это, он вынул из саквояжа тот мешочек с монетами, что оставил ему дон Федерико, и швырнул его в лицо Гонсало. - Вот, возьми, подавись! Хотя это и не твои деньги - я надеюсь, они тебя не подведут, поскольку других союзников у тебя нет.
          Гонсало молча сжал в кулаке мешочек с золотом, а Адальберто, прежде чем уйти, бросил ему:
          - И все же, как ты ни злись, а у нас один отец, и мы с тобою - братья. Так что, если возникнет необходимость, можешь на меня рассчитывать.
          - Я не считаю тебя своим братом! - крикнул ему вдогонку Гонсало.
         
          Выполняя поручение Виктории, Браулио исколесил все приграничные земли, прежде чем напал на след сержанта Муньиса.
          Служил Энрике теперь в самом дальнем из фортов, и дела у него там на первых порах складывались очень непросто, потому что в наследство от прежнего капитана он получил абсолютно деморализованное, спившееся войско, в котором атаманствовал наглый сержант Родригес.
          Нового командира Родригес принял в штыки, команд его не исполнял и продолжал спаивать солдат, недвусмысленно давая понять Энрике, кто здесь самый главный.
          Но к тому времени, когда Браулио добрался до искомого форта, Энрике уже удалось навести там порядок. Родригес вынужден был признать над собой власть капитана, а Росауру солдаты уважительно называли капитаншей - за мужество и твердость характера, которые ей не однажды довелось здесь продемонстрировать, прежде чем эта кучка пьяниц вновь смогла стать нормальным воинским подразделением.
          Все в округе считали Росауру женой Энрике, а Августо - его сыном. Это была такая дружная семья, что никому даже и в голову не приходило выяснять, обвенчаны ли капитан и «капитанша».
          И лишь заезжий священник, вознамерившийся построить в форте часовню, случайно в разговоре с Энрике узнал, как все обстоит на самом деле, и заявил, что не к лицу капитану подавать дурной пример подчиненным.
          - Вам надо непременно обвенчаться, - настаивал он, но Росаура сама поговорила с отцом Лопесом и убедила его, что лучше оставить все как есть.
          Однако Энрике всерьез задумался над словами Лопеса и решил, что Господь неспроста послал священника в это захолустье. Может, и вправду, наступила пора им с Росаурой получить благословение Господне?
          - Ты не думай, что я делаю это под давлением падре, - взволнованно заговорил Энрике, пристально глядя в глаза Росауры и боясь получить ее отказ. - Просто раньше у нас не было такой возможности. Но теперь... Росаура, согласна ли ты стать моей женой не только перед людьми, но и перед Богом?
          Давно ждавшая этих слов, она, конечно же, ответила утвердительно.
          Венчание было назначено как раз на тот день, когда в форт заявился Браулио,
          - Вам придется немного подождать, - сказал ему солдат. - Капитан Муньис беседует сейчас со священником.
          - Это не беда, подожду, - ответил Браулио. - Я несколько месяцев искал вашего капитана, ни дня не отдыхал. Уже на коня взобраться не могу.
          - Ну вот и отдохни пока, чаю выпей с дороги, - предложил солдат, - Августо, проводи гостя на кухню.
          - Красивое имя - Августо, - молвил Браулио, следуя за мальчиком. - А ты, случайно, не знаешь капитана Муньиса?
          - Знаю. Это - мой папа, - ответил Августо, не заметив, как при этом вытянулось лицо ошеломленного гостя.
          Когда же Браулио, наконец, попал к самому капитану, то не смог толком объяснить, зачем его разыскивает сеньорита Оласабль.
          А Энрике, услышав эту фамилию, сразу же подумал о Марии - на секунду у него даже потемнело в глазах.
          - Вы сказали «Оласабль»? - переспросил он, боясь, что ослышался.
          - Да, Виктория Оласабль, моя госпожа, - подтвердил Браулио.
          И вновь Энрике испытал состояние, близкое к шоку. «Вот оно, возмездие! Настигло-таки!"- подумал он. - И момент самый подходящий для того, чтоб ответить за свой грех!»
          - Что с ней, с Викторией? - спросил он, переведя дух.
          - Ничего особенного, - пожал плечами Браулио. - Правда, она нервничала, посылая меня к вам.
          - Но что она конкретно велела мне передать? - теряя всякое терпение, раздраженно спросил Энрике.
          - Сказала, что ждет вас. Просила, чтобы вы к ней приехали.
          - К сожалению, это невозможно, - ответил Энрике, у которого чуть-чуть отлегло от сердца. - Передай ей, что я жив, что трудные времена позади. И она тоже пусть будет счастлива.
          - А вы не хотите написать ей хотя бы пару строк? - предложил Браулио, весьма разочарованный встречей с Муньисом. - Я бы передал...
          - Нет, не стоит, - твердо произнес Энрике. - Передай на словах все, что я тебе сказал.
          - Понял, - развел руками Браулио. - Что ж, желаю вам удачи, капитан.
          Уже выезжая из форта, он узнал от одного из солдат, что капитан Муньис сегодня венчается с женщиной, которая давно уже фактически была его женой и от которой у него есть семилетний сын.
         
