Глава 1

    Это было в первые годы правления Дона Педру II <Дон Педру II - император Бразилии, годы правления: 1840-1889>.
    В плодородной и богатой муниципии Кампус Дигойтаказес, на берегу реки Параибы, недалеко от поселка Кампус расположилось прелестное, уютное поместье.
    Строение строгих пропорций, просторное и удобное, стояло в очаровательной долине, у подножия высоких холмов, покрытых лесом, частично вырубленным земледельцами. Природа вокруг еще кичилась своей первобытной, дикой суровостью, а возле живописного жилища человеческие руки превратили сельву, укрывавшую землю, в очаровательные цветники и сады, просторные пастбища, тут и там затененные гигантскими фикусами, перобами, кедрами и копайбами, напоминавшими о сведенных древних лесах. Здесь почти не было заборов, оград или рвов; поля, огороды, сады, пастбища и близлежащие плантации перемежались зеленеющими изгородями из бамбука, агавы, крушины и кароа, придававшими этой местности вид гигантского ухоженного фруктового сада.
    К дому, стоявшему у подножья холма, можно было пройти поднявшись по каменной лестнице в шесть-семь ступеней через красивый портик, окутанный цветущим вьюном. В глубине двора виднелись хозяйственные постройки, жилища негров-рабов, загоны для скота, амбары, за которыми раскинулись цветник, огород и огромный фруктовый сад, терявшийся в балке широкой реки.
    Стоял ласковый, тихий октябрьский вечер. Солнце еще не зашло и казалось, плавало на горизонте, нежась в пышной радужной пене, окаймленной золотыми лучами. Легкий ветерок, напоенный душистыми ароматами, шелестел в прибрежных зарослях, то пробуждая тихий ропот в кронах деревьев, то слегка касаясь вершин кокосовых пальм, любовавшихся своим изящным отражением в чистых, спокойных водах реки.
    Последние дни была чудесная погода. Живительные дожди воскресили растительность, и все покрылось свежей пышной зеленью. Водная гладь реки, еще не замутненная половодьем, струилась с величественной неторопливостью, отражая а себе изумрудную зелень лесистых берегов и сияющие краски горизонта. Птицы, отдыхая от дневном охоты в окрестных садах, лугах и низинах, робко пробовали голоса перед вечерним концертом.
    Лучи заходящего солнца заревом отражались в оконных стеклах, и казалось, что изнутри их лижут языки пламени. Между тем в доме и вокруг него царила хрустальная тишина и глубокое спокойствие. Грузные быки и лоснящиеся телки, лежавшие на лугу в тени высоких деревьев, лениво пережевывали свою жвачку. Вокруг дома суетилась домашняя птица, изредка блеяли овцы, мычали усталые коровы, самостоятельно вернувшиеся в хлев, но нигде не было слышно людских голосов и не чувствовалось присутствие человека. Казалось, нигде не было ни души. Только приоткрытые окна большой гостиной и настежь распахнутая входная дверь свидетельствовали о том, не все обитатели этого роскошного поместья отсутствовали.
    Как бы подчеркивая почти совершенное безмолвие природы, ясно слышалось фортепьянное арпеджио в сочетании с женским голосом, мелодичным, нежным, страстным, самого чистого и свежего тембра, какой только можно себе вообразить.
    Хорошо поставленный, свободно льющийся грудной голос звучал звонко и свободно, обнаруживая незаурядные вокальные данные певицы. Приглушенное, меланхолическое звучание песни казалось тихим стоном одинокой души.
    Только этот голос нарушал тишину просторного и покойного жилища. Казалось, все внимало ему с таинственной и глубокой сосредоточенностью. Звучавшие куплеты были таковы:
    Дышала с детства
    Воздухом неволи,
    Как семя, брошенное
    В проклятое поле,
    Мне вечно слезы лить -
    Удел несчастной доли.
    Мои закованные руки
    Не могут никого обнять.
    И ни глаза мои, ни губы
    Не могут о любви сказать...
    Господь дал сердце мне
    Затем, чтобы страдать.
    На вольном воздухе лугов
    Струится аромат цветка,
    А голоса лесных певцов,
    Что дуновенье ветерка.
    И только пленница оков
    Поет, как жизнь ее горька.
    Молчи же, бедная рабыня,
    Преступны все твои мольбы.
    А эта песнь твоей печали - вызов.
    Тебе ничто не принадлежит.
    Ни твое сердце, ни твоя жизнь.

    Печальные и благородные слова этой песни летели в открытые окна и отдавались эхом вдали, побуждая увидеть "столь изумительно поющую сирену. Так могла петь, если не сирена, то только ангел.
    Поднимемся же по ступеням, ведущим к портику, окутанному буйно цветущими гирляндами, словно живой зеленый вестибюль здания. Войдем незаметно туда. Сразу же направо по коридору увидим широко открытую дверь в большую роскошно обставленную гостиную, И там мы обнаружим стройную девичью фигурку, одиноко сидящую за пианино. Блестящее черное дерево инструмента и густые пряди еще более черных волос обрамляют ее точеный профиль. Линии так чисты и красивы, что чаруют разум и пленяют душу. Лицо девушки цвета слоновой кости подчеркивало ее сходство со статуэткой тонкой работы. Природа изрядно потрудилась, создавая этот безупречный стан, восхитительную грудь. Распущенные, вьющиеся крупными кольцами волосы окутывали прекрасные плечи и почти полностью скрывали спинку стула, на которую грациозно откинулась незнакомка. Прощальный луч заходящего солнца мягким розоватым отсветом ложился на спокойный и ровный, словно полированный мрамор лоб, который, как таинственная алебастровая лампа, хранил в своем прозрачном лоне небесный огонь вдохновения. Лицо ее было обращено к окну, туманный взор устремлен к горизонту.
    Простота, почти бедность скромного туалета только подчеркивали очарование милой певуньи. Платье из простого голубого ситца с пленительной безыскусностью облегало ее стройную талию. Ниспадающая широкими волнами юбка казалась облаком, окутывающим певицу, словно рождающуюся из морской пены Венеру, или ангела, возникающего а лазурной дымке. Маленький агатовый крест, висевший на черной ленточке, служил ей единственным украшением.
    Закончив песню, девушка на мгновение задумалась, не снимая рук с клавишей, как будто прислушиваясь к последним затухающим аккордам.
    Тем временем бесшумно отодвигается муслиновый занавес на одной из внутренних дверей, и новое действующее лицо появляется в гостиной. Это молодая миловидная дама, хорошо сложенная и элегантная. Богатство и изысканность ее туалета, надменная стать, несколько манерные движения - все это свидетельствует о том, что, как всякая красивая и состоятельная женщина, вошедшая уверена в себе. Но несмотря на все великолепие и изящество знатной госпожи, благородная простота и естественная скромность манер певуньи ничуть не потускнели в присутствии внушительной красоты Малвины. Пожалуй, самым очаровательным в Малвине были ее большие и ласковые голубые глаза, отражавшие врожденную доброту ее сердца.
    Малвина мягко, неслышно ступая, приблизилась к певице и остановилась за ее спиной, дожидаясь, когда отзвучит последний аккорд.
    - Изаура! - сказала она, легко коснувшись изящной рукой плеча девушки.
    - Ах! Это вы? - встрепенулась Изаура, застигнутая врасплох.
    - Что с тобой?.. Продолжай... у тебя такой красивый голос! Но мне бы хотелось, чтобы ты пела что-нибудь другое. Почему тебе так нравится эта грустная песня? Где ты ее услышала?
    - Она нравится мне, и я нахожу ее красивой потому... Ах! Я не должна об этом говорить...
    - Говори, Изаура. Разве я не говорила тебе, что ты ничего не должна скрывать от меня. Тебе нечего бояться!
    - Потому, что она напоминает мне мою мать, которую я не знала. Бедняжка! Но если вам не нравится эта песня, я ее не буду больше петь.
    - Да, мне не нравится, что ты ее поешь, Изаура. Люди могут подумать, что к тебе плохо относятся в доме, что ты несчастная рабыня, жертва грубых и жестоких господ. Не забывай, что твоей жизни здесь могут позавидовать многие свободные люди. Ты пользуешься уважением своих хозяев. Тебе дали образование, какого не получили многие знакомые мне богатые и знатные девушки. Ты очень хороша собой, у тебя такой замечательный цвет кожи, что никто не сможет сказать, что в твоих жилах течет африканская кровь. Тебе хорошо известно, что моя добрая свекровь, прежде чем покинуть бренную землю, просила для тебя защиты у меня и моего мужа. Я всегда буду помнить просьбу этой женщины, и я скорее твоя подруга, чем госпожа. Нет, тебе не пристало петь эту жалобную песню, которую ты так любишь. Я не хочу, - продолжала она тоном ласкового упрека, - я не хочу, чтобы ты пела ее, слышишь, Изаура?.. Иначе я запрещу тебе играть на моем пианино.
    - Но, сеньора, несмотря на все это, разве я не обычная рабыня? К чему мне образование и красота, которую все так расхваливают? Это просто неуместная роскошная утварь в убогой лачуге. Из-за этого лачуга не перестанет быть тем, что она есть на самом деле.
    - Ты жалуешься на судьбу, Изаура?
    - Нет, сеньора, у меня нет причин для жалоб. Я только хочу сказать, что, несмотря на все мои таланты и достоинства, которые мне приписывают, я знаю свое место.
    - Вот оно что! Я догадываюсь, что тебя мучит. В твоей песне говорится об этом. При такой красоте у тебя наверняка есть возлюбленный.
    - У меня! Что вы, сеньора.
    - Да, у тебя. Но что же в этом особенного? Не обижайся, это совершенно естественно. Признайся мне, у тебя есть возлюбленный, и ты грустишь, что не можешь свободно любить того, кто тебе нравится и кому ты мила? Разве я не права?
    - Простите меня, госпожа, - ответила рабыня с чистосердечной улыбкой. - Вы заблуждаетесь, я совсем не думаю об этом!
    - Неужели совсем? Ты не обманешь меня, моя девочка! Ты любишь. Но ты слишком красива и талантлива, чтобы благоволить какому-нибудь рабу. Разве может быть раб под стать тебе? Я не сомневаюсь в своих предположениях. Такая девушка, как ты, легко может покорить сердце любого красивого юноши - вот причина твоей печали. Но не огорчайся, моя Изаура, я торжественно заверяю тебя, что завтра же ты получишь свободу. Пусть только приедет Леонсио. Это позор, что такая девушка, как ты, находится в положении рабыни.
    - Не думайте об этом, сеньора. Я не помышляю о романах и еще меньше о свободе. Иногда я грущу просто так, без всякой причины.
    - Все равно. Я хочу, чтобы ты была свободна. Так и будет!
    Тут разговор был прерван суматохой, вызванной подъехавшими и спешившимися у ворот поместья всадниками.
    Малвина и Изаура поспешили к окну посмотреть, кто приехал.

Глава 2

    У порога спешились два всадника - красивые и элегантные молодые люди, приехавшие из поселка Кампус. По тому, как они уверенно себя вели, очевидно, что это свои люди в доме.
    Действительно, один из них - муж Малвины Леонсио, а другой - ее брат Энрике.
    Перед тем как продолжить повествование, мы должны поближе познакомиться с этими молодыми господами.
    Леонсио был единственным сыном богатого командора Алмейды, владельца великолепного поместья, в котором мы сейчас и находимся. Командор, достигнув преклонного возраста и страдая от множества недугов, после женитьбы сына, состоявшейся за год до начала этой истории, передал ему управление и право распоряжаться :ми доходами. Сам он остался жить в столице, где искал облегчения от часто мучивших его недугов в многочисленных развлечениях.
    Леонсио, с раннего детства злоупотребляя добротой и снисходительностью своих родителей, открыл множество способов вводить в заблуждение и подкупать сердца близких. Ленивый ученик и вздорный ребенок, неугомонный и непослушный, он переходил из школы в школу и, как кот по раскаленным углям, прошел через все классы, впрочем, не провалив благодаря отцовскому покровительству ни одного экзамена. Учителя не осмеливались огорчать благородного и щедрого командора переэкзаменовками сына. Будучи зачисленным в медицинскую школу, уже на первом году обучения Леонсио почувствовал отвращение к этому предмету, а так. как его родители не умели ему перечить, отправился в Олинду изучать право. Растратив там немалую часть отцовского состояния на удовлетворение своих безумных прихотей, он испытал отвращение также и к юридическим наукам и пришел к заключению, что только в Европе сможет достойно развить свой интеллект и утолить из чистых и обильных источников свою жажду знаний. Об этом он и написал отцу, тот же поверил сыну и отправил его в Париж, надеясь по возвращении, юноши обрести в его лице нового Гумбольдта. Окунувшись в роскошь беспорядочной жизни и разнообразных удовольствий Парижа, Леонсио изредка и только от скуки посещал университетские лекции лучших профессоров того времени. Впрочем, он не появлялся и в музеях, учебных классах и библиотеках. Зато был прилежным завсегдатаем сада Мабиле, всех самых модных кафе и театров. Вскоре он стал одним из самых знаменитых и элегантных львов парижских бульваров. По прошествии нескольких лет пребывания то в Париже, то в увеселительных поездках, на воды и по основным европейским столицам, он так основательно и безжалостно истощил отцовский кошелек, что командор, несмотря на всю свою снисходительность и нежность к единственному обожаемому сыну, был вынужден, чтобы избежать разорения, вернуть его под кров отеческого дома. Однако, чтобы не причинять ему излишних огорчений, резко прекратив эту сумасбродную расточительную скачку, командор Алмейда решил приманить сына, намекнув на перспективу богатой и очень выгодной женитьбы.
    Леонсио заглотал приманку и вернулся домой истинным денди, красивым и элегантным, как никто другой. Привез он из странствий вместо образованности лишь самодовольство и заносчивость, а также осведомленность в делах высшего общества. Встретив Леонсио, вы приняли бы его за принца крови. Но хуже всего было то, что он привез опустошенную душу и развращенное сердце, растленные привычкой к порокам и распутству. Те немногие хорошие качества, которыми наделила его природа, погибли, срезанные под корень отвратительными теориями, подкрепленными еще худшей практикой.
    По возвращении из Европы Леонсио отпраздновал свое двадцатипятилетние. Отец в самых вкрадчивых и привлекательных выражениях дал ему понять, что настало время чем-либо заняться, выбрать какую-то карьеру, что он уже более чем достаточно воспользовался отцовским кошельком для своего образования и что ему следовало бы научиться если не увеличивать, то, по крайней мере, сохранять состояние, которое рано или поздно он унаследует. После Долгих размышлений Леонсио, наконец, остановился на казавшейся ему самой независимой и надежной из всех карьере предпринимателя. Но его грандиозные замыслы не вызвали энтузиазма у командора. Даже крупные импортные и экспортные торговые сделки, даже торговля рабами казались Леонсио унизительными махинациями, недостойными его высокого положения и великолепного воспитания. Розничная торговля вызывала у него отвращение и брезгливость. Ему подходили только крупные биржевые спекуляции, банковские операции и сделки, в которых он ставил бы на карту солидный капитал. Только так он мог в короткое время удвоить или утроить отцовское состояние. Находясь под впечатлением от увиденного на парижской бирже и в других европейских столицах, он возомнил себя достаточно подготовленным для того, чтобы руководить операциями самого значительного банковского заведения или грандиозного промышленного предприятия.
    Однако у отца не хватило духу доверить свое состояние спекулятивным способностям новоявленного финансиста, проявившего до того момента только замечательный талант расходовать за короткое время значительные суммы и только в убыток семье. Поэтому отец решил не возвращаться к этой теме, надеясь, что со временем молодой человек сам придумает для себя какое-нибудь разумное занятие.
    Увидев, что отец практически забыл о своих намерениях дать ему собственное дело, Леонсио расценил женитьбу как самый приятный и естественный способ разбогатеть, как единственную доступную ему карьеру, сулившую возможность транжирить деньги в свое удовольствие.
    Малвина, красивая дочь богатейшего столичного коммерсанта, приятеля командора, предназначалась Леонсио в жены с общего согласия и одобрения их родителей. Семья командора отправилась в столицу, молодые люди встретились, полюбили друг друга. Родители без промедления сыграли свадьбу. Вскоре после свадьбы Леонсио имел несчастье потерять мать, умершую внезапно. Эта добрая и уважаемая сеньора не была слишком счастлива в личной жизни со своим мужем, который, обладая черствым и холодным сердцем, был чужд святых и чистых радостей супружеской привязанности и ежедневно терзал сердце своей несчастной супруги распутством и безнравственностью. В довершение всех бед она потеряла еще в младенчестве всех своих детей, кроме Леонсио. Более всего она сетовала, что небо не сохранило ей ни одной дочери, которая могла бы стать опорой и утешением ее печальной старости. Между тем судьбе было угодно возместить ее потери, подарив ей хрупкое создание, заполнившее пустоту ее доброго и нежного сердца и скрасившее грусть и одиночество жизни в роскошном доме, где столь однообразно текли скучные дни.
    На фазенде родилась маленькая рабыня, своей прелестью и живостью с колыбели завладевшая любовью и заботами доброй сеньоры.
    Изаура была дочерью красивой мулатки, в течение долгого времени любимой и верной служанки жены командора. Сам командор, будучи человеком похотливым и бесцеремонным, смотрел на рабынь как на беззащитных наложниц своего сераля. Он обратил свой алчный, полный сладострастия взор и на эту прелестную служанку. Та решительно противостояла его грубым притязаниям, но, в конце концов, была вынуждена уступить угрозам и насилию. Столь низкое поведение командора не могло долгое время оставаться тайной от его добродетельной супруги. Эта новость принесла ей смертельное разочарование.
    Повергнутый в уныние горькими и суровыми упреками, командор больше не рисковал покушаться силой на бедную рабыню, равно как не сумел и иными средствами победить ее непреодолимое отвращение, к себе. Это сопротивление разъярило его и породило в его жестоком сердце неукротимую жажду грубой и недостойной мести: он решил непременно извести непокорную красавицу работой и наказаниями. Из дома, где она выполняла только необременительные и деликатные поручения, он отослал ее в невольничью хижину на плантациях, дав строгий наказ управляющему не жалеть для нее ни унизительной работы, ни жестоких наказаний. Однако управляющий, добрый португалец в расцвете лет, был не таким бессердечным, как его хозяин. Соблазненный очарованием мулатки, вместо работы и побоев он осыпал ее исключительно подарками и ласками, так что вскоре мулатка родила милую девочку. Это событие еще больше усилило ненависть командора к несчастной рабыне. Он выгнал с бранью и угрозами доброго и верного управляющего, а мулатку подверг такой тяжелой работе и такому жестокому обращению, что вскоре свел ее в могилу, не позволив ей вырастить прелестную ласковую дочурку.
    Вот под какой несчастливой звездой родилась красавица Изаура. Однако, как будто вопреки коварству неумолимой судьбы, святая женщина, ангел доброты, склонилась над колыбелью бедной малютки и окружила ее своей милосердной заботой. Жена командора сочла это маленькое и нежное создание даром небес, ниспосланным ей в утешение за обиды и унижения, доставляемые отвратительными выходками ее распутного супруга. Обратив к небу омытое слезами лицо, она поклялась душой несчастной мулатки взять на себя заботу о будущем Изауры, поклялась вырастить и воспитать ее как собственную дочь.
    Она исполнила свое обещание самым щепетильным образом. Шли годы, девочка росла, пришло время учиться, и госпожа сама научила малышку читать и писать, шить и молиться. Позднее она наняла ей учителей музыки, танцев, итальянского и французского языков, рисования. Она старалась дать рабыне самое совершенное и изысканное образование, какое она дала бы своей родной дочери. В свою очередь Изаура не только своими внешними данными, но и быстрыми успехами живого и сильного ума превзошла все самые смелые предположения доброй женщины, которая, видя столь блестящие успехи ее, находила все большее удовольствие шлифуя эту драгоценность, о которой она отзывалась как о жемчужине, украшающей ее седые волосы. "Небо не захотело подарить мне дочь моей крови, - повторяла она, - но взамен дало мне дочь моей души".
    Но что больше всего восхищало в этом юном создании, так это то, что внимание и постоянные заботы, которыми она была окружена, не сделали ее капризной, высокомерной или надменной в отношениях с другими рабами. Ласковое обращение ничуть не изменило ее природную доброту и искренность сердца. Она всегда была внимательна и добра с рабами, весела и послушна с господами.
    Командору очень не нравился каприз супруги. Такое отношение к мулаточке он расценивал как проявление слабоумия.
    - Безумие! - восклицал он с раздражением в голосе. - Она старается вырастить настоящую франтиху, от которой в скором времени наплачется. Одни женщины сходят с ума на религиозной почве, другие ворчат с утра до ночи, третьи подбирают бездомных собак или разводят цыплят, эта же выращивает принцесс-мулаток. По правде говоря, несколько расточительное раз-течение, но... пусть тешится. По крайней мере, пока она возится с этой рабыней, я избавлен от постоянных нотаций и назойливых советов... Пусть развлекается как хочет.
    Через несколько дней после свадьбы Леонсио командор со всем своим семейством, включая новобрачных, снова уехал на фазенду в Кампус. Тогда-то командор и передал своему сыну управление и право распоряжаться доходами поместья и всей собственностью, включая рабов и плантации. Он заявил, что считает себя старым, больным и уставшим и хочет провести спокойно остаток своих дней, устранившись от хозяйственных хлопот и забот. Части доходов, которую он оставлял за собой, должно было хватить на это с избытком. Сделав еще при жизни такой царский подарок сыну, командор уехал в столицу. Его супруга предпочла остаться с сыном, что очень понравилось и вызвало одобрение командора Алмейды.
    Малвина, обладавшая, несмотря на свое аристократическое тщеславие, доброй и чуткой душой и мягким сердцем, сразу же проявила самый живой интерес к благодарной невольнице. Изаура, действительно, имела такой кроткий и приятный нрав, что с первой же встречи завоевала благосклонность молодой хозяйки.
    Изаура стала не то чтобы любимой служанкой, но скорее компаньонкой и верной подругой Малвины, привыкшей к столичным развлечениям и изысканному времяпрепровождению. Малвина была рада встретить такое приятное общество в уединенном месте, где ей предстояло жить в дальнейшем.
    - Почему бы нам не освободить эту девушку? - спросила она однажды у свекрови. - Такое доброе и нежное создание страдает в неволе.
    - Ты права, дочь моя, - добродушно ответила сеньора. - Но как быть? У меня не хватает духу отпустить эту птичку, которую мне подарило небо, чтобы утешить и скрасить долгие часы моей одинокой старости. К тому же зачем ее освобождать? Она здесь более свободна, чем я сама. Несчастная моя доля! Жизнь мне уже не в радость, наслаждаться свободой нет сил. Ты хочешь, чтобы я отпустила мою голубку? А если она собьется с верного пути и никогда больше не впорхнет в эту клетку? Нет, нет, дорогая, пока я жива, я хочу, чтобы она была рядом со мной, хочу, чтобы она была только моею. Ты, должно быть, думаешь про себя: как эгоистична эта старуха! Но мне осталось недолго жить, мои дни сочтены! После моей смерти она станет свободной, и я непременно оставлю ей хорошее приданое.
    Действительно, добрая женщина не раз пыталась составить свое завещание так, чтобы обеспечить будущее любимой рабыне, своей дорогой питомице. Но командору при поддержке сына всегда удавалось бесчестными ухищрениями оттягивать исполнение похвального и святого желания жены. Внезапно ее разбил паралич, и она умерла через несколько часов после удара, не приходя в сознание и так и не сообщив свою последнюю волю.
    Малвина поклялась у гроба свекрови покровительствовать несчастной рабыне. Изаура долго оплакивала смерть той, кто была ей заботливой и нежной матерью. Теперь она стала рабыней не доброй и благодетельной сеньоры, а собственностью капризного и жестокого господина.

