Глава 21

Через день после «наказания» Елены, Деймон снял комнату в том же самом комплексе, где жил доктор Меггар. Леди Ульма оставалась в кабинете доктора пока, Сейдж, Деймон, и доктор Меггар не вылечили ее полностью.
Теперь она никогда не говорила о печальном. Она рассказала так много историй о доме сво-его детства, что им казалось, будто они видят каждую комнату собственными глазами.
– Я предполагаю, что теперь это дом мышей и крыс, – задумчиво сказала она в конце одной истории. – И пауков и моли.
– Но почему? – сказала Бонни, не замечая сигналы, которые Мередит и Елена подавали ей, чтобы он не спрашивала.
Леди Ульма запрокинула голову назад, чтобы посмотреть на потолок:
– Из-за… генерала Веренца. Демона средних лет, который увидел меня, когда мне было все-го лишь четырнадцать. Когда он со своей армией напал на мой дом, они убили каждое живое су-щество, которое нашли внутри – кроме меня и моей канарейки. Моих родителей, моих бабушку и дедушку, моих тетю и дядю… моих младших братьев и сестер. Даже моего спящего на подокон-нике кота. Меня поставили перед генералом Варенце, как я была – босиком, в ночной рубашке, с нечесаными выбивающимися из косы волосами и рядом с ним стояла клетка с моей канарейкой, накрытая тканью. Она была еще жива, и была такой же веселой, как и всегда. И это сделало все случившееся еще ужаснее, но и одновременно это было словно сон. Это трудно объяснить. Меня держали двое людей генерала, которые привели меня к нему. Они больше не давали мне упасть, чем удерживали меня от побега. Я была так молода, но все исчезает и проходит. Но я помню, что именно, генерал сказал мне. Он сказал:
«Я приказал этой птице петь, и она пела. Сказал я твоим родителям, что я хотел оказать тебе честь, чтобы ты стала моей женой, а они отказали. Теперь, вот, взгляни. Мне интересно, ты пове-дешь себя как твоя канарейка или как твои родители?»
И он указал на тусклый угол – конечно, он был освещен факелами тогда, и факелы горели всю ночь. Но мне было достаточно света, чтобы видеть некие предметы с соломой или травой по одну сторону от них. По крайней мере, это то, что было моей первой мыслью. Я была невинна, и мне кажется, что шок сделал что-то с моим разумом.
– Пожалуйста, – сказала Елена, мягко поглаживая руку Леди Ульмы. – Вам не нужно про-должать рассказывать. Мы понимаем…
Но Леди Ульма, похоже, не слышала этих слов. Она сказала:
– И затем один из мужчин генерала показал нечто вроде кокосового ореха, сверху с очень длинной соломой, заплетенной в косу. Он небрежно размахивал этим – и внезапно, я увидела, чем в действительности это было. Это была голова моей матери.
Елена непроизвольно задохнулась.
Леди Ульма огляделась вокруг на трех девушек, спокойными, сухими глазами.
– Полагаю, вы думаете, что я очень черствая, раз способна говорить о таких вещах без поте-ри самообладания.
– Нет, нет, – начала торопливо Елена.
Она же сама дрожала, даже после того, как настроила свои телепатические чувства на наи-меньшую степень восприятия. Она надеялась, что Бонни не упадет в обморок. Леди Ульма снова заговорила:
– Война, повседневная жестокость, и тирания – это все, что я знала, так как моя детская на-ивность была разрушена в тот момент. Теперь доброта поражает меня, и вызывает слезы на моих глазах.
– О, не плачь, – взмолилась Бонни, импульсивно бросившись на шею женщины. – Пожалуй-ста, не надо. Мы здесь ради тебя.
Тем временем Елена и Мередит что-то молча обсуждали, хмуря брови и быстро пожимая плечами.
– Да, пожалуйста, не плачь, – положила Елена, чувствуя себя слегка виноватой, но решила попробовать Плана «А». – Но скажи, почему твое родовое имение осталось в таком плохом со-стоянии?
– Это произошло по вине генерала. Его послали в далекие земли, чтобы вести глупые, бес-смысленные войны. Когда он уходил, он забрал большую часть свиты с собой, включая рабов, к которым он был благосклонен на то время. Когда он ушел, это было три года спустя после нападения на мой дом, я осталась, так как не была у него в почете. Мне повезло. Его батальон был уничтожен, а все его родные были взяты с ним в плен или убиты. У него не было наследников, а его имущество здесь перешло к Короне, которой оно ни к чему. Он был не занят все эти годы, и без сомненья был разграблен множество раз, но его истинная тайна, тайна сокровища – нерас-крыта… насколько я знаю.