          Адальберто надеялся найти Викторию в «Эсперансе» или хотя бы узнать о ней что-либо у Асунсьон. Но приехав туда, нашел только управляющего Вирхилио, который сказал, что прежняя хозяйка имения живет теперь на другом ранчо вместе с мужем-индейцем.
          Адальберто поехал на ранчо, однако Асунсьон и там не было. Молодая индианка, не знавшая испанского языка, чуть ли не на пальцах объяснила, что хозяин и хозяйка уехали в индейское поселение и неизвестно, когда вернутся.
          Огорченный Адальберто решил ехать в Санта-Марию, чтобы там - у дона Мануэля или у Марии - почерпнуть хоть какие-то сведения о судьбе Виктории.
          Асунсьон же в это время действительно находилась в лагере индейцев, где отчаянно боролась за жизнь детей, на которых обрушилась неизвестная доселе болезнь. Шанке был рядом с женой, но не столько помогал ей, сколько уговаривал ее вернуться на ранчо, уверенный в том, что детей вылечит знахарь.
          - Но ты ведь сам говорил, что ваш знахарь впервые столкнулся с такой болезнью! - рассердилась Асунсьон. - А это значит, что эпидемия сюда пришла от белого человека. И белый человек должен спасти ребятишек! Их надо немедленно везти к врачу, иначе они погибнут.
          - Мы не можем забрать их у матерей, - твердо произнес Шанке, и Асунсьон поняла, что спорить с ним бесполезно.
Ночью, когда Шанке уснул, она тихо перенесла детей в повозку и повезла их к доктору.
          А наутро в лагере поднялся страшный переполох.
          - Твоя жена накликала беду, принесла смерть! - кричали Шанке обезумевшие от горя и страха матери.
          - Она заплатит за это жизнью! - произнес проклятье шаман.
          Шанке пытался убедить их, что Асунсьон привезет детей обратно - живыми и здоровыми, но ему не верили. Если бы он знал, куда именно повезла она детей, то помчался бы за нею следом, но Асунсьон скрыла это даже от него, и Шанке теперь оставалось только ругать себя за давешнюю несговорчивость.
          Несколько дней и ночей прошли в тягостном ожидании, прежде чем Асунсьон вновь появилась в лагере.
          - Ты предала нас, белая женщина, и потому будешь наказана, - грозно встретил ее вождь племени.
          - Я привезла вам лекарства и детей - здоровых. Они спят в коляске. Матери могут забрать их, - ответила ему Асунсьон.
          Увидев счастливых матерей, обнимающих своих детей, она заплакала и припала к груди Шанке.

Я до Нового года выложу еще две главы - на этом закончится первая часть книги. А как часто потом буду выкладывать - я не могу сказать - у меня будет ссесия