Глава 3

    Нам еще надо познакомиться поближе с Энрике - шурином Леонсио. Это был элегантный и красивый двадцатилетний юноша, легкомысленный и тщеславный, почти как все молодые люди в этом возрасте, особенно, когда им посчастливилось родиться в богатой семье. Несмотря на эти мелкие недостатки, он имел доброе сердце, трезвый ум и благородную душу. Он изучал медицину, а так как в этот момент у него были каникулы, Леонсио пригласил Энрике навестить сестру и погостить несколько дней на фазенде.
    Молодые люди приехали из Кампуса, куда накануне Леонсио отправился, чтобы встретить шурина.
    Только после своей женитьбы Леонсио, ранее редко и непродолжительно гостивший в родительском доме, обратил внимание на исключительную красоту и несравненную прелесть Изауры. Несмотря на то, что ему досталась в супруги очаровательная девушка, женился он не по любви. Это чувство было чуждо его сердцу. Женился он по расчету, а так как его жена была молода, он испытывал к ней страсть, которая легко утолялась чувственными наслаждениями, а с ними и проходила. Несчастной Изауре было суждено роковым образом нарушить покой этого распутного сердца, еще не до конца испорченного развратом. Он воспылал к ней безрассудной и пылкой любовью, неумолимо усиливавшейся по мере возникновения непреодолимых препятствий, с которыми он сталкиваться не привык и которые напрасно пытался одолеть. Несмотря ни на что, он не отказывался от своих намерений. "В конце концов, - думал Леонсио, - Изаура моя собственность, и, если никакой иной способ не даст результатов, останется неизбежное насилие". Он был достойным приемником низких деяний и грубой развращенности командора.
    По дороге в поместье, поскольку воображение его было занято исключительно Изаурой, Леонсио долго рассказывал о ней своему шурину, расхваливая ее красоту, и, не стесняясь, откровенно намекал юноше на свои похотливые притязания к рабыне. Этот разговор был не слишком приятен Энрике, иногда красневшему от невольного смущения и законного негодования за свою сестру. Вместе с тем Леонсио возбудил у него живое любопытство и желание познакомиться с этой рабыней, наделенной такими необычайными качествами.
    На следующий день после приезда молодых людей в восемь часов утра Изаура, закончив уборку в гостиной, сидела у окна с рукоделием на коленях. Она ожидала, когда встанут господа, чтобы подать им кофе. Леонсио и Энрике бесшумно остановились, в дверях гостиной и наблюдали за Изаурой, не подозревавшей, что на нее смотрят и продолжавшей рассеянно вышивать.
    - Ну, как ты ее находишь? - шептал Леонсио своему шурину. - Такая рабыня бесценное сокровище, не так ли? Можно подумать, что она андалусийка из Кадисса или неаполитанка.
    - Ничего, подобного. Она гораздо лучше, - отвечал восхищенный Энрике. - Она настоящая бразильянка.
    - Изумительная бразильянка! Она лучше всего, что у меня есть. Эти семнадцать весен очаровательной девушки многим могут вскружить головы. Твоя сестра настаивает, чтобы я ее освободил. Говорит, что такова была воля моей покойной матушки. Но я не так глуп, чтобы расстаться с этим сокровищем. Если моя мать в угоду своей прихоти воспитала ее как принцессу и дала ей образование, то уж, конечно, не для того, чтобы расстаться с ней. Мой отец, кажется, склоняется уступить настойчивым просьбам ее отца - бедного португальца, который шатается тут и пытается освободить дочку. Но мой старик запросил за нее такую фантастическую сумму, что, думаю, мне нечего бояться. Посмотри, Энрике, разве у такой рабыни есть цена?
    - Она действительно восхитительна, - ответил юноша. - В серале у султана она была бы любимой наложницей. Но должен заметить тебе, Леонсио, - продолжал он, бросив на зятя взгляд, полный язвительной проницательности, - как твой друг и брат твоей жены, я считаю, что присутствие в твоей гостиной рядом с моей сестрой такой красивой рабыни неприлично и, пожалуй, опасно для семейного очага...
    - Браво! - прервал его Леонсио, забавляясь, - для своих лет ты изрядный моралист. Но пусть это тебя не тревожит, мой мальчик, твоя сестра не испытывает беспокойства и ей нравится, когда обращают внимание на Изауру и восхищаются ею. Она права, Изаура предмет роскоши, который следует постоянно держать в гостиной. Ты же не хочешь, чтобы я отправил на кухню свои венецианские зеркала?..
    Малвина, появившаяся из внутренних комнат, веселая и свежая, как апрельское утро,
прервала их разговор.
    - Добрый день, сеньоры ленивцы! - прозвучал ее серебристый, как трель жаворонка, голосок. - Наконец-то вы встали!
    -Ты сегодня очень весела, дорогая, - улыбаясь, ответил муж, - что же, ты увидела какую-нибудь зеленую птичку с позолоченным клювом?
    - Не видела, но, вероятно, увижу. Мне действительно весело, и я хочу, чтобы сегодня у всех в доме был праздник. Это зависит от тебя, Леонсио. Я рада, что ты уже встал, так как хочу тебе сказать кое-что. Я должна была сказать это еще вчера, но обрадовалась встрече с моим неблагодарным братом, с которым мы так давно не виделись, и забыла...
    - В чем дело?.. Говори, Малвина.
    - Ты помнишь, что ты мне обещал? Это обещание пора, наконец, исполнить. Сегодня я непременно хочу и требую его исполнения.
    - В самом деле? Но что это за обещание?.. Не помню.
    - Ты хитришь! Ты не помнишь, что обещал мне освободить...
    - А-а! Припоминаю, - нетерпеливо оборвал ее Леонсио. - Но говорить об этом сейчас? В ее присутствии?.. Зачем ей слышать этот разговор?
    - Но что в этом дурного? Хорошо, пусть будет по-твоему, - ответила молодая женщина, взяв Леонсио за руку и уводя его во внутренние покои дома. - Идем, дорогой! Энрике, подожди нас немного, сейчас я распоряжусь, чтобы подавали кофе.
    Только с приходом Малвины Изаура заметила молодых людей, наблюдавших за ней и тихонько шептавшихся в дверях гостиной. Услышав несколько слов из разговора Малвины с Леонсио, она ничего не поняла. Когда же они удалились, Изаура тоже поднялась и направилась к двери, но Энрике остановил ее жестом.
    - Что угодно сеньору? - спросила она, скромно потупив взор.
    - Подожди-ка, девочка, мне надо тебе кое-что сказать, - ответил юноша и, не говоря более ни слова, подошел к ней вплотную, не сводя с нее глаз, очарованных ее восхитительной красотой. Энрике невольно испытывал робость перед ее благородным, лучащимся ангельской нежностью обликом. В свою очередь онемевшая от удивления Изаура тоже смотрела на юношу, терпеливо ожидая, что он хочет сказать. Наконец Энрике, будучи от природы человеком уверенным и решительным, как бы очнувшись, вспомнил, что Изаура, несмотря на все свое очарование, всего лишь рабыня. Он понял, что оказался в смешном положении, онемев перед ней в неподвижном созерцании, склонился к девушке и бесцеремонно взял ее за руку.
    - Мулаточка, - сказал он, - ты знаешь, какая ты колдунья? Моя сестра права. Жаль, что такая красивая девушка всего лишь рабыня. Если бы ты родилась свободной, то несомненно была бы королевой гостиных.
    - Хорошо, хорошо, сеньор! - ответила Изаура, высвобождая свою руку. - Если вы собирались сказать мне только это, позвольте мне уйти.
    - Подожди немного, не будь такой жестокой. Я не причиню тебе зла. Я бы дорого дал, чтобы добиться твоей свободы и вместе с ней твоей любви!.. Ты слишком изнежена и слишком красива, чтобы оставаться в неволе. Кто-нибудь непременно освободит тебя, но я бы не хотел, чтобы ты оказалась в руках человека, который не сумеет по достоинству оценить тебя, моя Изаура, пусть же брат твоей госпожи из рабыни сделает тебя принцессой...
    - Ах, сеньор Энрике, - с досадой возразила девушка. - Вам не стыдно волочиться за рабыней, служанкой вашей сестры? Вам это не к лицу. Так много красивых девушек, за которыми вы можете ухаживать...
    - Нет. Я не встретил ни одной, которая могла бы сравниться с тобой, Изаура, клянусь. Знаешь, Изаура, никто, кроме меня, не сможет добиться твоей свободы. Я могу заставить Леонсио освободить тебя, поскольку, если не ошибаюсь, уже догадался о его постыдных намерениях, и обещаю тебе, что не дам им осуществиться. Я не могу допустить этой низости. Кроме свободы ты получишь все, что захочешь: шелка, драгоценности, кареты, рабов для услуг, - а во мне ты найдешь страстного любовника, который всегда будет верен тебе и никогда не променяет ни на какую другую, даже самую красивую и богатую девушку, потому что все они вместе взятые не стоят твоего мизинца.
    - Боже мой, - воскликнула Изаура с легкой досадой, - такое благородство приводит меня в ужас. Это могло бы вскружить мне голову. Нет, мой господин, поберегите свое красноречие для той, которая заслуживает его. Я же пока довольна моей участью.
    - Изаура! К чему такая жестокость!.. Послушай, - сказал юноша, протягивая руку к шее Изауры.
    - Сеньор Энрике, - воскликнула она, уклоняясь от объятий, - ради бога, оставьте меня!
    - Простой, Изаура! - настаивал молодой человек, не оставляя попытки обнять ее, - ах, не говори так громко! Один поцелуй... только один и я отпущу тебя...
    - Если вы будете настаивать, я закричу. Ни на минуту невозможно остаться одной, обязательно кто-нибудь нарушает мой покой своими признаниями, которые я не желаю слушать...
    - Ах! Какая надменность, - воскликнул Энрике, изрядно раздосадованный упорством девушки. - Не верю глазам своим! У тебя пренебрежение настоящей сеньоры!.. Не сердись, моя принцесса...
    - Перестаньте, сеньор! - вскричала девушка, потеряв терпение. - Мало того, что сеньор Леонсио, теперь еще и вы...
    - Как?.. Что ты сказала? Леонсио тоже?.. Я чувствовал это! Какая низость! И ты благосклонно внимаешь ему, не так ли?
    - Так же, как и вам!
    - Надеюсь, Изаура, что твоя преданность любящей тебя госпоже не позволяет тебе слушать этого безнравственного человека. Я же другое дело, почему ты жестока ко мне?
    - Я жестока к моим господам! Вот еще, сеньор, ради бога! Не надо смеяться над бедной невольницей.
    - Нет. Я не смеюсь... Изаура! Послушай... - настаивал Энрике, пытаясь обнять и поцеловать ее.
    - Браво!.. Брависсимо!.. - раздался в гостиной возглас, сопровождаемый громким демоническим смехом.
    Энрике, застигнутый врасплох, обернулся. И его любовное волнение мгновенно замерло в глубине сердца.
    Леонсио стоял в дверях гостиной, скрестив руки, и смотрел на него, усмехаясь самым оскорбительным образом.
    - Замечательно, сеньор шурин! - издевательски продолжал Леонсио тем же насмешливым тоном. - Кажется, вы проповедовали высокую мораль, а теперь волочитесь за моими рабынями! Вы благородны... Умеете уважать порядок в доме своей сестры!..
    - Ах! Проклятый шпион, - прошептал Энрике, стиснув от гнева зубы. В порыве гнева он сжал кулаки, намереваясь пощечиной ответить на дерзкие насмешки зятя. Однако, поразмыслив мгновение, он понял, что ему будет выгоднее использовать против обидчика его же оружие - сарказм, и что обстоятельства позволяют ему нанести решительный удар и выйти победителем из схватки. Он успокоился и сказал с улыбкой, полной высокомерного презрения:
    - Ах, простите, сеньор. Я не знал, что это сокровище вашей гостиной находится под вашей личной опекой, и что вы даже подглядываете за ней. Мне кажется, что вы относитесь к ней с большим интересом, ч. к своему дому и собственной жене. Несчастная моя сестра... Как все просто. Удивительно, что за все время о не узнала, сколь преданного супруга имеет!
    - Что ты говоришь, приятель? - воскликнул Леонсио с угрожающим видом. - Повтори, что ты сказал!
    - То, что сеньор слышал, - ответил с твердостью Энрике. - И будьте уверены, что ваши недостойные действия недолго будут тайной для моей сестры.
    - Какие действия? Ты бредишь, Энрике!
    - Не притворяйтесь! Думаете, я ничего не знаю? Впрочем, прощайте, сеньор Леонсио, я удаляюсь, поскольку было бы в высшей степени неуместно, недостойно и смешно с моей стороны оспаривать у вас любовь рабыни.
    - Подожди, Энрике. Послушай...
    - Нет, нет. Не желаю иметь с вами никаких дел. Прощайте, - сказал он и стремительно удалился.
    Леонсио почувствовал себя уничтоженным и тысячу раз пожалел, что столь неосторожно повздорил с этим легкомысленным юношей. Он не хотел, чтобы его шурину было известно о его страсти к Изауре и о его попытках сломить ее упорство и добиться расположения девушки. Действительно, он сам без обиняков говорил с Энрике на эту тему. Но несколько двусмысленных слов, сказанных между молодыми людьми, не были достаточным основанием для того, чтобы Энрике мог выдвинуть против него серьезное обвинение перед женой. Впрочем, Леонсио мало заботило сохранение мира в доме. Его бесило, что кто-то осмелился препятствовать его бесстыдным притязаниям к рабыне.
    - Проклятие! - прорычал он про себя. - Этот сумасшедший способен расстроить все мои планы. Если ему что-то известно, он, не задумываясь, сообщит Малвине...
    Леонсио неподвижно стоял несколько мгновений, угрюмо предаваясь терзавшему его жестокому беспокойству. Потом, скользнув взором по гостиной, он встретился глазами с Изаурой, которая, как только появился Леонсио, смущенная и дрожащая, укрылась в дальнем углу гостиной и оттуда наблюдала в молчаливом беспокойстве ссору молодых людей. Так тяжело раненная косуля прислушивается к рычанию двух тигров, оспаривающих добычу. Она искренне раскаивалась в глубине души и злилась на себя за нескромные и безумные откровения, сорвавшиеся с ее губ во время разговора. Ее неосторожность станет причиной самого прискорбного раздора в этой семье, раздора, жертвой которого, в конце концов, станет она сама. Ссора между двумя молодыми людьми была подобна столкновению двух туч, которые встречаются, расходятся и продолжают свободно парить в небе, но молния, сорвавшаяся с них, неизбежно поразит несчастную пленницу.

Глава 4

    - Ты еще здесь?.. Очень хорошо, - произнес Леонсио, едва заметив Изауру, смущенную и не осмеливающуюся покинуть свой уголок, где она укрылась и откуда молила небо, чтобы господин не увидел ее и не вспомнил о ней в эту минуту. - Изаура, - продолжал он, - я вижу, ты делаешь успехи в любовных интригах... Ты благосклонно выслушивала любезности этого мальчишки...
    - Так же, как и ваши, мой господин. У меня нет выбора. Рабыня, которая осмеливается взглянуть на своих господ с неприязнью, заслуживает сурового наказания.
    - И что же ты сказала этому ветренику, Изаура?
    - Я? - смутилась рабыня, - ничего, что могло бы оскорбить вас или его...
    - Подумай, прежде чем отвечать, Изаура. Смотри, не пытайся обмануть меня. Что ты ему говорила обо мне?
    - Ничего.
    - Клянешься?
    - Клянусь, - едва слышно пролепетала Изаура.
    - Ах, Изаура, Изаура... берегись. До сих пор я терпеливо сносил твое сопротивление. Но я не допущу, чтобы в моем доме и почти что в моем присутствии ты выслушивала фривольные любезности и тем более рассказывала кому бы то ни было о том, что здесь происходит... Если ты не желаешь отвечать на мою любовь, постарайся, по крайней мере, не впасть в мою немилость.
    - Простите, сеньор, разве я виновата, что меня преследуют?
    - Пожалуй, ты права. Кажется, мне придется удалить тебя из дома и спрятать где-нибудь, где ты не будешь так бросаться в глаза и подвергаться домогательствам...
    - Зачем, сеньор...
    - Хватит, сейчас я не могу тебя более слушать, Изаура. Не хочу, чтобы нас кто-нибудь здесь застал. Я выслушаю тебя при первом же удобном случае.
    - Надо помешать этому недоумку шантажировать меня, - шептал Леонсио, удаляясь. - Ах, собака! Будь проклят тот час, когда я ввел его в мой дом.
    - Не допусти, господь, чтобы ему представился такой удобный случай, - с тоской подумала девушка, наблюдая, как ее господин поспешно уходит.
    Обреченно, в смертельном беспокойстве она последнее время подвергалась постоянным и все более настойчивым притязаниям со стороны Леонсио и не находила способа защититься от него. Решившись сопротивляться до конца, она, однако, помнила о судьбе своей несчастной матери, чья грустная история была ей хорошо известна. Некоторые старые рабы рассказывали ей об этом под большим секретом, и будущее рисовалось девушке в самых мрачных и зловещих тонах.
    Открыться Малвине - вот единственный способ пресечь действия Леонсио и избежать грядущих несчастий. Но Изаура очень любила свою молодую госпожу и не могла решиться на такой рискованный шаг, боясь опечалить ее, навсегда разрушив счастливое и, сладкое заблуждение ее сердца.
    Она бы предпочла скорее умереть, как ее мать, которая пала жертвой подлости и жестокости, чем затуманить черными тучами радужный и безоблачный небосвод мыслей своей госпожи.
    Отец Изауры, единственный человек, не считая Малвины, волновавшийся за ее судьбу, был бедный поденщик и не мог защитить дочку от преследований и домогательств. В таком безвыходном положении ей оставалось только одно: в тайне горько оплакивать свою печальную судьбу, с мольбой обращаясь к небу и доверяясь воле всевышнего.
    Теперь нам становится ясно, почему такая глубокая скорбь и неизбывная тоска звучали в любимой песне Изауры. Малвина ошибалась, объясняя ее грусть любовным томлением. Помыслы Изауры были чисты и бескорыстны. И конечно, догадайся ее госпожа об истинной причине постоянной печали юной рабыни, она бы и посочувствовала и защитила страдалицу.