– Спрятанные сокровища, – прошептала Бонни, словно обозначая эти слова заглавными бук-вами, как в мистическом романе. Она все еще обнимала Леди Ульму.
– Что за тайна сокровищ? – спросила Мередит более спокойно.
Елена не могла говорить из-за приятной дрожи, пробегающей по ней. Это походило на часть некой волшебной игры.
– В дни моих родителей было распространено устраивать тайники для своих богатств и со-хранять их тайну в кругу семьи. Конечно у моего отца, как у дизайнера и торговца драгоценностями, было много чего, о чем большинство людей и не подозревало.
У него была прекрасная комната, которая мне казалась пещерой Алладина. Это было его мастерской, где он хранил сырье, а также готовые изделия, на заказ, или то, что было предназна-чено для моей матери или просто прекрасные вещи, навеянные его фантазией.
– И никто не нашел ее? – спросила Мередит. В ее голосе прозвучал лишь малейший оттенок скептицизма.
– Если кто-то и нашел, я никогда не слышала об этом. Конечно, они могли узнать это от моего отца или матери, со временем, но генерал не был дотошным и терпеливым вампиром или китцуном, он был грубым и нетерпеливым демоном. Он убил моих родителей, когда он штурмовал дом. Ему никогда не приходила в голову идея, что я, ребенок четырнадцати лет, могут поделиться с ним своими знаниями.
– Но ты же… – Бонни прошептала завороженно, прерывая историю.
– Да, я рассказала. Я сделала это сейчас.
Елена сглотнула. Она все еще пыталась сохранять спокойствие, больше чем Мередит сохра-нить холодную голову.
Но едва она открыла рот, чтобы быть хладнокровной, Мередит сказала:
– Чего мы ждем?
И вскочила на ноги. Леди Ульма, казалась самой спокойной из них. Она также казалась не-много изумленной и робкой.
– Вы имеете в виду, что мы должны спросить у нашего хозяина аудиенции?
– Я хочу сказать, что мы должны пойти туда и получить эти драгоценности! – воскликнула Елена. – Хотя, да, Деймон был бы полезен, если есть что-нибудь, для чего там потребуется сила. И Сейдж также нужен нам.
Она не могла понять, почему Леди Ульма не была так взволнована.
– Разве вы не понимаете? – сказала Елена, ее ум судорожно соображал. – Вы можете полу-чить свой дом обратно! Мы можем привести его в должный вид, каким он был во времена вашего детства. То есть, если это то, что вы хотите сделать с деньгами. По крайней мере, я бы с удоволь-ствием посмотрела на пещеру Алладина!
– Но… хорошо! – Леди Ульма вдруг расстроилась. – Я хотела просить у Господина Деймона о другой просьбе – хотя деньги от драгоценностей могли бы помочь с этим.
– Что же вы хотите? – спросила Елена так тихо, как могла. – И не нужно называть его Господин Деймон. Он освободил тебя на прошлой неделе, помнишь?
– Но ведь это была просто празднование момента? – удивилась Леди Ульма. – Он не сделал же этого в официальных Офисах по Делам Рабов или где-нибудь еще, не так ли?
– Если он не сделал этого – то потому что он не знал! – выкрикнула Бонни, в то же самое время как Мередит сказала:
– Мы действительно не понимаем порядка соглашений. Это то, что вам нужно сделать?
Леди Ульма, казалось, была в состоянии только кивнуть головой.
Елена чувствовала себя стесненной. Она догадывалась, что этой женщине, бывшей рабыней более двадцати двух лет, трудно поверить, что она получает свободу.
– Деймон обозначил это, когда сказал, что мы все свободны, – сказала она, стоя на коленях у кресла Леди Ульмы. – Он просто не знал, всего, что он должен был сделать. Если ты скажешь нам, мы можем сказать ему, а потом мы все можем идти к твоему поместью.
Она хотела встать, когда Бонни сказала:
– Что-то не так. Она не так счастлива, как она была раньше. Мы должны выяснить, что не так.
Раскрывая немного свое психическое восприятие, Елена поняла, что Бонни была права.
Она осталась, где была – стоя на коленях у кресла Леди Ульмы.
– Что произошло? – спросила она, потому что женщина, казалось, обнажала свою душу больше всего, когда именно Елена, задавала вопросы.
– Я надеялась, – сказал Леди Ульма медленно, – что мастер Деймон может купить… – она покраснела, но боролась с собой, – может купить еще одного раба. Отца… моего ребенка.
Какое-то время стояла полная тишина, а потом все три девушки заговорили, одновременно, Елена сама лихорадочно думала, ведь втайне она думала, что Старый Дрозне был отцом этого ре-бенка.
«Ну конечно этого не могло быть», – ругала себя Елена.
Она счастлива от этой беременности, кто может быть счастлив, нося ребенка от этого отвра-тительного чудовища, как Старый Дрозне? Кроме того, он не имеет ни малейшего понятия о том, что она может быть беременной, и не заботился о ней.
– Было бы проще сказать, чем сделать, – сказала Леди Ульма, когда заверения и вопросы во-круг нее немного утихли. – Люсьен – ювелир, известный человек, он создает изделия, которые… которые напоминают мне моего отца. Он стоит дорого.
– Но у нас есть пещера Алладина! – сказала радостно Бонни. – Я хочу сказать, у тебя будет достаточно, если ты продашь ювелирные изделия, не так ли? Или тебе нужно еще?
– Но это ювелирные изделия мастера Деймона, – сказала Леди Ульма в ужасе. – Даже если он не знал об этом, когда унаследовал все имущество Старого Дрозне, он стал моим владельцем, и владельцем всего моего имущества…
– Давайте сначала освободим вас, а потом уже будем делать все по порядку, – сказала Мере-дит твердым и самым рассудительным голосом.

* * *

«Дорогой Дневник,
Я пишу это, все еще будучи рабыней.
Сегодня мы освободили Леди Ульму, но мы решили, что я, Бонни и Мередит должны остаться «личными помощниками». Это потому, что Леди Ульма сказала, что могло показаться непрестижным и странным, если у Деймона нет нескольких краси-вых девушек-куртизанок.
В это есть и что-то хорошее – в качестве куртизанок мы должны носить краси-вую одежду и ювелирные изделия все время. Так как я носила одну и ту же пару джинсов с тех пор, как этот ублюдок, Старый Дрозне, испортил те, в которых я сюда приехала, то ты можешь себе представить, как я взволнована.
Но, по-настоящему, я волнуюсь не только из-за красивой одежды.
Все что произошло с тех пор, как мы освободили Леди Ульму и вернули ей родо-вое поместье, было словно чудесный сон.
Дом обветшал и, очевидно, дикие животные использовали его и в качестве ноч-лега, и – туалета.
Мы даже нашли следы волков и других животных наверху, что привело нас к вопросу – живут ли оборотни в этом мире.
Видимо это так, а некоторые еще и занимают очень высокие посты.
Может быть, Кэролайн хотела бы побывать здесь на каникулах, чтобы узнать о реальных оборотнях, хотя, как они говорят, они ненавидят людей настолько, что нико-гда на стали бы иметь рабов-людей или даже вампиров (ведь когда-то они тоже были людьми).
Но вернемся к поместью Леди Ульмы.
Он выполнен из камня и изнутри обшит деревянными панелями, так что основ-ная структура прекрасна.
Шторы и гобелены, конечно, висят в клочьях, и когда ты ходишь там с факелами, они нависают над тобой словно призраки.
И это еще не говоря о гигантской паутине.
Я ненавижу пауков больше всего на свете.
Но мы все-таки зашли внутрь с факелами, которые казались уменьшенной верси-ей гигантского бордового солнца, вечно висящего на горизонте, и окрашивающего все в цвет крови, мы закрыли двери и разожгли огонь в огромном камине в комнате, которую Леди Ульма назвала Большим Залом.
(Я думаю, что это место, где обедают или устраивают приемы – там есть огром-ный стол на возвышении в одной стороне, и комната с возвышающейся над танц-полом сценой для артистов.
Леди Ульма сказала, что там также, ночью спали все слуги (в Большом зале, а не на сцене).)
Затем мы поднялись наверх, где увидели, ей-богу, несколько десятков спален с очень большими кроватями с балдахином, которые понадобятся новые матрасы, про-стыни, покрывала и портьеры, но мы не стали останавливаться, чтобы оглядеться.
Там были и летучие мыши, висящие на потолке.
Мы направились в мастерскую матери Леди Ульмы.
Это была очень большая комната, где, по меньшей мере, сорок человек могут си-деть и шить одежду, которую придумывала мать Леди Ульмы.