Глава 5

    Отвлекшись от горьких, ранящих душу размышлений, Изаура взяла свою корзинку с рукоделием и собралась покинуть гостиную, вознамерившись спрятаться в укромном уголке дома или же затеряться в обширном саду. Так она надеялась избежать новых унизительных сцен, подобных той, которая только что разыгралась. Но не успела она подойти к двери, как дорогу ей преградила странная, уродливая фигура, направлявшаяся в гостиную.
    Это было пугало в человеческом обличье - карлик, невероятно ужасного вида, с огромной головой, причудливым туловищем и рахитичными кривыми ногами, волосатый, как медведь, и отвратительный, как обезьяна. Он напоминал тех уродливых паяцев, которые в средние века были неотъемлемой частью королевской свиты, развлекавшие монарха и его приближенных. Природа забыла наделить его шеей, и бесформенная голова росла из великолепного горба, нависавшего над ней как капюшон. Однако, надо отметить, что лицо его не было ни уродливым, ни безобразным, а умные глаза выражали смирение и добродушие.
    Изаура, наверное, закричала бы от ужаса, если бы уже не привыкла к этой странной фигуре. Это был никто иной как сеньор Белшиор, островитянин, который уже многие годы, несмотря на свое уродство и физические недостатки аккуратно и добросовестно исполнял в этом поместье обязанности садовника. Наверное, цветы - естественный символ всего прекрасного, чистого и утонченного должны были бы иметь менее уродливого и отталкивающего садовника. Но судьба или каприз хозяина дома создали этот контраст, может быть для того, чтобы подчеркнуть красоту одних на фоне уродства другого.
    Белшиор держал в одной руке большую соломенную шляпу, край которой волочился по полу, а в другой не букет, а скорее огромную охапку самых разных цветов, за которыми он как будто старался спрятаться. Он сам походил на огромную фарфоровую вазу фантастической формы, в которую ставят цветы, чтобы украсить жилище.
    - Боже упаси! - подумала Изаура, заметив садовника. - За что мне такая доля! Теперь еще этот... По крайней мере, он самый сносный изо всех. Другие меня унижают и мучают, а этот иногда смешит.
    - Рада вас видеть, сеньор Белшиор! Что вам угодно?
    - Сеньора Изаура, я... я пришел... - пробормотал смущенный садовник.
    - Сеньора?.. Я - сеньора? Вы тоже собираетесь насмехаться надо мной, сеньор Белшиор?
    - Я, насмехаться над вами?.. Я не способен... Пусть мой язык отнимется, если я отнесусь к вам без должного уважения... Я нес вам эти светы, хотя сеньора сама светок.
    - Оставьте, сеньор Белшиор! Все время называть меня сеньорой! Если вы намерены продолжать в том же духе, мы поссоримся, и я не приму ваши "светы". Я Изаура, рабыня доны Малвины. Понятно, сеньор Белшиор?
    - Пусть так. Ты владысиса этого сердса, и я, девоска, был бы састлив селовать твои ноги. Знаешь, Изаура...
    - Прекрасно. Вот так и. называйте меня.
    - Ты знаешь, Изаура, я бедный садовник, это правда. Но я умею работать, и моя копилка наполняется: у меня уже есть пол тысяси крузадо. Если ты сможешь относиться ко мне, как я отношусь к. тебе, я добуду тебе свободу, женюсь на тебе. Ты ведь не такая, чтобы быть чьей-то рабыней...
    - Большое спасибо за ваши добрые намерения, но вы понапрасну теряете время, сеньор Белшиор. Мои господа не освободят меня ни за какую сумму!
    - Ах! Какое злодейство! Держать в неволе королеву красоты!.. Но мне, Изаура, больше по вкусу быть рабом такой рабыни как ты, нежели, сеньором хозяйки ста тысясь невольников. Изаура, ты даже не догадываешься, как я тебя люблю. Когда я поливаю мои светы, я с тоской думаю о тебе!
    - Скажите! Вот какая любовь!..
    - Изаура! - продолжал Белшиор, преклоняя колена, - сжалься над твоим несчастным пленником...
    - Встаньте, скорее встаньте, - нетерпеливо прервала его Изаура. - Страшно подумать, что будет, если мои господа застанут вас здесь в такой позе. Что я говорю?.. Ах, сеньор Белшиор!
    В самом деле, в дверях с одной стороны Леонсио, а с другой Энрике и Малвина в изумлении наблюдали за ними.
    Покинув гостиную в досаде на своего зятя, Энрике нашел сестру в столовой, где она следила за приготовлением завтрака, и, будучи человеком вспыльчивым и легкомысленным, он, не раздумывая, излил перед ней свой гнев в неосторожных выражениях, возбудив тем самым в ее душе недоверие и беспокойство.
    - Твой муж, Малвина, презренный негодяй, - сказал он, задыхаясь от ярости.
    - Что ты говоришь, Энрике! Что он тебе сделал дурного? - спросила молодая женщина, напуганная этим взрывом негодования.
    - Мне жаль тебя, сестра... Если бы ты знала... Какая низость!
    -Ты сошел с ума, Энрике!.. В чем дело?
    - Дай бог, чтобы ты никогда не узнала!.. Какая подлость!
    - Что же произошло, Энрике? Говори, объяснись, ради всего святого, - воскликнула Малвина, бледнея и задыхаясь от внезапно охватившей ее тревоги.
    - Что с тобой?.. Не надо огорчаться, сестра, - ответил Энрике, уже сожалея о вырвавшихся у него необдуманных словах. Он поздно понял, что исполнил печально-жалкую роль, посеяв недоверие и разногласия между супругами, которые до того жили в любовном согласии и спокойствии. Он с опозданием и безрезультатно попытался сгладить впечатление от своей бестактности.
    - Не беспокойся, Малвина, - продолжал он, пытаясь улыбнуться. - Твой муж просто упрямый осел, и ничего более. Не подумай, что мы собираемся драться на дуэли.
    - Да, но ты пришел в негодовании, с горящими глазами... У тебя был такой вид...
    - Ну, что. ты! Ты же знаешь, я всегда вспыхиваю по пустякам, как огонь...
    - Ты напугал меня!
    - Бедняжка... Выпей, - сказал Энрике, подавая ей чашку кофе. - Это лучшее средство от волнений и нервного расстройства.
    Малвина попыталась успокоиться, но слова брата запали ей глубоко в душу, отравив ее ядом недоверия и сомнений.
    Появление внезапно вошедшего Леонсио положило конец этой сцене. Все трое молча и торопливо позавтракали. Обида уже поселилась в их душах, они смотрели друг на друга холодно и отчужденно. Недоверие проникло в эту маленькую семью, еще недавно такую сплоченную, счастливую и спокойную. После завтрака они разошлись, однако, по привычке, все направились в гостиную. Энрике и Малвина, взявшись за руки, центральным коридором, Леонсио - через внутренние комнаты. Именно в гостиной и находилось невинное, но роковое яблоко раздора, причина разлада, зарождающегося в этой семье.
    Они пришли как раз к финалу нелепой сцены, исполненной Белшиором у ног Изауры. Между тем Леонсио, следивший за садовником из-за легких занавесей на дверях гостиной, не заметил Энрике и Малвину, остановившихся на пороге гостиной с другой стороны.
    - Ну и ну! - воскликнул он, когда увидел Белшиора на коленях у ног Изауры. - Кажется, у меня в доме появился идол, которому все самозабвенно поклоняются! И даже мой садовник!.. Здравствуйте, сеньор Белшиор! Что такое? Продолжайте представление, у вас неплохо получается... Но мы не нуждаемся в ваших услугах для заботы об этом цветке... Понятно, сеньор Белшиор?
    - Простите меня, сеньор, - пробормотал садовник, поднимаясь с колен в смущении и нерешительности. - Я принес эти светы в гостиную, чтобы поставить их в вазы...
    - И вручили их, стоя на коленях! Очень галантно. Предупреждаю: если вы не оставите претензий на роль первого любовника, я выставлю вас за дверь пинком под зад.
    Пристыженный и ошеломленный Белшиор, натыкаясь на стулья, как слепой, бросился к выходу.
    - Изаура! О, моя Изаура! - воскликнул Леонсио, картинно выходя на середину гостиной и с распростертыми объятиями направляясь к девушке, искусно придав своему голосу, до этого резкому и суровому, самое нежное и мягкое звучание.
    Пронзительный крик, эхом отозвавшийся в доме, заставил его окаменеть. Он заметил в дверях Малвину, бледную, без чувств уронившую голову на плечо подхватившего ее брата.
    - Ах, брат! - воскликнула она, приходя в себя. - Теперь я понимаю все, что ты мне недавно говорил. - И прижав руку к сердцу, которое, казалось, разрывалось от боли, а другой утирая слезы, брызнувшие из пре- красных стаз, она укрылась в своих покоях.
    Расстроенный ужасным стечением обстоятельств, жертвой которых он стал, Леонсио, охваченный бешенством и возбуждением, долго ходил по гостиной. Злясь на шурина, дерзкое легкомыслие которого, по его мнению, стало причиной рокового происшествия, грозившего помешать его планам в отношении Изауры, он пытался найти выход из создавшегося положения, в котором он оказался к своему величайшему неудовольствию.
    Изаура, испытавшая менее чем за час три покушения на ее целомудрие и бескорыстие, ошеломленная и полная страха, смущения и стыда, убежала, чтобы спрятаться в апельсиновой роще, как испуганный заяц, заслышавший в лугах лай своры разъяренных собак, идущих по следу дичи.
    Энрике, в высшей степени возмущенный поведением зятя, не желая его видеть, взял свое ружье и решил убить время охотой, а назавтра непременно уехать в столицу на рассвете.
    Рабы были поражены, когда в обеденное время Леонсио оказался один за столом в столовой. Он распорядился пригласить Малвину, но она не захотела выйти, сославшись на недомогание. Сначала Леонсио охватила дикая ярость, его первый порыв был сбросить со стола на пол тарелки и приборы и пойти надавать пощечин наглому юнцу, в недобрый час появившемуся в доме, чтобы нарушить его спокойную и размеренную семейную жизнь. Но он -вовремя сдержался и, успокоившись, решил, что лучше не выдавать себя, а с величайшим безразличием и даже пренебрежением отнестись к супружеской размолвке и скверному настроению шурина. Он хорошо понимал, что впредь ему будет непросто, а скорее всего даже невозможно более скрывать от супруги свое постыдное поведение, однако, не желая просить прощения, он решил заслониться от туч, сгустившихся над его головой, щитом циничного безразличия. Это решение ему подсказала непомерная гордость и пренебрежительное отношение ко всем-женщинам, которым Леонсио отказывал в человеческом достоинстве и чести.
    После обеда Леонсио сел на коня к объехал все плантации и посадки кофе, что делал крайне редко. С заходом солнца он вернулся домой, спокойно и с большим аппетитом поужинал, а затем отправился в гостиную, где развалился на мягком и прохладном диване, умиротворенно закурив гаванскую сигару.
    Тем временем Энрике вернулся с охоты и, обыскав весь дом, обнаружил сестру в ее спальне, бледную как смерть, с красными, опухшими от слез глазами.
    - Где ты пропадал, Энрике? Ты мне очень нужен, - воскликнула молодая женщина, увидев брата. - Зачем ты оставил меня одну?
    - Одну? Разве до сих пор ты не обходилась без меня, проводя время в обществе своего великолепного мужа?
    - Не говори мне об этом человеке... Я заблуждалась. Сейчас я вижу, что была слепа, беспредельно доверяя этому безнравственному человеку... Он обманул меня!
    - Хорошо еще, что ты своими собственными глазами увидела то, о чем я не смел рассказать тебе. Что же ты собираешься делать?
    - Что я собираюсь делать? Сейчас ты увидишь... Где он? Ты его видел?
    - Если не ошибаюсь, он в гостиной. Я видел там нечто, возлежащее на диване.
    - Хорошо, Энрике, проводи меня туда.
    - Разве ты не можешь пойти одна? Избавь меня от встречи с этим человеком.
    - Нет, нет. Ты должен пойти со мной. Я специально тебя ждала. Мне нужна твоя защита и поддержка. Сейчас я даже боюсь его.
    - А! Понимаю. Ты хочешь, чтобы я был твоим телохранителем, чтобы при необходимости поставить на место этого негодяя. Что ж, с удовольствием. Посмотрим, посмеет ли он говорить с тобой без должного уважения. Идем!

Глава 10

    После бегства Изауры прошло более двух месяцев. Леонсио предпринимал чрезвычайные усилия, используя крайние меры и разбрасывая золото, приведя в движение полицию и свору частных сыщиков, чтобы вернуть свою рабыню, которая так ловко ускользнула от него. Но перенесемся, читатель, в северные провинции, где, может быть, раньше чем он встретимся с нашей беглянкой.
    Мы в Ресифе. Ночь в прекрасной Венеции Южной Америки, увенчанной диадемой горящих огней, кажется восстающей из океана, волны которого ласкают ее нежными объятиями и страстными поцелуями. Это праздничная ночь: на одной из центральных улиц выделяется ярко освещенное здание, куда съезжаются кавалеры и дамы из самых знатных и богатых семей города. В этом пышном здании обычно собирается местное избранное общество на блестящие, пользующиеся неизменным успехом вечера. Иногда там появляются богатые элегантные студенты из старой Олинды, чтобы побродить в роскошном собрании среди шелков и ароматов танцевальной залы под нежными и кокетливыми взглядами очаровательных и остроумных девушек, чтобы забыть хоть на несколько часов жесткие скамьи Академии и ворчливых дряхлых правоведов.
    Представим, что мы тоже служители этого храма Терпсихоры, войдем туда и оглядимся, что же там происходит любопытного. В первом же зале мы встречаем группу элегантных юношей, ведущих весьма оживленный разговор. Прислушаемся.
    - Еще одна звезда появилась на небосводе Ресифе, - говорил Алваро, - она придаст особый блеск нашим балам. Кажется, три месяца назад она приехала в наш город. Я знаком с ней немногим более месяца. Но поверьте мне, доктор Жералдо, что это самое благородное и очаровательное создание, какое я когда-либо знал. Это не женщина, это фея, ангел, богиня!..
    - Черт возьми! - воскликнул доктор Жералдо. - Фея! Ангел! Богиня!.. Однако, это три разных существа. В конце концов ты поймешь, что это просто настоящая женщина. Но скажи мне, мой дорогой Алваро, этот ангел, фея, богиня, женщина, как угодно, сказала тебе откуда она приехала, из какой она семьи, есть ли у нее состояние, и так далее...
    - Мне все это безразлично. Я могу тебе ответить так: она спустилась к нам с небес, она из сонма ангелов, а ее богатство превосходит все состояния мира вместе взятые - это чистая, благородная, нежная и трепетная душа. Я скажу тебе все, что я знаю о ней: она приехала из Рио-Гранде-ду-Сул с отцом, ее единственным родственником, у них весьма скудный достаток, но зато она прекрасна как богиня, и зовут ее Элвира.
    - Элвира! - заметил другой кавалер, - действительно красивое имя!.. Но ты знаешь, Алваро, где живет твоя фея?
    - Я не делаю из этого тайны. Она живет с отцом в маленьком домике в предместье Санто Антонио, очень скромно, избегая знакомств и очень редко появляясь на людях. В этом домике, спрятавшемся в зарослях кокосовых пальм, она живет как фиалка среди травы, или как таинственная фея в волшебном гроте.
    - Чудно! - удивился доктор, - но как тебе удалось обнаружить эту очаровательную нимфу и проникнуть в ее таинственный грот?
    - Я расскажу вам об этом в двух словах. Однажды, проезжая там верхом, я увидел ее, сидящую на скамье в небольшом садике. Меня сразу удивила ее дивная красота. Заметив, что я смотрю на нее с чрезмерным любопытством, она, как мотылек, скользнула в цветущий кустарник и исчезла. Я твердо решил увидеть ее еще раз и поговорить с ней во что бы то ни стало. Однако, как я ни расспрашивал соседей, не нашел никого, кто знал бы ее и мог бы меня представить. Наконец, я выяснил, кто владелец дома, и отправился к нему. Но и у него я не получил интересовавших меня сведений. Он ничем не смог мне помочь. Его постоялец аккуратно вносил плату за жилье - вот и все, что он мне сказал. Однако, я продолжал каждый вечер прогуливаться возле их сада, чтобы хоть мельком увидеть и восхититься ею. Когда я замечал ее в саду, она, как и в первый раз, непременно пряталась от моих взглядов. Впрочем, однажды мне повезло: она уронила платок, проходя из сада в дом. Калитка была открыта, и я рискнул проникнуть в сад. Я поднял платок и подал его владелице, когда она уже стояла на пороге дома. Она поблагодарила меня такой чарующей улыбкой, что я готов был пасть на колени у ее ног, но она не пригласила меня войти и ничего не сказала мне.
    - Этот платок, Алваро, - прервал его какой-то кавалер, - она наверняка специально уронила, чтобы ты мог приблизиться и заговорить с ней. Это обычное жеманство и искусная уловка, coquetterie <coquetterie - (фр.) - кокетство (прим. пер.)>.
    - Не думаю. Ей не знакомо coquetterie, в ней все дышит искренностью и чистотой. Я с трудом заставил себя покинуть это место, оно притягивало меня, как магнит, и мне почудилось, что я почувствовал, как проникают в меня флюиды чистой любви...
    Алваро прервал свой рассказ, погрузившись в приятные воспоминания.
    - Признаться, Алваро, - заметил другой кавалер, - твой роман заинтересовал нас. Продолжай, мне не терпится узнать развязку...
    - Развязку?.. Ее еще нет, и я не знаю, какой она может быть. Итак, я испробовал все возможные уловки, пытаясь проникнуть в святилище этой богини, но все безрезультатно. Однако мне посчастливилось. Случай помог мне гораздо больше, чем все мои старания и выдумки. Совершая как-то вечером прогулку в экипаже по берегу Беберибе, в предместье Санто Антонио, что стало для меня привычкой, я заметил в лодке под парусом мужчину и женщину.
    Мгновение спустя лодка села на мель. Я оставил свой экипаж, взял на пляже шлюпку и отправился на помощь путешественникам, тщетно пытавшимся столкнуть суденышко. Вы не представляете себе моего счастливого изумления, когда неожиданно для себя я узнал сидевших в лодке: это была моя таинственная незнакомка и ее отец...
    - Я так и думал, - сказал доктор. - Однако случай весьма драматичный. История вашей любви к этой таинственной фее похожа на романтическую поэму.
    - И, тем не менее, это правда. Они промокли и устали, и я сейчас же пригласил их в свой экипаж. После застенчивых отговорок они согласились, и мы отправились к ним домой. Об остальном я умолчу. Хотя и с некоторым запозданием, но всевышний допустил меня в этот таинственный грот.
    - И, я вижу, - заметил доктор, - ты любишь эту женщину?
    - Люблю ли я! Я обожаю ее все больше и больше, но, главное, у меня есть основания полагать, что она... что я ей, по крайней мере, не безразличен.
    - Дай бог, чтобы тебя обольстила не какая-нибудь коварная цирцея из борделя, или одна из тех авантюристок, каких на свете множество, которые, прознав, что ты богат, плетут сети для твоих денег. Эта отстраненность от общества, таинственность, которой они так старательно окружают себя, не очень-то хорошо их характеризуют.
    - Кто знает, может, это преступники, пытающиеся укрыться от полиции? - заметил один кавалер.
    - А может фальшивомонетчики, - добавил другой.
    - Не думаю, - продолжал доктор. - Всякий раз, когда я вижу красивую женщину, путешествующую в чужих краях в сопровождении мужчины, слышу, что он выдает себя за ее отца или брата. Отец твоей феи, Алваро, если он и вправду отец, возможно какой-нибудь цыган или мошенник, наживающийся на красоте своей дочери.
    - Святой боже!.. Помилуйте, - воскликнул Алваро. - Если бы я мог предположить, что ангельское создание заслужит такое жестокое осуждение или будет так безжалостно оскорблено, я лучше бы онемел, чем стал бы говорить о ней. Поверьте, друзья мои, вы слишком несправедливы к этой бедной девушке. Мне показалось, что она принцесса в изгнании. Нет, я уверен, что это упавший с небес ангел. Вы скоро сами увидите ее, и мы с ней будем отомщены, потому что я уверен, все вы в один голос провозгласите ее богиней. Но самое страшное, что я в каждом из вас уже вижу соперника.
    - Что касается меня, - сказал один из кавалеров, - можешь быть спокоен, так как таинственные девушки всегда внушали мне опасения.
    - А я, будучи всего лишь простым смертным, очень боюсь фей, - добавил другой.
    - Но как же, - спросил доктор Жеральдо, - она решилась оставить свое уединенное таинственное убежище и придти на этот шумный многолюдный бал?
    - Я с величайшим трудом уговорил ее, друг мой! - ответил Алваро. - Она долго не соглашалась. Уже давно я пытаюсь всячески убедить ее, что молодая и красивая дама, такая, как она, скрывая в уединении свое очарование, совершает преступление, противное воле создателя, сотворившего красоту для того, чтобы ею любовались, восторгались, восхищались. Я противник тех ревнивых и желчных любовников, которые стремятся скрыть своих возлюбленных от посторонних глаз. Уговоры, просьбы, мольбы-все было напрасно. Отец и дочь категорически отказывались показываться на публике, приводя тысячу разных доводов. Наконец, я прибег к хитрости, доверительно сказав, что их уединенный образ жизни и упрямое нежелание войти в общество, где их не знают, уже вызвали пересуды и подозрения, что даже полиция начинает внимательно присматриваться к ним. Ложь, по-моему, безобидная.
    - Тем более, - перебил его доктор, - что не очень далека от истины.
    - Я убедил их, - продолжал Алваро, - что хоть нет оснований для таких подозрений, но лучше заранее отвести их от себя, поэтому им необходимо хоть иногда бывать в обществе. Этот обман возымел желаемый результат.
    - Тем хуже для них, - возразил доктор. - Это очень плохой признак, и он утверждает меня в моих подозрениях относительно этих людей. Если бы они были невиновны, им было бы безразлично отношение публики и полиции, они продолжали бы жить, как жили.
    - Твои подозрения беспочвенны, доктор. У них скромный достаток, и поэтому они избегают общество, которое, действительно, требует жертв от людей, не имеющих состояния... Они... Но вот они, входят... Смотрите, доверьтесь собственным глазам.
    В эту минуту в залу вошла молодая прекрасная дама под руку с мужчиной зрелого возраста и почтенного вида.
    - Добрый вечер, сеньор Анселмо! Добрый вечер, дона Элвира! Я счастлив, что вы здесь, - произнес Алваро, обращаясь к вновь прибывшим, покидая своих друзей и торопясь любезно и вежливо встретить гостей. Он предложил одну руку Элвире, другую сеньору Анселмо и повел их во внутренние залы, где уже собралось многочисленное и блестящее общество. Три собеседника Алваро, как и многие другие, находившиеся там, разом повернулись, чтобы увидеть Элвиру, чье появление вызвало восторженный шепот даже среди тех, кто не был предупрежден.
    - Действительно!.. Ослепительная красота!
    - Королевская осанка!
    - Андалузские глаза!
    - Какие роскошные волосы!
    - А шея! Какая шея! Не заметил?
    - И с какой элегантной простотой она одета, - так перешептывались меж собой три кавалера, взволнованные этим божественным видением.
    - А ты обратил внимание на обольстительную родинку у нее на правой щеке?.. Алваро прав, его фея затмит всех здешних красавиц. Кроме того у нее есть преимущество - она незнакомка, обаяние тайны, окружающее ее. Я сгораю от нетерпения, когда же нас представят ей. Хочу налюбоваться ею вдоволь.
    Они продолжали разговаривать в том же духе. Но вот через несколько минут Алваро вновь оказался среди них, исполняя принятую им роль церемониймейстера при новой жемчужине города.
    - Друзья мои, - торжественно произнес он, - приглашаю вас в гостиную. Я хочу представить вас доне Элвире, чтобы раз и навсегда развеять несправедливые и оскорбительные предположения, высказанные вами об этом прекрасном и чистом существе, наипрекраснейшем из живущих под солнцем. Я уверен, что ее появление уже повергло вас в изумление и восторг.
    Кавалеры направились к дверям и исчезли в людском водовороте внутренних залов. Впрочем, на их месте тотчас же появилась стайка красивых, изящно одетых девушек, которые, сверкая шелками и каменьями, как райские птицы с радужным оперением, прогуливались, непринужденно болтая между собой. Они тоже обсуждали дону Элвиру, но оценки были совершенно иные, и ни в чем не похожие на то, что говорили молодые люди. Нам будет небезынтересно послушать их хоть несколько минут.
    - Вы не знаете, дона Аделаида, кто эта девушка, которая вошла в зал под руку с сеньором Алваро?
    - Нет, дона Лаура. Я впервые ее вижу, кажется, она нездешняя.
    - Конечно. У нее такой испуганный вид! Она похожа на провинциалку, которая никогда не посещала балов. Вы согласны, дона Розалина?
    - Безусловно! А вы обратили внимание на ее туалет? Бог мой! Какое убожество! У моей служанки и то побольше вкуса. Вот дона Эмилия, может, она знает, кто это.
    - Я? Ну что вы! Я впервые вижу ее, но сеньор Алваро рассказывал мне о ней, о ее неземной красоте. По-моему, ничего особенного. Красива, но не настолько, чтобы изумлять всех.
    - Этот сеньор Алваро все же редкий чудак, его привлекает новое. Где он только выкопал эту жемчужину, которая так его покорила?
    - Перелетная птичка с южных морей, подруга, и, судя по внешности, совсем недурна.
    - Если бы не эта черная крапинка на щеке, она была бы лучше.
    - Наоборот, дона Лаура, эта родинка как раз придает ей некоторую пикантность...
    - Ах, прости, подруга. Я забыла, что у тебя такая же на щеке. Но тебе она очень к лицу, и украшает. У нее же родинка слишком большая, она скорее похожа не на мушку, а на жука, опустившегося на щеку.
    - Сказать по правде, я не обратила внимания. Идем, идем в зал. Надо посмотреть на нее вблизи, спокойно рассмотреть ее, чтобы судить о ее достоинствах.
    Позлословив, они отправились в зал, соединив руки и образовав как бы длинную гирлянду пестрых цветов, которая извивалась, теряясь в залах.