Затем все стало еще интереснее! Леди Ульма подошла к одному из платяных шкафов в комнате и отодвинула всю изодранную и изъеденную молью одежду, кото-рая была там.
Она надавила в нескольких местах на заднюю стенку шкафа, и она отъехала в сторону! Внутри была очень узкая лестница, уходящая вниз!
Я подумал о склепе Гонории Фелл – интересно, вдруг несколько бездомных вам-пиров поселились в комнате внизу, но я понимала, что это глупо, так как все двери были в паутине.
Деймон настаивал на том, чтобы он первым пошел вниз, так как он лучше видит в темноте, но я думаю, на самом деле ему было просто любопытно посмотреть, что там.
Мы все последовали за ним, стараясь быть осторожными с факелами, и… ну, я не могу найти нужных слов тому, что мы увидели.
Несколько мгновений я была разочарована, потому что на большом столе все бы-ло покрыто пылью и ничего там не сверкало, но затем Леди Ульма начала стряхивать пыль с драгоценностей специальной кисточкой, а Бонни начала выкладывать все из найденных ею пакетов и мешочков, и вдруг – словно радуга засверкала, Деймон нашел кабинет, где были выдвижные ящики с ожерельями, браслетами, кольцами, ножными браслетами, серьгами, кольцами в нос, шпильками и другими украшениями!
Я не могла поверить своим глазам!
Высыпала содержимое одного из мешочков себе в руку и увидела огромную горсть прекрасных белых бриллиантов, которые просачивались между пальцев, неко-торые из них, казалось, были размером с ноготь моего большого пальца.
Я видела белый и черный жемчуг, и маленький и идеально подобранный, и ог-ромный, и изумительных форм: почти столь же большой как абрикосы с розовым, зо-лотым или серым блеском.
Я видела сапфиры огромных размеров, сияние которых можно было увидеть из всех концов комнаты.
Я держала горстки изумрудов, оливинов, опалов, рубинов, турмалинов, амети-стов и много ляпис – лазури, для разборчивых вампиров, конечно.
А уже готовые драгоценности были столь прекрасны, что у меня горло сводило.
Я знаю, что Леди Ульма тихо плакала, но думаю, отчасти это было от счастья, поскольку все мы продолжали восхищаться ее драгоценностями.
За несколько дней она прошла путь от рабыни, которая ничего не имела к неве-роятно богатой женщине, которая владеет домом и любыми средствами, которые ей понадобятся, для его содержания.
Мы решили, что даже если она собирается выйти замуж за своего возлюбленно-го, для Деймона будет лучше сначала тихо купить и освободить его и играть в «Главу семьи» до тех пор, пока мы здесь.
В течение этого времени мы будем общаться с Леди Ульмой, как с частью нашей семьи, а ювелир Люсьен вернется к своей работе до тех пор, пока мы не уедем, и они с Леди Ульмой смогут спокойно занять место Деймона.
Местные феодалов здесь больше не демоны, а вампиры, и у них меньше возра-жений по поводу человека владеющего собственностью.
Я рассказывала тебе о Люсьене? Он прекрасный художник по работе драгоцен-ными камнями!
У него была острая необходимость создавать – даже в первые годы его пребыва-ния в рабстве он мог делать украшения лишь из грязи и водорослей, представляя себе, что он создает драгоценность.
Потом ему повезло, и он был отдан в ученики к ювелиру.
Он чувствовал жалость к Леди Ульме так долго, и любил ее так долго, что это походит на маленькое чудо, что они действительно в состоянии быть вместе – и глав-ное, в качестве свободных граждан.
Мы боялись, что Люсьену, возможно, не понравится идея покупки его в рабство, а не его освобождения пока мы не уйдем, но из-за своего таланта он никогда не думал, что будет свободным.
Он – неторопливый, благовоспитанный, добрый человек, с аккуратной бородкой и серыми глазами, которые напоминают мне о Мередит.
Он был так поражен, что с ним мило обходятся и не нужно круглосуточно рабо-тать, что принял бы все условия, только бы ему позволили находиться рядом с Леди Ульмой.
Я думаю, он был учеником ее отца-ювелира, и влюбился в нее много лет назад, тогда он думал, что он никогда, никогда не сможет быть с ней, потому что она была свободной леди, а он был рабом.
Они так счастливы вместе!
С каждым днем Леди Ульма выглядит все красивее и моложе.