Глава 11

     Алваро был одним из тех немногочисленных людей, на которых природа и фортуна, как бы опережая друг друга, излили свою благосклонность. Единственный отпрыск знатной и богатой семьи, в возрасте двадцати пяти лет он остался сиротой и владельцем состояния, составлявшего два миллиона рейсов.
    Он был среднего роста, худощав, хорошо сложен и привлекателен скорее благородным и доброжелательным выражением лица, чем физическим совершенством, которым он тоже обладал в достаточной мере. Хоть он и не имел исключительно глубокого ума, но умел трезво оценить ситуацию и разобраться в сферах трансцендентных концепций. Закончив подготовительный курс и будучи серьезным мыслящим человеком, он понимал, что один случай сделал его счастливым обладателем наследства, но другой мог лишить его всего, поэтому он пожелал получить какую-нибудь профессию, а именно - изучить право. На первом году обучения, коснувшись высоких материй философии права, он получал некоторое удовольствие от академических знаний, но когда ему пришлось погрузиться в обширный лабиринт сухой и утомительной казуистики практического права, его живой аналитический ум отступил с отвращением, ему не хватило духу идти дальше по избранному пути. Энергичный юноша с великодушными устремлениями получал больше удовольствия от исследования высоких политических и социальных материй, от создания блестящих утопий, чем от изучения и толкования законов и сводов правил, которые в большинстве своем, по его мнению, основывались на абсурдных ошибках и нелепых предубеждениях человечества.
    Он испытывал ненависть ко всем социальным различиям и привилегиям. Надо сказать, что он был либералом, республиканцем и почти социалистом.
    Имея такие убеждения, Алваро, конечно же, был восторженным аболиционистом <Аболиционист - сторонник движения за отмену рабства (прим. пер.)> и был им не только на словах. Немалую часть родительского наследства составляли рабы, и он сразу же освободил их всех. Кроме того, имея филантропическую наклонность и зная сколь опасен резкий переход от состояния полного подчинения к абсолютной свободе, Алваро организовал для освобожденных им рабов нечто вроде колонии в одном из своих поместий, управление которой доверил честному и усердному человеку. Эта мера могла обернуться большой выгодой для освобожденных, для общества и для самого Алваро. Земля была предоставлена им для работы на условиях аренды, и они, подчиняясь определенному порядку, не только избежали бедности, преступности и развращенности, но получили надежные средства к существованию и даже могли откладывать некоторые сбережения, а также возместить Алваро убытки, связанные с их освобождением. Независимый и эксцентричный, как богатый английский лорд, он исповедовал в своей жизни строгие принципы. Обладая одновременно живым воображением и впечатлительным сердцем, Алваро очень любил удовольствия, роскошь, наслаждения. Его любовь к женщинам сопровождалась утонченным платонизмом и, идеалистической чистотой, доступной только возвышенным душам и добрым сердцам. Заметим, что Алваро до сих пор не встретил девушку, которая стала бы для него воплощенным идеалом, созданным его поэтическим воображением в смутных мечтах. Имея такие исключительные и блестящие данные, Алваро, конечно, являлся предметом всеобщего интереса со стороны прекрасной половины высшего света, а, может, и тайной страсти, заставлявшей трепетать сердца не одной знатной и прекрасной девственницы. Впрочем, одинаково вежливый и любезный со всеми, он ни одной из них не оказывал предпочтения.
    Трудно себе вообразить разочарование, изумление и растерянность, охватившие прекрасных пернамбуканок <Пернамбуканки - жительницы штата Пернамбуко, столица которого город Ресифе (прим. пер.)>, когда они увидели с каким интересом и какой заботливостью отнесся Алваро к безвестной и бедной девушке, с какой учтивостью он обращался к ней и какие восторженные похвалы, не скрывая, расточал ей. Юнона и Паллада были менее раздосадованы, когда прекрасный Парис присудил Венере приз красоты. Уже до этого вечера в определенных дамских кругах Алваро высказывался об Элвире в весьма восторженных выражениях и с весьма пылким красноречием, что изумило и встревожило дам. Девушки горели желанием увидеть этот эталон красоты - и уже заранее приготовили для незнакомки и ее рыцаря тысячи язвительных замечаний, едких насмешек и злобных шуток. Однако, когда они воочию увидели ее, то, несмотря на пренебрежительные улыбки, блуждавшие у них на устах, девушки почувствовали себя уязвленными в самое сердце красотой незнакомки. Прошу прощения у красавиц за мою прямолинейность и откровенность, но за очень редким исключением, тщеславие - неизменная спутница красоты, а там, где есть тщеславие, рано или поздно рождается зависть, неизменно следующая за ним в большем или меньшем отдалении. Очарование незнакомки было неоспоримо, ее скромность и робость не портили своеобразную, наивную и естественную элегантность, простое и даже бедное платье, потерявшееся в окружении пышной роскоши, великолепно сидело, изящно подчеркивая ее природную стать. Исключительное впечатление, произведенное Элвирой при первом появлении в обществе, и усердие, с которым Алваро старался подчеркнуть соблазнительную привлекательность Элвиры, словно для того, чтобы затмить других красавиц в гостиной, были уже достаточным поводом для того, чтобы вызвать их неприязнь и задеть самолюбие. Оба они стали в этот вечер мишенью для тысячи едких замечаний, насмешливых улыбок и презрительных взглядов.
    Алваро даже не замечал едва скрываемую враждебность, с которой он и его протеже - мы можем так назвать ее - были встречены этим собранием. Робкая и скромная Элвира, нище не встречавшая искренности и сердечности, и здесь почувствовала себя неуютно в этой атмосфере притворной любезности и показной обходительности, где в каждом взгляде таилась пренебрежительная насмешка, в каждой улыбке - сарказм.
    Мы уже знаем, кто такой Алваро, познакомимся же с его другом-доктором Жералдо.
    Это был мужчина тридцати лет, бакалавр права, адвокат, мнение которого высоко ценили коллеги в суде в Ресифе. Из всех своих знакомых только к нему Алваро испытывал искреннюю привязанность и только с ним поддерживал тесные отношения. Ясный ум, твердый и благородный характер, честные жизненные принципы привлекали в нем Алваро. Наделенный практическим и цепким умом, каковым должен обладать настоящий юрист, скрупулезно соблюдающий законы, хорошо изучивший все предрассудки и капризы общества, Жералдо был полной противоположностью эксцентричному и увлекающемуся реформистскими идеями другу, но эта несхожесть совсем не нарушала и не охлаждала взаимные уважения и привязанность молодых людей, скорее наоборот, питала и укрепляла их дружбу, исключая монотонность, которая устанавливается в отношениях людей, всегда и во всем согласных и похожих. Видя, в конце концов, что друг думает то же, что и ты, что желания одного совпадают с желаниями другого, и нет предмета для обсуждения, такие друзья испытывают тошноту от безоговорочного согласия во всем и часто бывают вынуждены замкнуться в молчании и уснуть друг против друга. Невозмутимая, удобная и вялая дружба! Кроме того, противоречивость склонностей и мнений друзей всегда очень полезны, так как развивают и закаляют личность. Так, позитивизм и практический ум доктора Жералдо часто вносили поправки в утопии и восторженные планы Алваро. Бывало и наоборот.
    Из уст самого Алваро мы уже узнали, какая невероятная случайность позволила ему познакомиться с доной Элвирой, и как ему удалось привести ее на бал, где мы все находимся.
    - Отец, - говорила юная девушка пожилому мужчине, на руку которого она опиралась, возвращаясь в первую залу, где мы и продолжим свои наблюдения. - Отец, побудем немного в этой комнате, пока здесь никого нет. Ах, боже мой! - продолжала она озабоченно после того как они уселись рядом, - зачем я, бедная рабыня, пришла сюда, на бал знатных и богатых господ! Эта роскошь, эти огни, эти почести, окружающие нас, приводят меня в замешательство и вызывают головокружение. Я преступница, потому что позволяю вовлечь себя в столь блестящее общество. Отец, это предательство, я знаю, я чувствую угрызения совести... Но если бы эти благородные сеньоры догадались, что рядом с ними развлекается и танцует жалкая рабыня, бежавшая от своих господ! Рабыня! - воскликнула она, поднимаясь, - рабыня! Мне представляется, что все читают это роковое слово, запечатленное на моем челе... Бежим отсюда, отец, бежим! Это общество насмехается надо мной, я задыхаюсь в этом дворце... бежим!
    Воскликнув так, девушка, бледная и задыхающаяся, испуганно озиралась и дрожала всем телом, отталкивая руку отца и не переставая повторять в отчаянии и нетерпении:
    - Скорее, отец мой. Бежим отсюда.
    - Не волнуйся, дочка, успокойся, - отвечал ей мужчина, пытаясь остановить её. - Здесь никто не догадывается, кто ты. Как могут они предположить, что ты рабыня, если ни одна из этих красивых и благородных сеньор не может ни красотой, ни изяществом, ни воспитанием поспорить с тобой?
    - Тем хуже, отец. Я привлекаю всеобщее внимание и эти любопытные взгляды, направленные на меня изо всех углов, заставляют меня вздрагивать каждую минуту. Я бы хотела, чтобы земля разверзлась у меня под ногами, и я бы провалилась в ее недра.
    - Оставь эти мысли, твой страх и застенчивость могут погубить нас. Нет ни малейшего повода для твоих опасений. Веди себя непринужденно, не скрывай своего очарования и умения танцевать, петь, вести беседы, пусть тебя видят веселой и спокойной, тогда никто не подумает, что ты рабыня, нет, они примут тебя за принцессу. Мужайся, дочь моя, по крайней мере здесь. В первый и последний раз мы подвергаем себя этому испытанию. Мы больше не можем оставаться в этом городе, где к нам начали относится с подозрением.
    - Правда, отец!.. Какая судьба! - ответила девушка, грустно склонив голову. - Мы обречены всегда странствовать по свету, гонимые обществом, скрываясь и ежесекундно вздрагивая. Видно, небо отметило нас своим проклятьем... Ах! Наш отъезд причинит боль моему сердцу!.. Не знаю, что меня привязывает к этим местам... однако, мне придется сказать им прощай навеки. Этому краю, где так недолго я наслаждалась радостью и покоем. Ах! Боже мой!.. Кто знает, не лучше ли мне было умереть в рабстве!
    В это время в зал торопливо вошел Алваро. Казалось, что он кого-то ищет.
    - Куда же они делись? - прошептал он, - может, им стало скучно, и они ушли?.. Ах, нет! К счастью, вот они! - радостно воскликнул молодой человек, увидев отца и дочь, беседу которых мы только что слышали. - Дона Элвира, вы так скромны. Зачем вы скрываетесь здесь, вы должны блистать в зале, где все с нетерпением ждут вас. Такое поведение скорее подходит робкой увядающей фиалке, а не великолепной розе, которая должна красоваться при ярком свете дня.
    - Простите меня, - прошептала Изаура, - бедная девушка, такая как я, воспитанная в сельской глуши и не привыкшая к великолепным собраниям, чувствует себя смущенно в роскошной толпе...
    - О, нет! Вы привыкнете, я надеюсь. Огни, блеск, музыка, ароматы духов создают атмосферу, в которой должна сверкать ваша красота, созданная богом, чтобы радовать и восхищать людей. Я искал вас по просьбе нескольких кавалеров, которые уже стали вашими поклонниками. Чтобы сменить однообразие вальсов и кадрилей здешние дамы имеют обыкновение очаровывать наш слух музицированием. Кое-кто, кому я уже сказал, простите меня за бестактность - наперсницу восторга, что вы обладательница нежного и сильного голоса, изъявляют желание послушать вас.
    - Я, сеньор Алваро!.. Я должна петь в таком блестящем собрании! Пожалуйста, избавьте меня от нового испытания. Прошу вас, в ваших собственных интересах. Я плохо пою, очень стеснительна и уверена, что подведу вас. Давайте избежим этого.
    - Я не могу принять ваши доводы, потому что уже слышал, -как вы поете, и поверьте мне, дона Элвира, если бы я не знал, что вы поете восхитительно, я бы не посмел подвергнуть вас такому испытанию. Вы обладаете певческим даром, и не должны смущаться. Я еще раз настойчиво прошу вас спеть именно ту благозвучную песню рабыни, за исполнением которой я однажды вас застал. Уверяю, слушатели будут очарованы.
    - Почему не другую? Эта будит во мне слишком грустные воспоминания...
    - Может быть именно поэтому она так трогательно звучит в ваших устах.
    - Ах, горькая участь моя! - вздохнула про себя дона Элвира, - те, кто меня сильно любят, становятся, не ведая того, моими палачами.
    Во что бы то ни стало Элвира хотела уклониться от нового испытания. Петь при таких обстоятельствах было для нее самым мучительным, что можно было придумать. Но она не могла больше противиться уговорам, и, вспомнив рассудительный совет своего отца, не стала больше заставлять себя упрашивать. Она оперлась на руку, предложенную ей Алваро, прошла к пианино и села к инструменту с изяществом и элегантностью исполнительницы, часто музицирующей на досуге.
    Толпа любопытствующих и трепещущих в самом томительном ожидании теснилась вокруг пианино. Кавалерам не терпелось узнать, так ли хорош ее голос, как прекрасна ее внешность, была ли эта фея еще и сиреной. Девушки надеялись, что сейчас будут иметь удовольствие созерцать провал этого удивительного создания и уже готовились сравнить ее с павлином из басни, жалующимся Юноне, что, создав его самым красивым из пернатых, она забыла подарить ему певческий дар, наделив его резким и неприятным голосом.
    Атмосфера была напряженной и торжественной. Девушка оказалась в трудном положении примадонны, о вокальных данных которой заранее раструбила пресса, и вот теперь она дает первый концерт перед требовательной и просвещенной публикой. В зале стояла глубокая тишина, словно все разом задержали дыхание, и, казалось, было слышно биение сердец, томимых ожиданием. Несмотря на то, что Алваро уже слышал превосходный голос Элвиры и ее вдохновенное пение, он был обеспокоен ее настроением. Элвире было безразлично, как ее примут, хорошо или плохо, она бы очень хотела оказаться на месте самой безобразной, самой нескладной и самой глупой девушки в этом собрании, лишь бы о ней забыли и оставили в покое. Можно было подумать, что ее внезапно охватило какое-то ужасное роковое предчувствие. Но Элвира любила Алваро, благодарная ему за чуткость, с которой он, полный заботы и энтузиазма, старался представить ее как самую красивую и талантливую в этом блестящем обществе. Чтобы доставить ему удовольствие и не разочаровать его, она хотела спеть как можно лучше. Она больше желала триумфа Алваро, чем своего собственного.
    Девушка села за пианино, и как только ее ласковые и гибкие пальцы опустились на клавиши и взяли несколько первых аккордов, как бы пробуя инструмент, она преобразилась, открыв слушателям еще одно свое дарование. Лицо ее, обычно скромное и простодушное, озарилось внутренним светом, стан, восхитительно стройный, высокомерно и величественно выгнулся, восторженные глаза горели лучистым сиянием; грудь до этого безмятежная, как воды озера в тихую лунную ночь, восстала бурными волнами штормящего океана, ее шея, белоснежная и гибкая, вытянулась, как у лебедя, готовящегося спеть свою неземную песнь. Божественное вдохновение, коснувшееся нежного чела, превратило ее в жрицу Прекрасного, в посланницу Небесной гармонии. В душевных волнениях и тревогах она сумела почерпнуть мужество и вдохновение, чтобы преодолеть робость и страх, которые сковывали ее душу. Она оросила уста слезами своего сердца, и голос вырвался из ее груди с такой необычной и захватывающей силой, такого чистого и нежного тембра, исполненный такой возвышенной меланхолии, что не одна слеза скатилась по щекам завсегдатаев этого храма изысканных удовольствий и легкомысленных наслаждений.
    Элвира имела головокружительный успех! Как только отзвучали последние аккорды, зал взорвался громом аплодисментов. Казалось, что от оглушительных рукоплесканий и восторженных возгласов обрушится здание.
    - Фея Алваро еще и сирена, - говорил доктор Жералдо одному из кавалеров, в компании которого мы его уже видели. - В ней все прекрасно... Какой чистый и нежный тембр голоса! Я решил, что вознесся на небеса и слушаю ангельские хоры.
    - Настоящая артистка... В театре она затмила бы Малибран и завоевала бы мировую славу. Алваро прав, такое создание не может быть обычной женщиной, а тем более авантюристкой...
    Оркестр, заигравший кадриль, заглушил их последние слова и не позволил нам дослушать их разговор.
    - Дона Элвира, - сказал Алваро, направляясь к своей протеже, уже сидевшей рядом с отцом. - Вы помните, что оказали мне честь, подарив мне эту кадриль.
    Элвира сделала усилие, чтобы улыбнуться и побороть ужасную слабость, вновь охватившую ее после того, как она кончила петь.
    Она протянула руку Алваро, и они заняли свое место в ряду танцующих.

Глава 12

    Теперь наши читатели знают, наверняка давно уже догадавшись, что прекрасная Элвира - это рабыня Изаура, а сеньор Анселмо - никто иной как управляющий Мигел - наши старые знакомцы. Нам уже известно, что Изаура не только была умна от природы, но и получила прекрасное по тем временам образование, поэтому у нее такие изысканные манеры, изящная, благородная речь, а также масса других достоинств, позволивших этой рабыне появиться и даже блистать в просвещенном и аристократическом обществе.
    Отчаянное положение, в которое попала его дочь, вдохновило Мигела на крайнее средство - поспешное бегство, сопровождавшееся множеством случайностей и опасностей. Он с ужасом вспоминал о трагической судьбе матери Изауры, ставшей жертвой таких же обстоятельств. Мигел хорошо знал, что Леонсио такой же бездушный, как и его отец, и даже еще более испорченный и распутный, способен на любые крайности и злодеяния. Потеряв надежду выкупить дочку за деньги, собранные им, он решил воспользоваться этой суммой для того, чтобы любым путем вырвать бедную жертву из рук злодея. Мигел прекрасно понимал, что выкрасть рабыню из дома хозяев и покровительствовать ее бегству было не только преступлением в глазах общества, но еще и недостойным поступком. Но эта рабыня была его родной дочерью, невинной жемчужиной, которая неминуемо была бы осквернена или раздавлена рукой хозяина-палача. Все эти обстоятельства оправдывали его в собственных глазах.
    Несчастный отец давно уже сообщал властям о происходившем, умоляя использовать закон в защиту его дочери, чтобы она не стала жертвой насилия и жестокости со стороны ее распутного и грубого господина. Но все, к кому он обращался, отвечали ему единодушно: "Оставьте это. Не теряйте времени зря. Властям нет никакого дела до того, что происходит в домах богачей. Не связывайтесь с ним, будьте счастливы, если вам придется только оплатить судебные издержки, а то могут состряпать какое-нибудь обвинение против вас самих, и вы попадете в тюрьму. Где это видано, чтобы бедняк одержал верх над богачом, а слабый над сильным?"
    Мигел тайком поддерживал связь с некоторыми старыми рабами на фазенде Леонсио, которые с тоской вспоминали о тех временах, когда он был там управляющим. Они сохранили к нему уважение и привязанность, от них-то он и получал точные сведения о том, что происходило в поместье. Узнав о жестоких преследованиях, которым стала подвергаться его дочь после смерти командора, он, не раздумывая ни минуты, предпринял все возможное, чтобы выкрасть дочь и укрыть ее от домогательств жестокого господина. На „ следующее утро после похищения он отплыл вместе с Изаурой в северные провинции на торговом корабле, капитаном которого был португалец, его старинный проверенный друг. Достигнув широты Пернамбуко, капитан должен был идти под парусами к берегам Африки, поэтому он оставил их в Ресифе, пообещав вернуться через три-четыре месяца, чтобы доставить их, куда они пожелают. Исполняя с юных лет работу садовника и управляющего, Мигел имел весьма ограниченный кругозор и немногочисленный круг знакомств, не было, к сожалению, у него никакого опыта в подобных делах и очень мало знаний о мире. Следовательно, он не мог предвидеть всех последствий сложного положения, в которое он поставил себя и свою дочь. За долгие годы, что он управлял поместьем командора и другими, побеги рабов случались крайне редко и были непродолжительными: длились несколько дней, а бежавших всегда находили в каком-нибудь соседнем поместье. Неудивительно поэтому, что он не имел почти никакого представления о всех правах, которыми располагает господин на раба и о бесконечных средствах и возможностях, к которым могут прибегнуть для их поимки в случае бегства. Итак, он решил, что сможет жить со своей дочерью в Пернамбуко в полной безопасности по крайней мере три-четыре месяца, по возможности удалившись от общества и пытаясь скрыть свою жизнь в самом глубоком уединении.
    Изаура хоть и была умна и образованна, но, находясь вдалеке от того, кто постоянно вселял в нее ужас и отвращение, чувствовала себя спокойно и до некоторой степени беспечно по отношению к опасности, которой она неизбежно подвергалась. Но это относительное спокойствие продолжалось лишь до того дня, когда она впервые увидела Алваро. Она полюбила его той восторженной любовью возвышенной души, которая любит один раз в жизни. Эта любовь, что очевидно, сделала ее, и без того ненадежное и жалкое существование, томительным и тревожным.
    В лице, манерах, голосе и всем облике Алваро виделось нечто благородное, любезное и очень привлекательное, что покоряло все сердца. Как бы посчастливилось той единственной, которая сумела бы завоевать его любовь! Изаура не могла устоять перед столь незаурядным юношей и полюбила его со всей безоглядностью и слепотой, присущей цельной натуре, хотя и понимала, что эта любовь-всего лишь новый источник слез и мучений для ее сердца.
    Она сознавала, что ее отделяет от Алваро непреодолимая пропасть, и что нет надежды у ее гибельной страсти, которой навсегда придется скрыться в глубине ее сердца и вечно пожирать его роковым пламенем.
    В свою горькую чашу судьбы, уже почти переполненную слезами, она добавила волей случая и это жестокое испытание, которое будет, жечь ей душу и отравлять существование вечно.
    Обманывать общество, скрывать свое истинное происхождение, было тяжело для нее. Бесхитростная и щепетильная, она стыдилась самой себя, вынужденная вызывать у немногих людей, с которыми общалась, уважение и почтение, на которые не имела права рассчитывать. Но, искренне полагая, что подобное притворство не принесет обществу большого вреда, она примирилась со своей судьбой. Однако, должна ли она и могла ли, сохраняя секретность, вводить в заблуждение своего возлюбленного? Оставляя его в неведении относительно своего происхождения, должна ли она своим молчанием позволять расти глубокой и сильной страсти, которой воспылал к ней юноша? Не будет ли это низким, недостойным обманом, подлым предательством по отношению к нему? Не будет ли он вправе, узнав истину, бросить ей в лицо горькие упреки, презирать ее, пренебречь ею, наконец, обойтись с ней, как с подлой и низкой рабыней, каковой она и была? Эти вопросы постоянно мучили беглянку.
    - Ах, это было бы для меня ужаснее, чем тысяча смертей! - восклицала она в томительном волнении от мыслей, бередивших ее разум.
    - Нет, я не вправе обманывать его. Это недостойно... Я откроюсь ему. Это мой долг, и я его выполню. Он узнает, что не может, не должен любить меня. Во всяком случае, он не будет презирать меня... Рабыня, поступающая честно и благородно, по крайней мере, заслуживает уважения. Нет, я не могу обманывать его, я должна рассказать ему все.
    Таким было решение, которое внушали ей ее врожденное благородство и рассудок, голос которого не умолкал ни днем, ни ночью. Но когда наступала минута исполнить это намерение, силы покидали ее, и Изаура откладывала осуществление своего благого порыва.
    Она совершенно не находила в себе мужества, чтобы разрушить своими собственными руками те сладкие грезы, которые так ласково убаюкивали ее и иногда позволяли ей ненадолго забыть свое жалкое положение и думать только о том, что она любит и любима.
    - Пусть принадлежит еще один день, - размышляла она про себя, - этому несказанному, призрачному счастью. Я приговорена, но судьба выводит меня из подземелья на сцену, чтобы я исполнила роль счастливой и могущественной принцессы. Когда представление закончится, я снова буду заточена в моей темнице, чтобы никогда уже не покинуть ее. Продлим эти прекрасные мгновения, разве это преступление - подарить хоть в мечтах минуты счастья несчастной осужденной? Эта хрупкая золотая нить, связывающая меня с небом, может внезапно порваться, и я низвергнусь в ад моих страданий.
    В этой нерешительности, в этой внутренней борьбе, в которой голос страсти заглушал доводы разума и рассудка, прошло несколько дней, пока Алваро настоятельно уговаривал их принять приглашение на бал. Тогда Изаура поняла, что было бы вероломством, беспримерной низостью держать и дальше своего возлюбленного в неведении относительно ее происхождения. Для нее стало очевидным, что больше нет возможности продлевать без позора для обоих столь лицемерное молчание.
    Нельзя было более злоупотреблять неведением благородного и великодушного юноши! Беглой рабыне появиться на балу и выставляться напоказ под руку с ним перед самым блистательным и изысканным обществом одного из крупных городов означало отплатить самой черной неблагодарностью и самым позорным вероломством за оказанные им деликатные и любезные услуги. Все это никак не импонировало щепетильности Изауры. Действительно, Мигел, приведенный в ужас доводами, высказанными Алваро, был вынужден принять его любезное приглашение; но Изаура хранила глубокое молчание, которое оба восприняли как знак согласия.
    Они ошибались. Изаура, замкнувшись в молчании, всего лишь делала последние усилия, чтобы стряхнуть груз притворства, тяготивший ее сознание, чтобы решительно сорвать вуаль, скрывавшую от глаз возлюбленного ее подлинное положение. Впрочем, как она ни старалась собрать всю свою решимость и энергию, в последнюю минуту мужество покинуло ее. И слова замерли на ее приоткрытых устах. Уже поднялась она, чтобы упасть к ногам Алваро, но, как бы натолкнувшись на обращенный к ней нежный и ласковый взгляд юноши, замерла, как очарованная, признание не осмелилось раздвинуть онемевшие губы и отхлынуло к сердцу, ноги отказывались повиноваться ей, словно приросли к полу. Изаура напоминала обреченного, которого роковые обстоятельства толкают на самоубийство, но который, приблизившись к краю пропасти, куда он собирался броситься, отшатнулся, охваченный ужасом.
    - Какое же я слабое и трусливое созданье! - думала она, совершенно упав духом. - Какое несчастье! Мне не хватает мужества исполнить свой долг! Ничего, выход всегда есть. Пусть он услышит от моего отца то, что я не решаюсь сказать ему сама.
    Эта мысль мелькнула в ее сознании, и она ухватилась за нее, как за спасательный круг, поспешив подчиниться ей прежде, чем сомнения вновь овладеют ее разумом.
    - Отец, - сказала она решительно, едва лишь Алваро скрылся за калиткой маленького садика, - знайте, что я не пойду на этот бал. Я не хочу, и ни в коем случае не должна там появляться.
    - Не пойдешь?! - воскликнул изумленный Мигел. - А почему ты не сказала об этом раньше, когда сеньор Алваро еще был здесь? Сейчас, когда мы уже дали согласие...
    - Все всегда можно исправить, отец, - прервала его дочь с лихорадочным оживлением. - В этом случае все очень просто. Отец, идите скорей в дом этого молодого человека и скажите ему то, что я не решилась сказать. Объявите ему, кто я, и тогда все будет кончено.
    Произнося эти слова, Изаура была бледна, говорила невнятно, ее бескровные губы дрожали. Слова, произносимые неестественным, пронзительным голосом, казалось, с трудом вырывались из ее сердца. То был результат предпринятого ею последнего усилия для осуществления столь значительного решения. Отец подавленно и испуганно смотрел на нее.
    - Что ты говоришь, дочка! - воскликнул он. - Ты так бледна и взволнованна! Мне кажется, у тебя жар... Ты больна?
    - Нет, я здорова, отец. Не беспокойся обо мне. Нужно, чтобы вы обязательно разыскали этого молодого человека и рассказала ему все...
    - Но это - никогда!!.. Ты с ума сошла, дочка. Неужели ты хочешь, чтобы я сам помог заточить тебя в тюрьму, отправить в кандалах в Кампус, вернуть твоему господину. Неужели ты думаешь, что я допущу, чтобы ты умирала в мучениях в когтях этого чудовища! Ах, Изаура, ради всего святого, не говори мне больше об этом. Пока кровь течет в моих жилах, пока бьется это отцовское сердце, я буду пытаться спасти тебя.
    - Спасти меня, совершив низкий, недостойный поступок, отец! - решительно возразила девушка. - Как я могу, не став низкой и вероломной обманщицей, появиться, представленная им как свободная сеньора, на балу? Когда этот сеньор и столько других достойных людей узнают, кто стоял рядом с ними, что вместе с ними танцевала жалкая беглая рабыня...
    - Замолчи, девочка! - прервал отец, обеспокоенный возбуждением дочери. - Не говори так... так громко... успокойся. Они никогда ничего не узнают. Очень скоро мы оставим этот город, возможно, завтра, если нам посчастливится. Уплывем на любом пароходе, и как можно дальше, например, в Соединенные Штаты. Там, как мне кажется, мы будем вне досягаемости злого преследователя. Я - своим трудом, ты - своим образованием, можем снискать не только скромное пропитание, но и безбедное житье в любой части света.
    - Ах! Отец! Это решение уехать далеко, без надежды вернуться сюда когда-нибудь, гнетет мое сердце.
    - Что поделаешь, дочка! Сейчас, даже если нам придется идти на край света, нам необходимо бежать от преследования этого чудовища.
    - Но молодой человек, который проявил к нам такой интерес, сеньор Алваро, такой благородный и великодушный, узнав о моем происхождении и об ужасных обстоятельствах, заставляющих нас бежать и скрываться по свету, может, он захочет оказать нам поддержку и защитить от преследователя...
    - Кто может поручиться за него?.. Скорее всего он будет презирать тебя, как только узнает, что ты всего лишь беглая рабыня, а, может быть, досадуя, что мы его провели, он станет первым, кто выдаст тебя полиции. В опасности, которой мы подвергаемся, нам совершенно необходимо таиться от него и ото всех. Если мы откроемся кому-либо, то мы погибли. Мужайся. Мы идем на бал, дочка, это необходимо, но это последняя жертва, которую мы должны смиренно принести ради нашей безопасности. Скоро мы будем далеко, если они однажды и узнают, кто ты, какая нам разница? Они нас больше никогда не увидят, а скоро нас забудут. Ты слишком щепетильна. Если они не узнают, кто ты, твое общество ничем не может оскорбить их. Этим ты никому не причинишь зла, это мера защиты, которая извинительна в нашем положении.
    - Отец, кажется вы правы. Но не знаю, почему этот шаг вызывает такое отвращение у меня.
    - К сожалению, это необходимо, дочка, если ты не желаешь несчастья и смерти нам обоим. Если мы не пойдем на этот бал, а вскоре исчезнем, что произойдет неизбежно, подозрения, которые мы уже вызвали своим образом жизни, заставят полицию идти по нашему следу. Она будет всюду нас преследовать. Действительно, это - жертва, но гораздо более приятная, чем преследования полиции, тюрьма, пытки и смерть. Чего еще тебе можно ожидать в доме твоего господина?
    Изаура не отвечала, ее разум был поглощен противоречивыми и горькими размышлениями.
    Слова отца повергли ее в глубокое уныние. Оглушенная столькими ударами судьбы, душа ее тонула в море сомнений и растерянности, как хрупкое суденышко среди бурного океана, которым разбушевавшаяся стихия играет, как щепкой.
    Щепетильность и деликатность ее натуры, честность и искренность сердца, которое не могло приспособиться к обману и лжи, и какое-то смутное предчувствие, ее тяготившее, склоняли Изауру к решению не ходить на этот бал. Временами, казалось, она окончательно укреплялась в этом, и, уже верная своему намерению, она говорила себе: "Нет, я не пойду!"
    С другой стороны, доводы се отца, казавшиеся такими разумными, и неукротимое желание еще раз увидеть Алваро, несколько часов наслаждаться его обществом, снова погружали ее в пучину сомнений. Мысль о том, что вскоре, может быть на следующий день, ей придется оставить этот город и разлучиться с Алваро без малейшей надежды когда-либо вновь увидеть его, не имея возможности попрощаться с ним, без того, чтобы он смог узнать, кто она, куда уезжает, ранила ее сердце. Уехать, не имея возможности сжать в объятиях в час расставания любимого, а потом проливать слезы в самой жестокой тоске, тайком уехать, чтобы вести жизнь вечного бродяги, без малейшей надежды на утешение, подвергаться постоянным опасностям, чтобы, возможно, в конце концов закончить ее в муках самого бесчеловечного рабства, ах! - это ужасно! и все-таки это был единственный путь, открывшийся взору Изауры. Но нет, ее ждала еще целая ночь веселья и счастья, великолепная ночь, полная восторгов и поклонения. Вдыхать тот же воздух, пьянея от его голоса, упиваться его дыханием, запечатлевать в душе его страстные взгляды, чувствовать нежное пожатие обожаемой руки, считать удары своего сердца, сильнее бьющегося рядом с ним. Ах! Такая ночь стоила вечности, - пусть потом будут печали, опасности, рабство и смерть!
    Будучи искренней и скромной девушкой, Изаура, тем не менее, знала себе цену. Видя себя предметом любви такого молодого человека как Алваро, обладавшего чистой душой и наделенного такими благородными и блестящими качествами, она еще больше утвердилась в своем мнении о собственной персоне.
    Со свойственной ей природной проницательностью, она очень быстро поняла, что привязанность, испытываемая к ней юношей, была не простой и поверхностной данью ее очаровательной внешности и талантам, ни, тем более, преходящим капризом молодости, но настоящей, всепоглощающей, сильной и глубокой страстью. Это вызывало в ней подлинную гордость, возвышало в своих собственных глазах и временами заставляло забыть, что она жалкая рабыня.
    - Я уверена, что достойна любви Алваро, иначе он не полюбил бы меня. А если я достойна его любви, почему я не могу появиться в этом блестящем обществе? Разве испорченность людей способна уничтожить то светлое и прекрасное, что есть в творении создателя? - так размышляла Изаура и, возбужденная этими мыслями и соблазнительной перспективой получить несколько часов неземной радости рядом с возлюбленным, восклицала в душе: "Я должна пойти, должна пойти на бал!"
    Пока Изаура, в молчании закрыв лицо руками, размышляла о своих опасениях, пытаясь утвердиться в каком-то решении, ее отец, не менее обеспокоенный и встревоженный, рассеянно ходил между клумбами цветника, в мучительном беспокойстве ожидая оконча-; тельного решения дочери.
    - Я пойду, отец, пойду на этот бал, - сказала она, наконец, поднимаясь, - но я буду готовиться к нему, как жертва, которую поведут на заклание под звуки гимнов, украшенную цветами. Меня не оставляет роковое предчувствие, оно гнетет меня...
    - Какое предчувствие, Изаура?
    - Не знаю, отец, какого-то несчастья.
    - Так вот, что касается меня, Изаура, мое сердце говорит мне, что наш выход на этот бал будет нашим спасением.

Глава 13

    Не думай, читатель, что бал, на котором мы присутствовали, уже закончился. Небольшое отступление, сделанное в предыдущей главе, казалось нам необходимым, чтобы объяснить, что заставило нашу героиню принять отважное и рискованное решение показаться на блестящем аристократическом собрании: то ли сердечная слабость, то ли природная робость характера, которую нельзя не оправдать у человека щепетильного и просвещенного.
    Бал продолжался, но уже не такой оживленный и праздничный, как сначала. Бурные аплодисменты и всеобщее восхищение кавалеров, обращенное к Изауре, вызвали полное охлаждение среди самых красивых и привлекательных дам собрания. Раздосадованные на своих любимых кавалеров за восторги, расточаемые ими Изауре, и почести, которые они откровенно оказывали той, что подразумевалась королевой бала, дамы не желали танцевать, и вместо веселого смеха и остроумной беседы, по углам, среди разобщенных группок только и слышались, что таинственно нашептываемые излияния и шушуканья, прерываемые вымученными саркастическими усмешками.
    Среди девушек на балу распространялось всеобщее недовольство. Глухой рокот этого недовольства, как неясный шум заполнял залу, как бы предшествуя грядущей буре. Можно было подумать, они уже догадывались, что эта женщина, затмившая их всех своим очарованием и незаурядным талантом, была всего лишь жалкой рабыней. Многие из них даже удалились, в частности те, которые лелеяли тайную надежду или считали, что имеют какие-то права на сердце Алваро. Обескураженные бесспорным успехом Изауры, не имея больше сил продолжать сражение, они предпочли тихонько скрыть свою досаду и стыд от столь жестокого и очевидного поражения, спрятаться в таинственной глубине домашних альковов.
    Однако мы не можем утверждать, что среди стольких благородных дам, отличавшихся очарованием души и красотой тела, не было многих, которые со всем бескорыстием и без малейшей тени зависти, не восхищались бы искренне красотой Изауры и от всего сердца и с удовольствием не аплодировали бы ее успеху. Они-то и
сумели несколько оживить вечер, который без них совсем омрачился бы. Ни для кого не является секретом то, что по крайней мере половина пре- л красного пола, вне зависимости от своего происхождения, становится объектом насмешек, вызванных завистью, ревностью и мелочным соперничеством.
    Оставим Изауру, танцующую с Алваро кадриль. Пока они танцуют, выйдем в небольшую залу, где стоят столы и буфеты, уставленные крюшонницами, бутылками пива и шампанского. В это помещение можно было попасть из танцевальной залы через большую распахнутую дверь. Там расположились шестеро молодых людей, в основном студенты, стремящиеся прослыть повесами, наделенными чертами эксцентричными, подражатели Байрона, уже испытывающие скуку от общества, удовольствий и женщин, имеющие обыкновение говорить, что не променяли бы сигару или бокал шампанского на самую ласковую улыбку самой прекрасной девственницы, те разуверившиеся, что не перестают заявлять в стихах и прозе, что уже на заре своей жизни обзавелись сердцем, иссушенным ветрами скептицизма, или пожираемым пламенем страстей, или заледеневшим, всем пресытившись, - те мизантропы, наконец, полные сплина, что всегда присутствуют па всех балах и всякого рода собраниях, демонстрируя свое пренебрежение к удовольствиям общества и равнодушие к жизненным радостям.
    Среди них находится один, на котором нам следует задержать свое внимание, так как ему предстоит сыграть весьма важную роль в дальнейшем развитии этой истории. В нем нет ничего байроновского, он не похож па страдающего сплином, наоборот, весь он дышит самой пошлой и гнусной обыденностью. Он делает вид, что на добрый десяток лет старше своих собеседников. У него большая голова, скуластое лицо с грубыми чертами и чрезмерно большой шишковатый лоб, что, по мнению Лафатера <Лафатер (Иоганн Каспар) (1741-1801) - швейцарский писатель, пытался установить связь между духовным обликом человека и строением и очертаниями его черепа и лица (прим пер.)>, является признаком неповоротливого и ограниченного ума, слепа тронутого тупостью. Вся его топорная и почти гротескная физиономия выдает гнусные инстинкты, законченный эгоизм и низость нравов. Кроме того, ему явно присущи стяжательство и грязная алчность, сквозящие во всех его словах, во всех поступках и, особенно, в глубине его маленьких быстрых глаз, постоянно отражающих его подлость. Он студент, но неряшливостью платья, в котором нет ни малейшей изысканности и намека на элегантность, больше походит на уличного торговца. Учится он уже пятнадцать лет, на свой собственный счет, живя доходами с трактира, совладельцем которого он является. Имя его Мартиньо.
    - Сеньоры, - сказал один из юношей, - сыграем партию в ландскнэ <Ландскнэ - род карточной игры, похожей на "тридцать одно" (прим. пер.)>, пока эти бездельники разминают ноги и бьют поклоны.
    - Давайте! - воскликнул другой, садясь за игорный стол и беря колоду. - Поскольку лучшего занятия у нас нет, возьмемся за карты. Кроме того, карты - это жизнь. При виде дамы из колоды мое сердце иногда испытывает более сильное волнение, чем испытывало сердце Ромео при виде Джульетты... Альфонсо, Алберто, Мартиньо, - прошу вас. Сыграем в ландскнэ, только две или три партии...
    - С удовольствием принял бы участие, - ответил Мартиньо, - если бы не был уже занят другой игрой, выигрыш в которой с минуты на минуту и без малейшего риска может принести мне не менее пяти тысяч рейсов наличными.
    - О какой же игре ты говоришь?.. Ты просто бредишь... Оставь свои глупости и садись играть в ландскнэ.
    - Занявшись такой надежной игрой, как моя, довериться случайностям ландскнэ, который уже поглотил немалую часть моих денег? Не настолько я глуп.
    - Черт возьми, Мартиньо!.. Может, объяснишь? Что это у тебя за игра?
    - Ну-ка, догадайтесь... Не можете? Это великолепная биска <Биска - род карточной игры (прим. пер.)>. Если догадаетесь, обещаю вам роскошный ужин в лучшей гостинице нашего города. Конечно, если ко мне придет выигрыш.
    - Избавь нас от твоего ужина, жалкий пожиратель подгорелой трески. К тому же никого не интересуют твои глупые выдумки, роящиеся в твоей сумасбродной голове. Нам нужны твои деньги здесь, на зеленом сукне.
    - Ладно, оставьте меня в покое, - сказал Мартиньо, внимательно вглядываясь в танцевальную залу. - Я обдумываю свой следующий ход... Предположим, что это шахматы, и я сделаю шах и мат королеве... Сказано - сделано, и пять тысяч мои...
    - Нет сомнений, он свихнулся... Иди сюда, Мартиньо, расскажи о своей игре, или убирайся вместе со своими сумасшедшими идеями, но не испытывай наше терпение.
    - Сумасшедшие - это вы. Моя игра такая... Но сколько вы мне заплатите за то, что я расскажу о ней? Прикиньте. Это очень любопытно.
    - Хочешь разжечь наше любопытство, чтобы получить несколько монет, так ведь?.. Так вот, на сей раз заверяю, что от меня ты ничего не получишь. Иди к черту вместе с твоей игрой и оставь нас в покое. За карты, друзья, и забудем Мартиньо с его глупостями...
    - Ты хочешь сказать, что это мошенничество...
    - Ах, глупцы! - воскликнул Мартиньо, - у вас еще молоко на губах не обсохло. Идите сюда, идите и смотрите, это не глупость и не мошенничество. Я решил раскрыть вам свою игру, потому что хочу знать, совпадает ли ваше мнение с моим. Вот моя игра, - заявил он, показывая бумагу, извлеченную им из кармана. - Это всего лишь объявление о побеге раба.
    - Ха! Ха! Ха! Вот это да!
    - Что за чушь? Ты действительно сумасшедший, Мартиньо.
    - При чем здесь объявление о беглом рабе?..
    - Разве ты стал судебным исполнителем или лесным капитаном?
    Такие замечания вызвало у юношей признание Мартиньо. Слушатели громко расхохотались, как бы желая заглушить оркестр.
    - Не понимаю, почему вы так удивляетесь, - холодно заметил Мартиньо. - Ведь вы еще не видели этого большого, отдельно набранного объявления, пришедшего из Рио-де-Жанейро и распространенного по городу "Коммерческой газетой".
    - Разве мы полицейские или судебные исполнители, чтобы забивать себе головы подобными объявлениями?
    - Но, посмотрите, какое оно любопытное, да и вознаграждение не позволяет им пренебрегать.
    - Бедный Мартиньо, как глубоко сидит в тебе жадность к золоту, которая вынуждает тебя разыскивать беглых рабов в танцевальной зале! Разве здесь ты сможешь встретить беглецов?
    - Ну! Кто знает? У меня есть основания полагать, что я встречу ее именно здесь, за что и получу мои пять тысчонок, которые, между нами говоря, будут мне сейчас весьма кстати, поскольку магазин моего компаньона последнее время приносит очень малые доходы.
    Мартиньо назвал "магазином" маленький трактир, совладельцем которого он был. Произнося эти слова, он встал в дверях, ведущих в залу, и оттуда долго смотрел то на танцующих, то в объявление, которое он держал в руках, как бы изучая и сопоставляя приметы.
    - Какого дьявола ты торчишь там, Мартиньо? - воскликнул один из молодых людей, позабыв об игре, заинтересованный ужимками Мартиньо, который гримасничал как клоун.
    - Он сумасшедший, у меня нет ни малейшего сомнения, - заметил другой. - Искать беглого раба в танцевальной зале! Только этого еще не хватало! Если бы он разыскивал какую-нибудь принцессу, то, наверняка, направился бы в киломбо <Киломбо - поселение беглых негров-рабов (прим. пер.)>.
    - Может, он смотрит на какого-нибудь лакея или служанку?
    - Как мне кажется, ни один лакей и ни одна служанка там не появлялись, а он не сводит глаз с танцующих.
    - Оставь его. Кроме того, что он жалкий коммерсант, он, к тому же, всегда был первостатейным мошенником.
    - Это она! - сказал Мартиньо, отходя от двери и поворачиваясь к своим приятелям. - Это она, теперь у меня нет ни малейшего сомнения. Это наверняка она!
    - Кто она, Мартиньо?
    - Ну кто же это может быть?
    - Беглая рабыня?!
    - Да, беглая рабыня, сеньоры! И она танцует там.
    - Ха! Ха! Ха! Какая глупая шутка, Мартиньо! И долго еще ты собираешься нас ...чить? Развязка должна быть интересной. Это бесподобно! Весьма занятная игра! если бы на каждом балу случалось такое, я не пропустил бы ни одного. - Так говорили юноши, с громким хохотом отворачиваясь от Мартиньо.
    - Вы насмехаетесь? Смотрите же, фарс превратится в трагедию!
    - Великолепно! Замечательно! Продолжай, Мартиньо!
    - Не верите?.. Так слушайте. А потом скажете, как вам понравится этот фарс.
    Сказав так, Мартиньо сел на стул и, развернув объявление, приготовился его читать. Остальные с любопытством окружили его.
    - Слушайте внимательно, сеньоры, - продолжал Мартиньо. - Пять тысяч! Вот броский заголовок, красноречивые цифры которого напечатаны на титульном листе этого бессмертного творения, стоящего больше, чем "Илиада" Камоенса...
    - Или Гомера, не так ли, Матиньо? Оставь свои идиотские предисловия и читай объявление.
    - Сейчас я удовлетворю ваше любопытство, - сказал Мартиньо и продолжил чтение: "Из поместья сеньора Леонсио Гомеш да Фонеска, муниципальный округ Кампус, провинция Рио-де-Жанейро, бежала рабыня по имени Изаура со следующими приметами: цвет кожи светлый, лицо нежное, как у любой белой женщины, глаза черные и большие, волосы того же цвета, длинные, слегка вьющиеся, рот маленький, розовый, красиво очерченный, зубы белоснежные и ровные, нос "прямой, талия тонкая, фигура стройная, рост средний. На левой щеке маленькая черная родинка, над правой грудью след ожога, очень похожий на крыло бабочки. Одевается со вкусом и элегантно, хорошо поет и виртуозно играет на пианино. Так как она получила прекрасное образование и обладает хорошей фигурой, где угодно может сойти за свободную сеньору из хорошего общества. Бежала в сопровождении португальца по имени Мигел, выдающего себя за ее отца. Естественно, они изменили имена. Тот кто их задержит и доставит вышеуказанному сеньору, помимо компенсации всех расходов, получит вознаграждение пять тысяч рейсов".
    - Не может быть, Мартиньо?! - воскликнул один из слушателей, - То, что я только что слышал, напечатано в этом листке? Ты нарисовал портрет Венеры и говришь, что это беглая рабыня!..
    - Если все еще не желаете верить, читайте сами. Здесь все написано...
    - В самом деле! - добавил другой. - Конечно, надо искать такую рабыню, ведь она стоит того сама по себе, а не ради пяти тысяч рейсов. Если я встречу ее, никто не заставит меня вернуть ее хозяину.
    - Меня уже не удивляет, что Мартиньо ищет ее здесь, столь совершенное создание можно встретить только в королевском дворце.
    - Или в волшебном замке. По приметам и родинке догадываюсь, что это может быть только новое божество, которое появилось сегодня...
    - Так или иначе, но ты попал в яблочко, - оборвал его Мартиньо и, подозвав их к двери, продолжал: - Теперь идите сюда и обратите внимание на эту красивую девушку, которая танцует с Алваро. Бедняга Алваро, как он радуется! Если бы он знал, с кем танцует, он бы разом изменился в лице. Посмотрите хорошенько, господа, разве приметы не совпадают?
    - Совпадают! - быстро ответил один из юношей. - Это невероятно! Я вижу родинку на левой щеке, которая придает ей неизъяснимую прелесть. Если у нее есть то крыло бабочки над правой грудью, то сомнений быть не может. Боже! Возможно ли, чтобы такая красивая девушка была рабыней?
    - И осмелилась появиться на этом балу? - добавил другой. - Я все еще не могу в это поверить.
    - Ну, что касается меня, - сказал Мартиньо, - то я думаю, что здесь дело верное, и я уже слышу звон золота в моем кошельке. Заветные пять тысяч рейсов... до скорой встречи, мои дорогие сеньоры.
    Говоря так, он осторожно сложил объявление, сунул его в карман и, потирая руки с циничным удовлетворением, взял шляпу и удалился.
    - Исключительный подлец, - сказал один из присутствующих, - до чего же он жаден до золота, этот Мартиньо! Думаю, что он способен на все, и даже может сделать так, чтобы эту красивую девушку арестовали прямо здесь, на балу.
    - За пять тысяч он готов на любую подлость. Такое ничтожество позорит наше общество. Мы должны все вместе постараться изгнать его из Академии. Я сам бы дал пять тысяч, чтобы быть рабом такой необыкновенной красавицы.
    - Это поразительно! Кто бы мог подумать, что такой ангельской внешностью обладает беглая рабыня! I
    - А кто сказал, что в теле рабыни не может скрываться ангельская душа?..