Она спросила разрешения у Деймон покрасить все волосы в черный, на это он ответил, что она может покрасить их хоть в розовый, если ей это нравиться, и теперь она выглядит невероятно прекрасно.
Я не могу поверить, что когда-то приняла ее за старуху, но это было то, что с ней сделали страдания, страх и безнадежность.
Каждый седой волос достался ей из-за рабства, отсутствия дома, безнадежного будущего, постоянного страха, и без возможности сохранить своего ребенка рядом с собой.
Я забыл рассказать тебе еще об одном положительном результат, касающегося меня, Бонни и Мередит в качестве «Личных помощников».
Он заключается в том, что мы можем использовать много бедных женщин, кото-рые зарабатывают себе на жизнь шитьем, и Леди Ульма действительно хочет разрабо-тать одежду и показать им, как ее сшить.
Мы сказали ей, что она может просто расслабиться, но она всю свою жизнь меч-тала о том, что быть дизайнером, как ее мать, а теперь она с нетерпением хочет сделать платья для трех различных типов девушек.
Я умираю от нетерпения – так хочется увидеть результат ее работы: она уже соз-дала эскизы, а завтра к нам придет продавец тканей и она выбирает нужные ей мате-рии.
Между тем Деймон нанял около двухсот человек (честно!), чтобы очистить име-ние Леди Ульмы, поклеить новые обои, повесить новые шторы, отремонтировать во-допровод и канализацию, отполировать хорошо сохранившуюся мебель или заменить сломанную на новую.
Ох, и высадить цветы и деревья в садах, установить фонтаны и многого другого.
С таким количество рабочих, мы скоро сможем переехать в поместье – это дело нескольких дней.
У всего этого есть только одна цель, помимо того, что это делает Леди Ульму счастливой.
Это делается для того, чтобы Деймон и его «личные помощницы» были приняты высшим обществом на начинающемся сезоне балов.
Потому что я приготовил самое лучшее напоследок.
Леди Ульма и Сейдж сразу поняли о каких людях идет речь в подсказках, кото-рые дала мне Мисао.
Это еще раз подтверждает мои мысли – Мисао не предполагала, что мы попадем сюда или доберемся до мест, где хранятся половинки ключа.
Но есть очень простой способ получить приглашения в дома, которые нам нужно попасть.
Так как мы самые богатейшие новички в округе, и если мы распространим исто-рию о том, как Леди Ульма заняла свое законное место, то нас будут приглашать на званные вечера! И так мы попадем в два поместья, которые нам нужно посетить, чтобы найти половинки ключа, которые нам нужны для освобождения Стефана! И мы невероятные везунчики, потому что сейчас как раз то время года, когда все начинают давать званные вечера, и в обоих имениях, в которые мы хотим попасть, ранние торжества: одно – праздничный вечер, а второе – весенний вечер в честь празднования первых цветов.
Я знаю, что моя запись написана дрожащим почерком.
Я дрожу от мысли, что мы действительно будем искать две половинки лисьего ключа, который поможет нам выкрасть Стефана из тюрьмы.
О, уже поздно, и я не могу… не могу писать о Стефане.
Быть здесь, в одном городе с ним, знать, где находится его тюрьма… и вовсе не иметь возможности увидеть его.
Мои глаза застилают слезы, и я не вижу что пишу.
Я хочу выспаться, чтобы на следующий день носиться по делам, контролировать все и наблюдать за тем как поместье Леди Ульмы расцветает словно роза, но сейчас я боюсь ночных кошмаров, в которых я вижу как рука Стефана, выскальзывает из моей».

Глава 23

«Дорогой дневник!
Завтра вечером будет наш первый прием – или даже торжественный ужин.
Но большого праздника я не ощущаю.
Я слишком сильно скучаю по Стефану.
Также, я беспокоюсь о Мэтте.
Как он уехал прочь, такой разгневанный на меня, что даже не оглянулся.
Он не понял, как я могла заботиться о… Деймоне, и в то же время очень сильно любить Стефана, было такое чувство, словно мне разбили сердце».

Елена положила ручку, и тупо уставилась на дневник.
Горе от разбитого сердца проявлялось реальной болью в груди, и если бы она не знала, что было причиной этой боли, то она была бы очень напугана. Она так отчаянно скучала по Стефану, что с трудом могла есть, едва ли могла спать. Он был словно частью ее сознания, постоянно горя-щей, точно несуществующая конечность, которая никогда не исчезнет. Даже запись в дневнике не помогла бы ей сегодня вечером. Все о чем она могла написать, были крайне болезненные воспо-минания, о тех добрых временах, которые она разделила вместе со Стефаном.