Глава 18

    Читатель, вероятно, удивлен не менее чем Алваро, внезапным появлением Леонсио в Ресифе и тем, что он пришел прямо в дом, где скрывалась его рабыня.
    Следовательно, чтобы вы не подумали, что случилось какое-то невероятное чудо, необходимо объяснить, как это произошло.
    Даже написав и отправив почтой два известных вам письма - одно адресованное Алваро, другое - Мартиньо, Леонсио не успокоился. Смертельная тревога, отчаянная ревность поселились в его сердце. Известие о том, что Изаура находится во власти красивого и богатого юноши, безумно любящего ее, было для него невыносимой мукой, своим огнем постепенно снедавшей его душу и заставлявшей его метаться в отчаянии и тоске, все более разжигая в нем яростную _ страсть, которой он пылал к своей рабыне. Он гостил в столице, когда получил известие об Изауре, и немедленно отправился в Ресифе, чтобы быть в центре событий и предпринять срочные и энергичные меры для ее возвращения. Написав и отправив письма накануне отплытия утреннего парохода, остаток дня он провел в задумчивости. Мучительное беспокойство, охватившее его, и нетерпение не позволяли ему ждать ответа на его послание. В ту пору едва была открыта навигация вдоль берегов Бразилии, а пароходы ходили гораздо медленнее и реже, чем сегодня. Кроме того он д вспомнил народную мудрость: на бога надейся, а сам не плошай. Он не мог положиться на усердие и добрую волю незнакомых ему людей, которые, пожалуй, не сумеют успешно бороться с влиянием Алваро, представленного ему в доносе Мартиньо важной персоной в обществе. Ревность и месть не д любят доверять чужому глазу и предпочитают действовать собственноручно.
    - Мне надо самому поехать, - подумал Леонсио и, утвердившись в этом решении, отправился к министру юстиции, с которым поддерживал приятельские отношения. Он попросил у него рекомендательное письмо, что означало приказ начальнику полиции Пернамбуко оказывать подателю его энергичное, содействие в поиске и задержании беглой рабыни. Кроме того Леонсио заранее запасся исполнительным листом и ордером на арест Мигела, против которого возбудил уголовное дело, объявив его похитителем и укрывателем своей рабыни. Злодей предусмотрел все, чтобы осуществить свою месть.
    На следующий день Леонсио отправился на север , на том же пароходе, который вез его письма. Однако они попали к адресатам несколькими часами раньше, чем их автор ступил на землю Ресифе.
    Как только Леонсио сошел на берег, он отправился к начальнику полиции и, вручив письмо министра, сообщил ему о своих требованиях.
    - Должен уведомить вас, сеньор Леонсио, - ответил ему начальник, - что немногим более двух часов назад отсюда вышел человек, уполномоченный вашей милостью задержать эту рабыню. Но он только что вернулся и заявил, что ошибся и признал, что лицо, подозреваемое им, не только не является, но и не может быть рабыней, бежавшей с вашей фазенды.
    - Некий Мартиньо, так ведь, сеньор доктор?
    - Именно так.
    - Удивительно!.. И что вы думаете, сеньор доктор?
    - Трудно в это поверить! Здесь у дверей еще находится судебный исполнитель и полицейские, сопровождавшие его.
    - Значит, я зря потерял время и напрасно проделал этот длинный путь? О, нет, нет. Это невозможно. Поверьте мне, сеньор доктор, здесь что-то кроется... Говорят, что этот сеньор Алваро очень богат... А этот Мартиньо - негодяй, способный за деньги на любую низость.
    - Все может быть, но вам, сеньор, как лицу заинтересованному, все-таки следует проверить это лично.
    - Именно так я и намереваюсь поступить. Я сам пойду туда, чтобы своими глазами убедиться, и сделаю это немедленно, если возможно.
    - Когда угодно. Здесь находятся судебный исполнитель и полицейские, только что вернувшиеся оттуда, и никто лучше них не поможет вам, сеньор, арестовать ее, если вы признаете, что там скрывается ваша беглая рабыня.
    - Мне только необходимо, чтобы вы, сеньор, наложили свою резолюцию на этом исполнительном листе, - сказал Леонсио, вынимая исполнительный лист на Мигела. - Следует наказать мошенника, осмелившегося сбить с пути истинного и похитить у меня рабыню.
    Начальник, не раздумывая, удовлетворил просьбу Леонсио, который, не мешкая, в сопровождении небольшого конвоя, поместившегося в его экипаже, отправился в дом Изауры, где мы оставили его наедине с Алваро.
    Положение Алваро было не только драматичным, оно было просто отчаянным. Его соперник стоял перед ним, вооруженный бесспорным правом унизить, раздавить его и, кроме того, разбить его сердце, отняв у него обожаемую возлюбленную. Кумир его души будет отдан на поругание разнузданным страстям распутного господина, если только не принесен в жертву его ярости. У него не было иного выхода, кроме как безропотно подчиниться удару судьбы и, сложив руки, оставаться безмолвным свидетелем того, как беззащитное ангельское создание, единственная среди стольких красавиц, заставившая его сердце биться в волнении самым страстным и чистым чувством, будет закована в железо и предана бичу палача.
    Такова прискорбная случайность, свидетелями которой мы оказались, обусловленная абсурдным и бесчеловечным сводом законов.
    Развратный, разнузданный палач предстает гордым и надменным властелином, пользующимся поддержкой закона, власти, права и силы, вонзающим свои когти в добычу - объект его алчности или ненависти; он беспрепятственно может обладать или уничтожить ее, тогда как человек с благородным сердцем и великодушными побуждениями растоптан, парализован и не может протянуть руку помощи невинной и благородной жертве, которую желал бы защитить. Таким образом, в результате противоестественного заблуждения закон вооружает порок и препятствует и добродетели.
    Итак, Алваро стоял перед Леонсио, как осужденный перед палачом. Жестокость судьбы со всей силой сдавила его, не позволяя даже шелохнуться.
    Леонсио, захлебываясь от ярости и ревности и пользуясь выгодами своего положения, решил отомстить сопернику не с благородством дворянина, но унизив его грязными оскорблениями.
    - Мне известно, что вы, сеньор, - сказал Леонсио в продолжении диалога, прерванного нами в предыдущей главе, - уже давно удерживаете эту рабыню в своей власти, нарушая законы, вводя власти в заблуждение ложными свидетельствами, которые вы сами не в состоянии доказать. Однако, я сам приехал с тем, чтобы отстоять свои права и расстроить ваши низкие планы.
    - Вы не правы, сеньор. Я защищал и открыто защищаю рабыню от насилия хозяина, собирающегося стать ее палачом, вот и все.
    - Вот как! Ну, теперь я буду знать, что всякий может похитить раба под предлогом его защиты. Кто может законно следить за обращением с рабами? Оказывается, кто угодно, только не хозяин!
    - Ваша милость изволит насмехаться, я же заявляю вам, что не имею намерений ни насмехаться, ни выслушивать ваших насмешек. Признаюсь вам, что очень хотел бы освободить эту рабыню, потому что желаю собственного счастья и готов сделать для этого все возможное и даже невозможное. Я уже предлагал вам деньги и снова предлагаю их. Я заплачу сколько угодно... Дам вам целое состояние за эту рабыню. Назовите сумму.
    - Эта рабыня бесценна. Даже за все золото мира я не буду продавать ее.
    - Но это варварский каприз, безнравственная жестокость...
    - Пусть каприз, если вам так угодно, разве я не вправе иметь капризы, не посягая при этом на чужое имущество? Разве не каприз вашей милости заполучить се? Но ваш каприз посягает на мои права, а этого я не могу допустить.
    - Но мой каприз благороден и милосерден, а ваш - тирания, если не сказать низость. Вы, уважаемый сеньор, омрачаете ее жизнь несмываемым позором, удерживая ее в рабстве, оскорбляете неуважением могилу вашей матушки, которая с такой нежностью вырастила и прекрасно воспитала эту рабыню, сделав ее достойной свободы. Более того, она намеревалась подарить ей эту свободу, но не для того, чтобы ублажать капризы вашей милости. И конечно там, на небесах, она проклинает вас, и вся Вселенная присоединяется к ее проклятию, обличая того, кто держит в самой постыдной неволе творение, полное добродетели, талантов и красоты.
    - Довольно, сеньор! Теперь я буду знать, что рабыня имеет право быть свободной уже потому, что красива и талантлива. Так знайте и вы, велеречивый сеньор, что если моя матушка вырастила эту девчонку не для того, чтобы удовлетворять мои капризы, то тем более не для того, чтобы удовлетворять ваши, вас она никогда не знала. Сеньор Алваро, если желаете иметь любовницей какую-нибудь рабыню, поищите себе другую, купите ее, что же касается этой, то можете оставить всякую надежду.
    - Сеньор Леонсио, вы, кажется, забыли, где вы и с кем говорите. Вы думаете, что говорите с управляющим или рабом в своем поместье. Требую, чтобы вы сменили тон!
    - Довольно, сеньор. Оставим напрасные споры. Я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши поучения. Единственное, чего я хочу, так это выдачи рабыни. И не вынуждайте меня прибегать к необходимости забрать ее силой.
    Алваро, обезумевший от этих грубых и жестоких оскорблений, потерял всякую осторожность и хладнокровие.
    Осознав, что ему остался единственный выход из этого безнадежного положения - убить своего противника либо умереть от его руки, и повинуясь своему гневу и отчаянию, он вскочил со стула, на котором сидел, схватил Леонсио за отвороты сюртука и, с силой тряся его, закричал, потеряв от бешенства самообладание:
    - Палач! Твоя рабыня здесь! Но прежде чем ты сможешь забрать ее, ты мне ответишь за нанесенные мне оскорбления, слышишь?! Или ты думаешь, что и я твой раб?!
    - Ты с ума сошел, приятель! - воскликнул испуганный Леонсио. - В нашей стране запрещены дуэли!
    - Какое мне дело до законов! Для благородного человека честь превыше любых законов, и если ты не трус, думаю...
    - На помощь, убивают... - крикнул Леонсио, освобождаясь из рук Алваро и устремляясь к двери.
    - Подлец! - рявкнул Алваро, скрестив руки и заскрежетав зубами от ярости, с презрительной усмешкой на бескровном лице.
    В то же мгновение, привлеченные шумом, в комнату вбежали Изаура и Мигел в одну дверь и судебный исполнитель с полицейскими в другую.
    Слух Изауры был обострен, из глубины дома она услышала разгоревшуюся ссору и сразу поняла, что происходит.
    Она почувствовала, что все погибло, и бросилась, чтобы воспрепятствовать Алваро, готовому совершить из любви к ней безрассудный поступок.
    - Я здесь, сеньор! - с достоинством произнесла она, представ перед своим хозяином.
    - Вот они! Это они! - воскликнул Леонсио, указывая полицейским на Изауру и Мигела. - Арестуйте их! Арестуйте их!
    - Уйди, Изаура, уйди, - шептал Алваро дрожащим и слабым голосом, бросаясь к пленнице. - Не отчаивайся, я не покину тебя! Доверься всевышнему и моей любви.
    Часом позже Алваро принимал у себя Мартиньо. Тот явился, довольный собой, полный тщеславия и прыти, чтобы отчитаться в своих делах и горя желанием положить в карман условленную сумму.
    - Десять тысяч! - думал он по дороге. - Это целое состояние! Теперь-то я смогу жить припеваючи! Прощайте, грязные скамьи Академии! Прощайте, засаленные книги, которые я так долго и безрезультатно листал! Я вас выброшу за окно, вы мне больше не нужны. Мое будущее обеспечено. Скоро я стану капиталистом, банкиром, командором, бароном, тогда все узнают, на что я способен! - И, изобретая ростовщические и биржевые махинации, Мартиньо уже в сотни раз увеличивал в своем воображении эту сумму.
    - Мой дорогой сеньор Алваро, - начал он сразу же, без лишних вступлений, - все устроено согласно вашим желаниям. Вы, сеньор, можете спокойно жить с милой беглянкой. С этого момента никто вас больше не побеспокоит. Ваши действия в этом деле воистину были разумными и правильными. Они достойны такого честного и великодушного сердца, как ваше. Невозможно вообразить большую несправедливость! Такая изнеженная и одаренная девушка в неволе! Вот письмо, которое я написал этому тупому султанишке. Я придумал для него разные небылицы, которые окончательно собьют его с толку.
    Говоря это, Мартиньо развернул письмо и уже начал читать, но Алваро нетерпеливо перебил его.
    - Довольно, сеньор Мартиньо, - неприязненно заметил он, - дело сделано, мне больше не нужны ваши услуги.
    - Как сделано?!
    - Рабыня возвращена ее господину.
    - Возвращена! Но это невозможно!
    - Однако это суровая правда, если желаете узнать подробности, идите в полицию и наведите там справки.
    - А мои десять тысяч?
    - Думаю, что я больше не должен вам ничего. - Мартиньо издал отчаянный вопль и выбежал из дома Алваро с такой поспешностью, что, казалось, он скатился вниз по ступеням.
    Описать жалкое состояние, в котором оказалась эта презренная личность - предприятие, за которое я не берусь. Пусть читатели сами вообразят себе эту тягостную картину.
    Голодный пес, погнавшись за тенью, выпустил кусок мяса и остался без добычи.

Глава 19

    - Посмотри, что ты делаешь, Роза. Ты и вправду легкомысленна и ни к чему не пригодна. Лишнее доказательство того, что ты не рождена для гостиной, твое место на кухне.
    - Смотрите-ка, какая важная персона собирается учить меня порядку! Кто тебя сюда звал, зануда? Твое место не здесь, а на конюшне. Иди, учи там лошадей, Андрэ, и не лезь в дела, которые тебя не касаются.
    - Помалкивай, бестолочь, - ответил Андрэ, переставляя стулья. - Только и умеешь, что болтать. Эти стулья стоят не здесь... Посмотри на эта вазы! А ты еще не протерла зеркала! Какая ты нескладная и ленивая! При Изауре тут было чисто и уютно. Приятно было зайти в гостиную. А теперь вот что. Ясно, тебе этого не дано.
    - Ее ты вспомнил кстати! - откликнулась Роза, чрезвычайно раздосадованная этим разговором. - Если соскучился по Изауре, иди, вытащи ее из чулана, где она теперь живет. Уж там-то нечего украшать цветами.
    - Замолчи, Роза. Смотри, ты ведь тоже можешь там оказаться.
    - Никогда. Я ведь не убегаю.
    - Потому что не с кем. А если бы тебе я посчастливилось, ты убежала бы даже с чертом. Бедная Изаура! Такая добрая, такая ласковая девушка, а с ней обращаются как с негритянкой с кухни! И тебе ее не жалко, Роза?
    - Жалко? Это еще почему? Кто ее у заставлял проделывать такое?
    - Знаешь, Роза, я готов взять на себя половину ее наказания, только бы быть с ней вместе, понятно?
    - Ну, это очень просто, Андрэ. Надо только сделать то же, что сделала она. Отправляйся, как она, проветриться в Пернамбуко, и непременно окажешься в компании Изауры.
    - Теперь что говорить! Если бы я знал, что меня схватят вместе с ней, я бы убежал. Но, черт возьми, несчастная Изаура теперь оставит нас навсегда. Ее будет очень не хватать в этом доме.
    - Как это - оставит?
    - Увидишь.
    - Ее продали?
    - Ну да - продали!
    - Отдали кому-нибудь?
    - Нет.
    - Получила вольную?
    - Какая ты любопытная! Подожди, Роза, немного терпения, и, может быть уже сегодня, ты все узнаешь.
    - Ну вот, теперь еще скрытничаешь... Разве то, что ты знаешь, нельзя знать другим?
    - Это не тайна, Роза, это мои подозрения. Скоро здесь, в доме, будут значительные перемены, вот увидишь...
    - Ах! Ах! - насмешливо ответила Роза, - они написаны у тебя на лбу.
    - Тсс! Тихо, Роза! Сюда идет хозяин.
    Из этого диалога читатель понял, что мы снова находимся в поместье Леонсио в муниципии Кампус, в той же гостиной, где в начале этой истории застали Изауру, поющую свою любимую песню.
    Прошло около двух месяцев со дня отъезда Леонсио в Ресифе за беглой рабыней. Леонсио и Малвина помирились и недавно вернулись из столицы на фазенду. А сейчас рабы, в том числе и Андрэ, моют пол, стирают пыль и расставляют мебель в этой богатой гостиной - бесстрастной хранительнице семейных тайн и свидетельнице стольких трогательных и очаровательных, постыдных и жестоких сцен. С отъезда Малвины гостиная стояла запертой.
    Однако, что же случилось с Изаурой и Мигелем с тех пор, как мы расстались с ними в Пернамбуко? Как Леонсио поступил с ней и что собирается делать дальше? Каким образом он помирился со своей женой?
    Об этом мы и поведаем читателю перед тем, как продолжить наш рассказ.
    Доставив Изауру в свое поместье, Леонсио держал ее в самом суровом заточении. Это было сделано не только для того, чтобы наказать или жестоко отомстить несчастной пленнице. Он понял, какой сильной и на все способной была любовь молодого пернамбуканца к Изауре, он слышал последние слова, сказанные им девушке: "Доверься всевышнему и моей любви, я тебя не покину". Эта была угроза, а Алваро, будучи богатым и решительным человеком, располагал большими средствами, чтобы привести ее в исполнение, как силой, так и другим возможным путем. Поэтому Леонсио не только держал свою рабыню в самом строгом уединении, но и вооружил всех своих рабов, которые с момента его приезда были почти полностью отвлечены от работы на плантациях и караулили пленницу денно и нощно, как солдаты военного гарнизона.
    Однако безумная любовь никогда не покидала пылкую и жестокую душу молодого плантатора, не терявшего надежды сломить сопротивление Изауры.
    Им владели уже не только любовь или чувственность, но тираническая прихоть, жестокое, сатанинское желание отомстить ей и предпочтенному ею сопернику. Он хотел обладать ею хотя бы день, и потом пренебрежительно вручить, оскверненную и опозоренную, своему сопернику, сказав: "Забирай свою возлюбленную. Теперь я готов продать ее за самую мизерную цену".
    Итак, он начал все сначала: обольщения и заверения, сопровождаемые угрозами, притеснениями и истязаниями. Леонсио воздерживался только от грубых попыток и прямого насилия, не потому, что был для этого недостаточно жесток, но, зная беспредельную добродетельность Изауры, он понял, что такими средствами смог бы только убить ее, а смерть не удовлетворяла ни чувственность, ни мстительность злодея. Поэтому он задумал новый план не только для того, чтобы растоптать то чувство, которое он называл заносчивостью рабыни, но и для того, чтобы лишить надежды и посмеяться над великодушными намерениями Алваро, самозабвенно отомстив им обоим.
    Кроме всего прочего, Леонсио считал совершенно необходимым для себя помириться с Малвиной, не потому что на это его толкали соображения чести и морали или супружеская привязанность, а только из корыстных побуждений, о которых читателю скоро станет известно. Так вот, с этой целью Леонсио отправился в столицу и встретился с Малвиной.
    Обладая от природы дурными качествами, он с ловкостью самого отъявленного мошенника использовал для достижения своей цели ложь и клевету. Появившись перед ней пристыженным и раскаявшимся в своем поступке, он поклялся загладить вину своим поведением, простившись с прошлыми сумасбродствами. Он откровенно признался, с ангельским простодушием, что какое-то время действительно был очарован прелестями Изауры, но что это было всего лишь мимолетное увлечение, не оставившее в его душе никакого следа.
    Кроме того он, прибегнув к клевете, очернил бедную Изауру. Уверяя, что будучи изощренной кокеткой, она использовала самые ловкие и коварные притворства, чтобы соблазнить и влюбить его в себя, намереваясь получить свободу в обмен на свои услуги, он придумал тысячу других небылиц и, в конце концов, заставил Малвину поверить, что Изаура бежала из дома, соблазненная неким поклонником, который в тайне от них давно волочился за ней, что именно он дал ее отцу. средства для выкупа рабыни, но, когда этот план не удался, они договорились и осуществили ее похищение. Когда же беглецы приехали в Ресифе, некий молодой человек, столь же богатый, сколь сумасбродный и безмозглый, влюбившись, отнял ее у первого любовника. А Изаура, притворившись свободной сеньорой, до такой степени привязала и одурачила его, что бедный юноша готов был жениться на ней. Даже после того, как он узнал, что она невольница, юноша не хотел оставить ее и, устраивая скандалы и изобретая всякие хитрости, был готов на все, чтобы освободить ее. Поэтому Леонсио и ездил в Ресифе, чтобы вырвать рабыню из рук этого молодого человека.
    Будучи наивной и доверчивой, обладая душой, склонной к нежности, готовая простить супруга, Малвина полностью поверила всему, что Леонсио выдумал не только для того, чтобы загладить свои прошлые грехи, но и для того, чтобы подготовить заранее предстоящие действия, которые он уже коварно замышлял.
    Оскорбленная супруга, Малвина рассердилась на Изауру, застав когда-то своего мужа признающимся ей в любви. Но затаенная обида Малвины постепенно утихла и рассеялась бы совсем, если бы Леонсио не прибегнул ко лжи, приписав рабыне самое недостойное поведение. С этого момента Малвина испытывала к Изауре не ненависть, а некоторое отчуждение и пренебрежение с долей сострадания, как ко всякой другой дерзкой и непослушной рабыне.
    Леонсио этого было вполне достаточно, чтобы сделать свою жену единомышленницей и соучастницей наказания и мести, которые он замышлял против несчастной рабыни. Он хорошо знал, что Малвина, с ее мягкой и сострадательной душой, никогда не согласилась бы на жестокое наказание, уготованное невольнице. Впрочем, то, что он задумал, по видимости не. казалось жестоким, хотя было унизительным и мучительным бесчестьем, какое только можно было придумать для женщины, осознающей свою красоту и любящей.
    - Как же ты собираешься поступить с Изаурой? - спросила однажды Малвина.
    - Дать ей мужа и вольную.
    - И ты нашел ей мужа?
    - Разве в них может быть недостаток? Чтобы найти его, мне не пришлось выходить из дома.
    - Какой-нибудь раб, Леонсио? О-о... только не это.
    - А что такого, может, я заодно освобожу и ее мужа. Каждый должен знать свое место в жизни... Я было подумал об Андрэ, который глаз с нее не сводит, но именно поэтому я и не хочу отдавать ее за этого плута. У меня есть для нее кое-кто получше.
    - Кто же, Леонсио?
    - Кто?.. Белшиор.
    - Белшиор! - воскликнула Малвина, громко рассмеявшись. - Ты шутишь, скажи правду, кто?
    - Белшиор, сеньора. Я не шучу.
    - Ты думаешь Изаура согласится выйти замуж за это пугало?
    - Если не согласится, тем хуже для нее. Я не освобожу ее, и ей придется провести остаток своих дней под замком и в железе.
    - О! Но это слишком жестоко, Леонсио. К чему давать ей свободу, если ты не позволишь ей выбрать мужа? Освободи ее, Леонсио, и пусть она выходит замуж за кого угодно.
    - Она ни за кого не выйдет замуж, а помчится очертя голову в Пернамбуко, и там сразу же окажется в руках этого наглого щеголя, смеявшегося надо мной.
    - Какая тебе разница, Леонсио? - спросила Малвина с некоторым подозрением.
    - То есть как? - ответил Леонсио, немного смущенный вопросом. - Как это, какая разница? Разве у меня нет самолюбия? Если бы ты знала, как этот олух дразнил меня, нанося мне жестокие оскорбления... Как он подстрекал меня бесчисленными колкостями и угрозами, утверждая, что отнимет у меня Изауру. Если бы не ты и не воля моей матушки, я бы никогда не освободил эту рабыню, хоть она мне и совершенно бесполезна. Я даже мог бы обращаться с ней как с принцессой, только для того, чтобы сбить спесь и наказать дерзость и заносчивость этого бесстыдного ловеласа.
    - Хорошо, Леонсио. Но мне кажется, что Изаура скорее даст сжечь себя заживо, нежели выйдет замуж за Белшиора.
    - Не беспокойся об этом, моя дорогая, придется наставить ее на путь истинный. У меня есть план, при помощи которого я рассчитываю заставить ее весьма охотно выйти за него замуж.
    - Если она согласится, у меня не будет причин противиться этому браку.
    Леонсио в самом деле ловко осуществлял свой коварный план. Доставив Мигела из Ресифе под охраной вместе с Изаурой, по приезде в Кампус он отправил его в тюрьму, добившись компенсации всех расходов и убытков, причиненных ему побегом Изауры, которые он обозначил непомерно большой суммой. Таким образом, бедняга Мигел лишился своих последних средств, и, кроме того, остался должен огромную сумму, которую смог бы выплатить лишь работая долгие годы. Так как Леонсио был богат, дружил с министрами и имел большое влияние, местные власти охотно пошли на все эти беззакония.
    Отчаявшись сломить сопротивление бедной Изауры, Леонсио изменил план мести и лично отправился к Мигелу.
    - Сеньор Мигел, - обратился он к нему, изобразив оскорбленного, - я сочувствую вам и вашей дочери, несмотря на беспокойства и убытки, которые вы мне причинили. Я пришел, чтобы предложить вам покончить раз и навсегда с обидами, интригами и раздорами, которые ваша дочь внесла в мой дом и мою жизнь.
    - Я готов на любые условия, сеньор Леонсио, - почтительно ответил Мигел, - если только они будут разумны и честны.
    - Нет ничего более разумного и справедливого. Я хочу выдать вашу дочь замуж за порядочного человека и подарить ей свободу. Однако для этого нуждаюсь в вашем содействии.
    - Так скажите, чем я могу быть вам полезен.
    - Я знаю, что Изаура будет испытывать некоторое отвращение к человеку, за которого я собираюсь ее выдать. Это из-за вздорной и нелепой страсти, которую она, кажется, еще питает к тому мерзкому щеголю из Пернамбуко, который вбил ей в голову разные фантазии и обнадежил ее взбалмошными обещаниями и легкомысленными клятвами.
    - Думаю, что она вспоминает этого молодого человека лишь из признательности...
    - Какая там признательность! Вы, сударь, думаете, что он очень беспокоится о ней? Ровно столько же, сколько о своих старых туфлях. Это каприз ошеломленного воображения, причуда богатого ветреника. Вот доказательства: почитайте это письмо... Негодяй имеет наглость писать мне; как будто между нами ничего не произошло, словно мой старый приятель, и сообщает мне, что женился! Как вам это нравится? Какое мне дело до его женитьбы! Но это еще не все, пользуясь случаем он просит меня с исключительным бесстыдством, чтобы я в любое время, когда захочу избавиться от Изауры, обязательно известил его, так как он очень желал бы приобрести ее в качестве служанки для своей супруги. До какой степени может дойти цинизм и бесстыдство!
    - Действительно, сеньор! С трудом верится, чтобы сеньор Алваро был способен на такое!
    - Можете убедиться своими собственными глазами. Читайте. Вам знаком этот почерк?
    Сказав это, Леонсио подал Мигелу письмо, написанное почерком в совершенстве похожим на почерк Алваро.
    - Это его почерк, нет сомнений, - сказал Мигел, пораженный прочитанным. - В этом мире случаются низости, недоступные пониманию.
    - А также жестокие уроки, которыми не следует пренебрегать, разве не так, сеньор Мигел?.. Ну хорошо, оставьте у себя это письмо, покажите его дочери. Пусть она узнает обо всем, чтобы больше не рассчитывать на этого человека и вычеркнуть из памяти его образ, который, возможно, еще волнует ее сердце. Сделайте также, сударь, все от вас зависящее, чтобы подготовить дочь к замужеству, совершенно очевидно весьма выгодному. А я не только прощу вам все, что вы мне должны, но и возвращу то, что вы мне уже выплатили. Тогда вы сможете начать свое дело, здесь, в Кампусе, и спокойно прожить остаток дней вместе с дочерью и зятем.
    - Но кто этот зять? Вы мне еще не сказали.
    - Правда?.. Я запамятовал. Это - Белшиор, мой садовник. Вы его знаете?
    - Конечно, знаю! Ох, сеньор! С каким жалким человеком вы хотите обручить мою дочь! Бедная Изаура! Я очень сомневаюсь, что она согласится на это.
    - При чем здесь его внешность, если у него добрая душа, он честен и трудолюбив.
    - Это правда. Главное, чтобы она согласилась.
    - Я уверен, что если вы поговорите с ней и наставите ее, она решится на этот шаг.
    - Я сделаю все, что смогу, но у меня нет уверенности.
    - Если она не захочет, тем хуже для нее и для вас. Я возьму свои слова обратно, и все останется, как есть, - сказал Леонсио категорично.
    Мигел не был человеком, способным бороться с несчастьями. Он не мог не испытывать смертельного ужаса и уныния при виде отвратительных призраков неволи и вечного заключения дочери, безрадостной нищеты, тяготившей его воображение. Поэтому он не счел слишком дорогой цену, за которую жестокий сеньор, избавляя его от нищеты, дарил его дочери свободу. Итак, Мигел принял предложение Леонсио.

Глава 20

    В то время как Роза и Андрэ, весело болтая, стирали пыль с мебели в гостиной, очень грустная и вызывающая сострадание сцена происходила в мрачном помещении рабов, где Изаура находилась в заключении уже два месяца, сидя на каторжной колодке, прикованная цепью за нежную, лилейную ножку.
    Мигела ввели туда по приказу Леонсио, чтобы он сообщил дочери о намерениях господина и уговорил ее принять предложенный им союз. Эти два безропотных создания, бледные, измученные, подавленные несчастьями, запертые в узкой и мрачной коморке, являли собой достойную сожаления драматическую картину. Встретившись после двух долгих месяцев разлуки еще более угнетенные и жалкие, они упали в объятия друг друга и, не в силах сдерживать рыданий, оплакивали свою горькую долю.
    - Да, дочка. Необходимо принести эту жертву. К несчастью, это единственное доступное нам средство. Только при этом условии откроются двери твоей печальной темницы, где ты томишься уже два долгих месяца. Конечно, это неслыханная жертва для твоего сердца, но она несравнима, с мучительной неволей, которой хотят тебя убить.
    - Да, отец. Палач дает мне выбрать одну из двух пыток, но я еще не знаю, какая из них мучительнее и оскорбительнее. Говорят, я красива, воспитана как богатая наследница. Мне внушили глубокое уважение к самой себе, чувство собственного достоинства и целомудрия. Я рабыня, которая заставляет многих богатых прекрасных девушек терзаться завистью. Я обладаю незаурядной привлекательностью тела и ума, и для чего все это? Боже мой! Чтобы из прихоти рабовладельца подарить себя жалкому уроду! Возможно ли более жестокое и оскорбительное издевательство?!
    Отчаянный и зловещий взрыв смеха сквозь слезы сотрясал тело Изауры и отзывался хохочущим эхом в мрачном помещении, как пронзительный крик ночной птицы в заброшенном склепе.

     - Ты преувеличиваешь! Успокой свое истерзанное страданиями воображение. Время вылечит все. Терпение и покорность помогут тебе привыкнуть к новой жизни, несомненно гораздо более сносной, чем этот ад заточения. Мы сможем еще насладиться, если не счастливыми, то, по крайней мере, спокойными и безбедными днями, если ты согласишься.
    - Я могу обрести спокойствие только в могиле, отец. Кроме двух предоставленных мне на выбор пыток, я вижу еще один путь, вызывающий у меня утешительные мысли, хотя это крайнее средство, которое господь дает несчастным, оказавшимся в безысходном положении.
    - Ты, конечно, говоришь о смирении, дочка?
    - Ах, отец! Когда смирение невозможно, остается только смерть...
    - Замолчи, дочь! Не богохульствуй, не говори безумных слов. Ты нужна мне живая, я так хочу. Решишься ли ты покинуть своего отца одного в этом мире, в старости и нищете на произвол судьбы? Что будет со мной в плачевном положении, в котором ты бросаешь меня?..
    - Прости меня, мой добрый, мой любящий отец. Только в крайнем случае я прибегну к этому средству. Я знаю, что должна жить для моего отца и хочу этого, но почему я должна выходить замуж за урода?! О! Это невероятное издевательство и бесчестье! Пусть меня держат в самой жестокой неволе, заставляют работать в поле с мотыгой в руках, босую, одетую в рубище, пусть меня наказывают, обращаются как с самой последней рабыней, но из сострадания пощадите меня, отец, избавьте от этой постыдной жертвы!
    - Белшиор не так уродлив, как тебе кажется. Кроме того, со временем ты привыкнешь к нему. Ты давно не видела его, последнее время он изменился к лучшему, он еще достаточно молод. Теперь ты его не узнаешь, у него уже не такая неприятная внешность, его манеры стали менее грубы. Соберись с духом, дочка, когда ты выйдешь из этой страшной темницы, воздух свободы вернет тебе радость и спокойствие, и даже с предназначенным тебе мужем ты сможешь жить счастливо...
    - Счастливо! - воскликнула Изаура с горькой усмешкой. - Не говорите мне о счастье, отец. Если бы мое сердце, по крайней мере, было свободно, как раньше... Если бы я никого не любила! О! Нет нужды, чтобы он любил меня, нет. Для меня было бы неземным счастьем, если бы он пожелал владеть мной как рабыней. Этот ангел доброты, напрасно предпринявший свои усилия, великодушно спасая меня из пучины рабства. И я была бы тогда счастливее во сто крат, чем став женой этого жалкого человека, за которого меня хотят выдать. Но горе мне! Могу ли я еще думать о нем? Станет ли он, знатный и богатый сеньор, вспоминать бедную и несчастную рабыню!
    - Ах, дочка, не думай больше об этом человеке, выбрось его из головы, откажись от этой сумасшедшей любви, советую тебе и прошу тебя об этом.
    - Почему, отец? Как могу я отплатить такой неблагодарностью этому благородному человеку?
    - Но ты больше не можешь рассчитывать на него и на его любовь.
    - Почему? Разве он забыл меня?
    - Твое жалкое положение не позволяет тебе любить столь высокопоставленного сеньора, тебя отделяет от него пропасть. Любовь, которую ты вызвала в нем, была всего лишь мимолетным капризом, прихотью господина. Мне очень тяжело говорить тебе это, Изаура, но это, к сожаленью, правда.
    - Ах, отец, что ты говоришь? Если бы ты знал, как мне больно слушать твои слова! Оставь мне, по крайней мере, это иллюзорное утешение, позволь думать, что он любил меня, что еще любит. Зачем ему обманывать бедную рабыню?
    - Я бы очень хотел избавить тебя от этого разочарования, но лучше, если ты будешь знать все. Этот молодой человек... Ах, дочка, укрепи свое сердце и приготовься к жестокому удару.
    - Что случилось с этим молодым человеком? - нерешительно и тревожно спросила Изаура. - Говори, отец, он умер?
    - Нет, дочка, нет... Он женился.
    - Женился! Алваро женился! О! Нет, это невозможно! Кто тебе сказал это, отец?
    - Он сам, Изаура. Прочитай это письмо.
    Дрожащей, похудевшей рукой Изаура взяла письмо и пробежала его блуждающим взором. Прочитав письмо, она не проронила ни слова, ни слезинки. Смертельно бледная, с застывшим лицом, приоткрытым ртом, онемевшая, неподвижная, долго она сидела, словно жена Лота, созерцавшая пламя, пожирающее проклятый город. Наконец, в полном отчаянии, она упала на грудь отцу, содрогаясь от рыданий.
    Эти обильные слезы успокоили ее, она подняла голову, вытерла глаза и, казалось, обрела спокойствие, но спокойствие ледяное, зловещее, гробовое. Казалось, душа ее раздавлена силой этого безжалостного удара, и от Изауры остался только призрак.
    - Я умерла, отец... Я всего лишь труп! Делайте со мной все, что хотите...
    Это были единственные слова, которые она произнесла слабым печальным голосом и поднялась с отсутствующим видом.
    - Пойдем, дочка, - сказал Мигел, целуя ее в лоб. - Не падай духом, ты должна жить, я надеюсь, что ты будешь счастлива.
    Мигел, обладавший робкой душой, добрым и впечатлительным сердцем, однако полностью чуждым сильных страстей, не мог оценить той жертвы, на которую он обрекал свою дочь. Рассматривая счастье скорее сквозь призму интересов практической жизни, а не как радости и потребности сердца, он лелеял искренние надежды на спокойные и счастливые дни для своей дочери и не понимал, что подвергая ее такому бесчестью, унижая ее душу, он разбивал ее сердце. Он хотел, чтобы она жила и не понимал, что сей постыдный союз после стольких ужасных мучений, был выстрелом, сострадательно сокращавшим муки, обрывая жизнь.
    Малвина сидела в гостиной, где ожидала результатов разговора Мигела с дочерью. Роза и Андрэ, скрестив руки, стояли у входной двери в ожидании ее распоряжений.
    Малвина почувствовала, как неожиданно сжалось ее сердце, когда Изаура появилась в дверях, опираясь на руку Мигела, мертвенно бледная, с растрепанными волосами, и направилась неверным шагом, как призрак, вызванный из могилы, в гостиную, где, казалось, еще звучал ее прекрасный мелодичный голос.
    Даже в таком жалком положении бедная невольница была красива. Худоба обострила великолепные черты ее, подчеркивая идеальную чистоту и правильность этого античного лица.
    Большие черные глаза мерцали тусклым, меланхолическим светом, словно восковые свечи под мрачным сводом надгробной часовни. Волосы, небрежно окутавшие ее стан, отбрасывали легкие тени, словно стебли плюща, прихотливо вьющегося по мрамору божественной статуи. В этом достойном сожаления положении Изаура являла собой скульптору прекрасную модель античной Ниобеи.
    - Это Изаура! О, боже мой! Бедняжка! - прошептала Малвина, увидев ее, и вытерла слезы, невольно набежавшие на глаза. Она была готова молить своего мужа о снисхождении к несчастной, но, вспомнив о порочных наклонностях и дурном поведении, которые Леонсио вероломно приписал Изауре, решила насколько возможно притвориться безучастной.
    - Итак, Изаура, - мягко сказала Малвина, - ты уже решилась? Намерена ли ты выйти замуж за человека, которого мы предназначаем тебе в супруги?
    В ответ Изаура лишь наклонила голову и потупила взор.
    - Да, сеньора, - ответил за нее Мигел. - Изаура согласна подчиниться вашей воле.
    - Очень хорошо. Невозможно, чтобы она и дальше сносила это жестокое обращение, которого я не могу допустить, пока я живу в этом доме. Не для того покойная сеньора воспитала ее с такой нежностью и да-, ла ей хорошее образование. Изаура, несмотря на твое падение, я все еще хорошо отношусь к тебе и больше не допущу подобного бесчинства. Мы дарим тебе одновременно свободу и превосходного мужа.
    - Превосходного! Бог мой! Какая издевка, - подумала Изаура.
    - Белшиор очень хороший человек, безобидный, спокойный и работящий. Думаю, ты прекрасно поладишь с ним. Мне кажется, чтобы получить свободу, можно пойти на любую жертву, правда, Изаура?
    - Конечно, сеньора. Раз вы этого хотите, я покорно принимаю эту участь. Меня извлекают из подземелья, - подумала про себя Изаура, - чтобы отправить на казнь.
    - Очень хорошо, Изаура. Ты доказываешь, что послушна и разумна. Андрэ, пойди позови сюда сеньора Белшиора. Я хочу иметь удовольствие лично объявить ему, что, наконец, сбудется его мечта, которую он лелеял многие годы. Думаю, сеньор Мигел тоже удовлетворен тем, как складывается жизнь его дочери. Согласитесь, что это прекрасно! Освободиться из неволи и выйти замуж за белого и свободного человека. Уж лучше так, чем бежать и скрываться от преследований. Изаура, в доказательство моего к тебе доброго отношения, я буду посаженной матерью на твоей свадьбе, которая положит конец твоим страданиям и вернет в этот дом мир и покой, давно покинувшие его.
    Сказав это, Малвина открыла шкатулку с драгоценностями, стоявшую на столе, достала богатое золотое ожерелье и застегнула его на шее Изауры.
    - Прими это, Изаура, - сказала она, - это мой свадебный подарок.
    - Благодарю вас, моя добрая госпожа, - молвила Изаура, а в душе добавила, - эта веревка, которую палач набрасывает на шею жертвы.
    В это время в сопровождении Андрэ вошел Белшиор.
    - Я здесь, моя госпожа, - сказал он, - что вам угодно от вашего покорного слуги?
    - Поздравляю вас, сеньор Белшиор, - ответила Малвина.
    - Поздравляете?.. Но с чем же?
    - Я скажу вам. Знайте, что Изаура будет свободна и... догадываетесь...
    - И, конечно, она уедет... О! Какое несчастье!
    - Ах, боже мой, вы плохой провидец. Изаура согласна стать вашей женой.
    - Что вы говорите, госпожа!.. Простите, я не могу поверить. Вы, сеньора, смеетесь надо мной.
    - Я говорю правду, она здесь и может подтвердить мои слова. Готовьтесь, сеньор Белшиор, и чем скорее, тем лучше, потому что свадьба состоится завтра, здесь же в доме.
    - О! Моя госпожа! Неземное блаженство! - воскликнул Белшиор, бросаясь к ногам Малвины и пытаясь поцеловать их, - позвольте мне целовать ваши ноги...
    - Поднимитесь, сеньор Белшиор. Вы должны благодарить не меня, а Изауру.
    Белшиор поднялся и сейчас же упал к ногам Изауры.
    - О, принцесса моего сердца! - вскричал он, припадая к ногам бедной рабыни, которая настолько ослабела в темнице, что чуть не упала от этого пылкого и восторженного порыва. Непосвященный в трагическую суть этого жестокого, мучительного и низкого фарса, не смог бы удержаться от смеха, наблюдая эту сцену.
    - Изаура! Ты не смотришь на меня? Здесь, у ног твоих, твой счастливый пленник Белшиор!.. Посмотри на своего обожателя, который сегодня стал богаче принца... Дай мне твою руку, позволь мне покрыть ее поцелуями...
    - Бог мой! В каком омерзительном фарсе заставляют меня участвовать! - тихо прошептала Изаура и отвернулась, не отнимая руки, к которой Белшиор припал губами, в экстазе разрыдавшись, как ребенок.
    - Посмотри, какой ..., - сказал Андрэ, обращаясь к Розе, наблюдавшей эту трагикомическую сцену.
    - Вот теперь попробуй сказать мне, что этот мед не для осла!
    - Я бы согласилась, чтобы меня выдали замуж за крокодила.
    -У нашего молодого господина дьявольские намерения! Кто бы мог придумать такое: выдать русалку за осьминога!
    - Завистник! Ты бы хотел быть осьминогом, поэтому-то и воротишь нос... Неплохо придумано! Теперь только не хватает, чтобы хозяин отдал тебя в приданое Изауре.
    - Я бы не прочь! Спорю, что Изаура выходит замуж не по своей воле! А потом бы мы договорились... Уж я бы продел осьминога в игольное ушко.
    - Уймись, ...! Думаешь, Изаура обращает на тебя внимание?
    - Не важничай, моя Роза. Теперь у меня выбора нет, придется довольствоваться тобой. В конце концов, ты тоже не дурна, а... все, что попадает в невод - рыбка.
    - Это низость! Сдержи свое разочарование, иди утешься с кем угодно, но только не со мной.

Глава 21

    - Леонсио, - спросила Малвина на следующий день поутру, - ты все подготовил, чтобы устроить эту свадьбу сегодня же?
    - Кажется, ты задаешь мне этот вопрос уже в сотый раз, Малвина, - ответил Леонсио, улыбаясь. - Итак, я в сотый раз тебе отвечу, что со своей стороны я сделал все необходимое. Еще вчера я послал раба в Кампус, скоро прибудет сюда нотариус, чтобы со всей скрупулезностью составить законный документ об освобождении Изауры, и священник, чтобы совершить торжественный обряд бракосочетания. Как видишь, я ничего не забыл. Надеюсь, они не опоздают, а ты, Малвина, распорядись, чтобы убрали часовню подобающим образом для венчания, которого ты, кажется, желаешь с большим пылом, - прибавил он с усмешкой, - чем когда-то своего собственного.
    Малвина вышла из гостиной, оставив Леонсио в компании еще не известного нам лица по имени Жорже, тоже находившегося там. Сказать, что это был бездельник, значило ничего не сказать о нем.
    Этот род людей имеет много разновидностей, а каждая особь - свой особенный цвет и форму. Этот был видным мужчиной, остроумным, услужливым, чрезвычайно учтивым и приветливым, то есть обладал всеми непременными качествами настоящего паразита. Жорже не жил соком и тенью одного дерева, он прыгал с одного на другое, и, таким образом, путешествовал на большие расстояния. Это было великолепно рассчитано, и давало ему возможность вести разнообразный и веселый образ жизни, одновременно делая его общество менее докучливым и утомительным для его многочисленных друзей. Он водил знакомство и поддерживал приятельские отношения со всеми плантаторами по берегам Параибы от Сан Жоан да Барра до Сан Фиделис. Если верить его словам, он всегда имел множество хлопот и устраивал тысячи важных дел, но в любую минуту был готов оставить их ради приглашения кого-нибудь из своих друзей провести недельку-другую в его компании.
    Поселившись на фазенде Леонсио после его разрыва с Малвиной, Жорже служил прекрасным утешением хозяину в его одиночестве. Он составлял ему компанию не только за столом, в игре и на охоте, но и развлекал его, рассказывая забавные и скандальные анекдоты, одобрял его безумства и сумасбродные выходки, льстил его извращенным пристрастиям, тоща как Леонсио, считавший его своим искренним другом, сделал гостя поверенным своих тайн и сообщал ему самые затаенные мысли, коварные планы и самые деликатные семейные тайны.
    Чтобы приникнуть в тайные и гнусные планы и сатанинские происки Леонсио, послушаем задушевную беседу этих двух достойных друг друга сеньоров.
    - Наконец-то, Жорже, я нашел удобный и надежный способ устранить все трудности. Думаю, что таким образом все прекрасно уладится.
    - Конечно. Я заранее поздравляю тебя и рукоплещу остроумному осуществлению твоих планов.
    - Но послушай еще, чтобы все понять. Этой свадьбой я удовлетворю желание моей жены и в то же время не дам Изауре окончательно ускользнуть от меня. Во-первых, ее отец полностью зависит от меня, во-вторых, я сумею удержать у себя этого глупого садовника, за которого выдаю ее, а потом... Тебе хорошо известно, что время и настойчивость укрощают самых диких и пугливых хищников. А главное, дерзкая рабыня будет наказана за свою беспримерную строптивость. Я был вынужден сделать этот шаг, так как моя жена упорно отказывалась помириться со мной, пока я удерживаю Изауру в неволе. Женский каприз, на который я не обратил бы внимания, если бы... Это между нами, мой друг. Я полагаюсь на твою порядочность.
    - Можешь говорить смело, мое сердце могила для твоих тайн.
    - Хорошо, так вот, я говорил, что не обращал бы внимания на размолвку и капризы моей жены, если бы не полное расстройство моих финансовых дел. В результате прискорбных стечений обстоятельств, которые сейчас бесполезно объяснять тебе, мое состояние оказалось под угрозой ужасного удара, от которого не к знаю, смогу ли я оправиться без посторонней помощи. В настоящее время мой тесть - единственный человек, с который своими деньгами или кредитом еще может подпереть готовое обрушиться здание моего благополучия.
    - В самом деле, ты поступаешь очень благоразумно и чрезвычайно осторожно. О, твой тесть! Я хорошо знаю его. У него солидное состояние. Это один из самых крепких торговых домов в Рио-де-Жанейро. Твой тесть не оставит тебя в беде. Он нежно любит свою дочь и не допустит разорения ее мужа.
    - В этом я уверен. Но это еще не все. Послушай, Жорже, после этой свадьбы мой соперник, этот сеньор Алваро, домогавшийся расположения моей Изауры, который не постеснялся соблазнить, укрыть ее и защищать публично и скандально в Ресифе, этот нелепый борец за свободу чужих рабынь, обещавший оспаривать у меня Изауру при любых обстоятельствах, раз и навсегда оставит свои вздорные притязания. Видишь, Жорже, сколько казалось бы неразрешимых проблем улаживает эта свадьба.
    - Действительно, план вызывает восхищение, Леонсио! - высокопарно воскликнул Жорже. - Будучи человеком здравомыслящим, ты обладаешь трезвым рассудком! Если бы ты занялся политикой, уверяю, ты играл бы выдающуюся роль, был бы крупнейшим государственным деятелем. Этому новоявленному Дон-Кихоту, поборнику свободы, защитнику чужих рабынь, если они красивы, останется только одно - сражаться с ветряными мельницами. Мы вволю посмеемся над его обманутыми надеждами, если ему еще взбредет в голову продолжать свои шутовские потуги.
    - Думаю, этого не произойдет, но если бы он осмелился появиться здесь, мы изрядно позабавились бы.
    - Сеньор, - сказал Андрэ, входя в гостиную, - у ворот несколько всадников, они просят позволения спешиться и войти.
    - Да, я знаю, - сказал Леонсио, - это люди, за которыми я посылал, викарий и нотариус, ну и другие... Хорошо! Теперь у нас все готово. Они прибыли раньше, чем я ожидал. Андрэ, скажи им: пусть войдут, я жду их.
    Андрэ вышел, Леонсио позвонил, и появилась Роза.
    - Роза, - сказал он ей, - сейчас же иди и позови сеньору Малвину, Изауру, сеньора Мигела и сеньора Белшиора. Они должны быть готовы к церемонии. Пора приступать к официальной части.
    - Мне жаль, что этот фарс подходит к концу, - сказал Леонсио своему другу. - Однако следует сыграть его с блеском и торжественностью. Пусть думают, что мне очень приятно удовлетворить каприз Малвины. Прекрасный случай для того, чтобы ввести ее в заблуждение, пользуясь ее доверчивостью. Между нами говоря, это замужество - всего лишь насмешка. Я абсолютно уверен, что Изаура всем сердцем презирает этого жалкого идиота, который будет только называться ее мужем. А я подожду до лучших времен, и, полагаю, мои надежды не обманут меня.
    - В свою очередь я ничуть не сомневаюсь в успехе столь замечательно задуманного предприятия.
    Едва Жорже произнес эти слова, как в дверях гостиной появился красивый молодой кавалер, в элегантном дорожном костюме, в сопровождении четырех спугников. Леонсио, уже торопившийся встретить и приветствовать прибывших, замер на месте.
    - О! Этих я не ждал! - прошептал он про себя. - Если не ошибаюсь... Алваро!
    - Сеньор Леонсио! - приветствовал его кавалер.
    - Сеньор Алваро, - ответил Леонсио, - кажется, так? Имею честь принимать вас в моем доме.
    - Да, сеньор. К вашим услугам.
    - Ах! Очень рад... Не ждал вас... Извольте присесть. Так вы решили прогуляться по нашим южным провинциям?
    Эти и другие банальные фразы говорил Леонсио, пытаясь оправиться от потрясения, вызванного внезапным и ненужным появлением Алваро в этот решающий момент.
    В то же самое время через внутреннюю дверь в гостиную входили Малвина, Изаура, Мигел и Белшиор. Они уже были в нарядах, соответствующих свадебной церемонии.
    - Бог мой!.. Что я вижу! - прошептала Изаура, сильно дернув за руку Мигела. - Неужели я ошибаюсь? Нет, это он.
    - Он самый... Боже! Возможно ли это?
    - Ох! - воскликнула Изаура, и этот простой возглас, вырвавшийся у нее как вздох, передал облегчение безмерной печали, лежавшей у нее на сердце. Внимательный наблюдатель, посмотрев на нее вблизи, заметил бы легкий румянец, проступивший на этом лице, болью и страданием обреченном на вечную мраморную бледность. То была заря надежды, первые и робкие лучи которой заиграли на щеках той, что в этот момент была обречена похоронить свою жизнь во мраке скорбной ночи.
    - Не думал, что буду иметь честь принимать вас сегодня в моем доме, - продолжал Леонсио, постепенно обретая свое хладнокровие и надменный вид. - Однако позвольте мне поздравить себя и вас с таким своевременным визитом. Сегодняшний ваш приезд, сеньор, в этот дом окажется весьма уместным и естественным.
    - В самом деле? Очень рад этому... Но, может, вы будете столь любезны и скажете, почему?
    - С большим удовольствием. Знайте, что ваша протеже, рабыня, из-за которой вы совершили столько безумств в Пернамбуко, сегодня же будет освобождена и выйдет замуж за хорошего человека. Вы, любезный сеньор, прибыли как раз вовремя, чтобы убедиться своими собственными глазами в осуществлении ваших филантропических желаний в отношении этой рабыни, и я, в свою очередь, буду очень рад, если вы, сеньор, согласитесь присутствовать при этой церемонии. Ваше присутствие сделает ее еще более торжественной.
    - И кто же ее освободит? - спросил Алваро, сардонически усмехнувшись.
    - Кто же, кроме меня, ее законного господина? - ответил Леонсио с высокомерным вызовом.
    - Так вот, сеньор, вы не можете этого сделать, - твердо произнес Алваро. - Эта рабыня больше не принадлежит вам.
    - Не принадлежит мне! - вскричал Леонсио, вскочив как ужаленный. - Вы бредите или издеваетесь надо мной!
    - Ни то, ни другое, - ответил Алваро совершенно спокойно, - повторяю, эта рабыня вам больше не принадлежит.
    - А кто осмелится оспорить мои права на нее?
    - Ваши кредиторы, сеньор, - ответил Алваро с той же твердостью и хладнокровием. - Это поместье со всеми рабами, этот дом с его богатой обстановкой и столовым серебром - все это больше не принадлежит вам. Посмотрите, - продолжал он, показывая пачку бумаг, - в моих руках все ваше состояние. Ваш заем намного превышает стоимость всего вашего имущества - полное разорение. И сейчас вам будет предъявлен документ о наложении ареста на все ваше имущество.
    По знаку Алваро сопровождавший его писарь показал Леонсио мандат на секвестр и продажу за долги его имущества. Вырвав бумагу дрожащей рукой, Леонсио быстро пробежал ее глазами, сверкающими от гнева.
    - Вот как! - воскликнул он. - Разве такие дела делаются так стремительно и неожиданно! Может, я смогу получить какую-нибудь отсрочку и спасти мою честь и состояние?
    - Ваши кредиторы уже исчерпали всю возможную снисходительность и терпимость. И, кроме того, знайте, что в настоящее время я ваш главный, если не единственный кредитор. Мне принадлежат и в моих руках находятся почти все ваши долговые обязательства, а я не намерен допускать никаких отсрочек. Вам надлежит передать имущество для описи, ваши всевозможные ухищрения бесполезны.
    - Проклятье! - вскричал Леонсио, топая ногами и вцепившись себе в волосы.
    - Боже мой! Боже мой! Какое несчастье! Какой стыд! - рыдая, воскликнула Малвина.

Глава 22

    Оставим ненадолго гостиную в доме Леонсио и прервем диалог двух молодых людей. Они застыли друг против друга, как надменный и благородный лев, одолевший кровожадного и коварного тигра, озлобленно рычащего в могучих когтях победителя. Нам необходимо, объяснить, что привело Алваро в дом хозяина Изауры, чтобы сорвать его жестокие планы как раз в тот решающий момент, когда все уже было готово к их осуществлению.
    После того, как у него отняли Изауру, Алваро впал в угрюмое и подавленное состояние духа.
    Раненый в самое сердце, осмеянный и униженный высокомерием дерзкого приверженца рабства, отнявшего у него возлюбленную, Алваро предался безысходному отчаянию.
    Узнав о его неудаче, доктор Жералдо немедленно поспешил на помощь благородному юноше, так жестоко обиженному судьбой. Благодаря заботам и советам чуткого и умного друга, страдания Алваро получили облегчение, он успокоился и покорился судьбе. В результате этих увещеваний Алваро даже почти поверил, что в этих обстоятельствах ему было бы лучше поскорее забыть Изауру.
    - Любая твоя попытка, - говорил ему друг, - освободить девушку будет безнадежной глупостью, в результате которой ты только ввяжешься в новые неприятности, подвергнешься лишним унижениям и окажешься смешон и жалок. Ты уже прошел через два весьма жестоких испытания: одно - на балу, и это - последнее, еще более печальное и унизительное. У тебя были неприятности с полицией, когда ты вознамерился оспаривать рабыню у ее законного владельца. Так вот, дальше будет еще хуже, уверяю тебя, ты будешь падать в пропасть разорения с пугающей быстротой.
    Прислушиваясь к советам и увещеваниям Жералдо, Алваро пытался собраться духом и заставить себя отказаться от своей любви и всех своих филантропических намерений. Но все напрасно. Прошел месяц в безуспешной борьбе с самим собой, с благими порывами своего сердца. Алваро почувствовал себя обессиленным и понял, что эта попытка преодолеть чувства была бессмысленным сопротивлением всесильной судьбе. Напрасно искал он утешения в серьезных занятиях и в легкомысленных развлечениях света, чтобы изгнать из своей памяти образ милой невольницы. Она постоянно присутствовала во всех его мыслях, то сверкающая красотой и изяществом, величественная и обольстительная, как в тот вечер на балу, то бледная и униженная, подавленная тяжестью испытаний, закованная в кандалы, обратившая к нему молящий взор, как бы говоря:
    - Приди, не оставляй меня. Только ты можешь разбить сковавшие меня цепи.
    В конце концов Алваро утвердился в мысли, что могущественное провидение, сведя его с этой очаровательной и несчастной рабыней, избрало его своим оружием благородной и всемогущей миссии, цель которой вырвать ее из рабства и дать соответствующее ее красоте, добродетели и талантам место в обществе.
    Поэтому с неукротимостью фанатика, а может руководимый высшими соображениями, он решил не оставлять своего благородного замысла, каковы бы ни были результаты его усилий.
    Алваро отправился в Рио-де-Жанейро. Он ехал наудачу, не имея определенного плана действий, не зная, что предпринять для достижения своей цели, но у него было смутное предчувствие, что небо поможет успешно довести до конца это предприятие. Прежде всего он хотел обосноваться поблизости от Леонсио, для того, чтобы собрать сведения и обдумать способы достижения своей цели - свободы для Изауры.
    Он сошел на берег в столице, намереваясь вскоре уехать в Кампус. Однако до того как отправиться туда, он навел справки о финансовых делах Леонсио у коммерсантов.
    - О! Мне хорошо известен этот сеньор, - сразу же сказал первый коммерсант, к которому обратился Алваро. - Этот кавалер банкрот, он совершенно разорен. Если вы его кредитор, держите ушки на макушке. Он завяз в долгах. Фактически у него только дом, продажа которого с трудом даст на круг погашение пятидесяти процентов каждому кредитору.
    Для Алваро это известие было словно зарница, озарившая заблудившемуся в ненастной ночи путнику близкое и гостеприимное пристанище.
    - А вы, сеньор, значит, тоже кредитор этого плантатора? - спросил Алваро.
    - К несчастью, и один из основных...
    - А как велико состояние этого Леонсио?
    - В настоящее время ничтожно, так как я вам уже говорил, что его пассив более чем вдвое превышает все его имущество.
    - А его долги оцениваются в какую сумму?
    - Приблизительно в четыреста или пятьсот тысяч, а его поместье в Кампусе, с рабами и имуществом стоит не более двухсот тысяч. Мы исчерпали всю возможную обходительность, предоставив ему опять отсрочки, уже в нарушение закона, но все бесполезно. Теперь мы собираемся прижать его, наложив арест на все его имущество.
    - А кто же его другие кредиторы? Вы, сеньор, можете назвать мне их имена?
    - Пожалуйста, - ответил торговец и начал перечислять Алваро имена и адреса остальных кредиторов.
    Действительно, состояние семьи уже в последние годы жизни отца Леонсио находилось в упадке, а в делах царил беспорядок.
    Старый командор, предаваясь перед смертью излишествам и безумствам, непростительным даже в молодости, находясь почти постоянно в столице и совершенно забросив управление поместьем, промотал значительную часть своего состояния. В результате плохого управления делами стали существенно уменьшаться не только урожаи, но и количество рабов из-за смертей и частых болезней. Командор и его сын постоянно покупали новых, но, как правило, в кредит, что неуклонно увеличивало груз долгов.
    После смерти командора дела пошли еще хуже. Леонсио, обладавший, для нас не секрет, каким образованием и нравом, был человеком абсолютно не подходящим для управления крупным хозяйством в сельской местности.
    Его безумства и сумасбродства и, наконец, его роковая и неукротимая страсть к Изауре заставили его совершенно потерять голову, увлекая по наклонной плоскости разорительных расходов, без какого бы то ни было разумного расчета. Из-за огромных расходов, на которые он был вынужден пойти вследствие побега Изауры, распорядившись искать ее по всем уголкам империи, он окончательно скатился в бездну разорения. За короткое время молодой плантатор стал совершенно неплатежеспособным, оставшись без гроша в кармане и со множеством опротестованных векселей в бумажниках его кредиторов. Когда же они, спохватившись, решили объявить его банкротом и наложить арест на его имущество, то поняли, что с трудом смогут вернуть себе половину того, что он задолжал, и поэтому горели желанием прибегнуть к исключительным средствам.
    Переговорив с кредиторами, Алваро предложил им продать все векселя за половину цены. Чтобы избежать разнотолков в результате подобного предложения, он заявил им, что не имеет ни малейшего намерения унизить или притеснить несчастного, но, наоборот, хотел бы избавить его от позора наложения судебного ареста на имущество и оставить проказника в покое под покровом нищеты. В самом же деле, несмотря на отвращение и презрение, которые Леонсио вызывал у него, Алваро не собирался доводить до крайности средства мести, попавшие ему в руки в результате счастливого стечения обстоятельств. Он в десять раз был богаче своего противника и охотно, если бы не было другого выхода, заплатил бы сумму, равную состоянию Леонсио, за свободу Изауры.
    Теперь, когда провидение вложило в его руки судьбу этого своенравного, высокомерного и жестокого соперника, оставаясь великодушным, Алваро не желал его гибели.
    Кредиторы не раздумывали ни минуты, принимая его предложение. С облегчением они предпочли закрыть счета легким и быстрым способом за наличные деньги, получив половину, нежели подвергаться расходам, издержкам и испытывать трудности при продаже за долги рабов и недвижимости, когда не было никаких гарантий, что они смогут получить больше половины долга.
    Став хозяином всех долговых обязательств Леонсио, то есть всего его состояния, Алваро отбыл в Кампус, чтобы по своему усмотрению наложить арест на имущество, и, вооружившись всеми бумагами и документами, в сопровождении писаря и двух судебных исполнителей, появился в доме Леонсио, чтобы лично объявить ему приговор.
    - О! Проклятье! - воскликнул Леонсио, в отчаянии вцепившись в волосы.
    Услышав из уст Алваро этот уничтожающий его вердикт, оглушенный и почти обезумевший от удара, он хотел выбежать из гостиной.
    - Подождите, сеньор, - сказал Алваро, удерживая его за руку. - Теперь что касается рабыни, о которой , только что шла речь. Как вы собирались поступить с ней?
    - Освободить её, я уже сказал вам, - грубо ответил Леонсио.
    - И что-то еще. Кажется, вы сказали мне, что собирались выдать ее замуж. Простите мое любопытство, было ли на то ее согласие?
    - О! Нет! Нет! Меня принудили, сеньор! - решительно воскликнула Изаура.
    - Это правда, сеньор Алваро, - вмешался Мигел, - она выходит замуж, так сказать, по принуждению. Пообещав ей свободу, сеньор Леонсио вынуждает ее выйти замуж за этого бедного человека, которого вы, сеньор, видите здесь.
    - За этого человека?! - воскликнул Алваро, полный изумления и негодования, взглянув на указанного Мигелем гомункулуса.
    - Да, сеньор, - продолжал Мигел. - И если бы она не согласилась на это замужество, ей пришлось бы провести остаток дней своих в заточении, закованной в тяжелые цепи, как она жила все время со дня возвращения из Ресифе по сей день...
    - Палач! - вскричал Алваро, не в состоянии более сдерживать свое негодование. - Наконец-то меч правосудия настиг тебя, чтобы наказать за чудовищную жестокость!
    - О, какой стыд! Какой позор, боже мой! - воскликнула Малвина, склонившись к столу и. закрыв лицо руками.
    - Моя бедная Изаура! - взволнованно произнес Алваро, протягивая пленнице руки. - Приди ко мне... В душе я торжественно поклялся моей честью спасти тебя от тяжелого и унизительного ярма, убивавшего тебя, так как видел в тебе чистоту ангела и благородное и гордое смирение мученицы. Я уверен, что это было святое предназначение, данное мне свыше. И вот мои усилия увенчались счастливым исходом! В конце концов, моими руками всевышний мстит за
попранную невинность и добродетель и наказывает палача.
    - Бросьте бахвалиться, сеньор! - закричал Леонсио, волнуясь и яростно жестикулируя. - Это просто подлость, предательство и грабеж!..
    - Изаура! - продолжал Алваро тем же твердым и значительным тоном, - если еще недавно этот палач держал в своих руках твою свободу и жизнь, и давал их тебе лишь при условии, что ты вступишь в брак с уродливым и жалким существом, теперь ты стала хозяйкой его жизни. Сейчас она в моих руках, я передаю ее тебе, Изаура, сегодня ты госпожа, а он раб. И если он не хочет жить милостыней, он должен молить нас о прощении.
    - Сеньор! - воскликнула Изаура, бросаясь к ногам Алваро. - О! Как вы добры и великодушны к несчастной рабыне! Но, во имя того же великодушия, на коленях умоляю вас простить их...
    - Поднимись, благородная и прекрасная женщина! - сказал Алваро, протягивая руки, чтобы поднять ее. - Встань, Изаура. Не у моих ног, а в моих объятиях, здесь, рядом с моим сердцем я хочу видеть тебя. Несмотря на все предрассудки мира, я считаю себя самым счастливым из смертных, имея возможность предложить тебе мою руку!
    - Сеньор, - вскричал Леонсио, с пеной у рта и блуждающим взором, - здесь все, что я имею, можете насытить свою месть, но, клянусь, никогда я не доставлю вам удовольствия видеть меня молящим вашего прощения!
    Сказав это, он стремительно вышел в смежную с гостиной комнату.
    - Леонсио! Леонсио!.. Куда ты?! - воскликнула Малвина, устремляясь за ним, однако, едва она приблизилась к двери, как раздался оглушительный выстрел.
    - Ай!.. - вскрикнула Малвина и без чувств упала на пол.
    Выстрелом из пистолета Леонсио, разнес себе голову.

Конец