Как же было прекрасно лишь повернуть голову, и заранее знать, что она увидит его – какое это было счастье! И вот теперь оно ушло, а на его место пришла путаница, чувство вины и трево-ги. Что с ним происходит, именно сейчас, когда она уже не может просто повернуть голову и, увидеть его? Было ли ему… очень больно?
«Боже, если бы…
Если бы я заставила его запереть все окна в его комнате в пансионе…
Если бы я с большим подозрением отнеслась к Деймону…
Если бы только я догадалась, что у него было что-то плохое на уме тем вечером…
Если бы только… Если только…»
Эти мысли ударялись о ее мозг в такт с ударами сердца. Из ее груди вырывались рыдания, веки все плотнее сжимались, ее кулаки были сжаты.
«Если я позволю себе поддаться этим чувствам – если они смогут разрушить меня изнутри – я стану мизерной точкой в пространстве. Уж лучше уйти в небытие, чем так нуждаться в нем».
Елена подняла глаза… и уставилась на свою голову, лежащую на дневнике. Она задыхалась. Ее первой реакцией, как и раньше, было вообразить, что она умерла. А потом, медленно, приходя в себя после стольких пролитых слез, она осознала, что сделала это снова.
Она была вне своего тела.
На этот раз она даже не знала о сознательном решении, куда пойти.
Она летела, настолько быстро, что не могла сказать, в каком направлении она движется. Это было, как если бы ее тянули, как если бы она была хвостом кометы, которая быстро падала вниз. Однажды она поняла в знакомом ужасе, что проходила через предметы, и затем поворачивала, как если бы она была концом кнута в игре Треск Кнута, и затем она катапультировалась в тюремную камеру Стефана. Она все еще хлюпала носом, когда приземлилась в клетке, не уверенная в своей гравитации и на секунду забыв обо всем. Единственное, что у нее было это время повидаться со Стефаном, очень худым, но улыбающимся во сне, и затем она была сброшена на него, в него, и все еще рыдая, она подпрыгнула, так легко как перо, и Стефан проснулся.
– О, разве ты не можешь дать мне спокойно поспать хотя бы несколько минут? – отрезал Стефан и прошептал еще несколько слов на итальянском, которые Елене до этого слышать еще не приходилось.
У Елены немедленно случился «приступ всех красавиц» – она стала рыдать так сильно, что была не в состоянии слушать – не говоря о том, чтобы услышать – любое ласковое успокаи-вающее слово, которое последовало дальше. Они проделывали ужасные вещи с ним, а для этого использовали ее образ. Это было слишком ужасно. Они довели Стефана до ненависти к ней. Она возненавидела себя. Все в мире ненавидели ее…
– Елена! Елена, не плачь, любовь моя!
Елена невыносимо печальная прекратила рыдания, ее взгляд сразу остановился на груди Стефана, а потом она снова захныкала, пытаясь утереть свой нос его тюремной одеждой, которая определенно требовала починки. Конечно, она не могла этого сделать; так же, как не могла почувствовать руку, которая пыталась нежно обнять ее. Ее тела не было с нею. Но, так или иначе, она могла плакать, и чувствовать холод, и тут жесткий голос в ее голове произнес: «Не трать их просто так, идиотка! Используй свои слезы. Если ты собираешься рыдать, хотя бы рыдай над его лицом и руками. Да, кое-что еще, все ненавидят тебя. Даже Мэтт ненавидит тебя, а Мэтт обычно любит всех», – продолжил тоненький жестокий отрезвляющий голос, и Елена снова заревела, рассеянно отмечая эффект каждой слезинки.
Каждая капелька, падая на его белую кожу, превращала ее цвет в розовый, который волнами растекался вокруг падающих слезинок, как будто Стефан был бассейном, а она лежала на его по-верхности, вода, покоящаяся на воде. Кроме того, ее слезы текли с такой скоростью, что это было подобно грозе на Ивовом озере.
Это вдруг заставило ее вспомнить тот случай, когда Мэтт прыгнул в озеро, пытаясь спасти маленькую девочку, которая провалилась под лед, а также то, что Мэтт сейчас ненавидел Елену.
– Не надо, о, не надо, не надо, моя прекрасная любовь, – просил Стефан настолько искренне, что любой поверил бы в чистоту его намерений.
Но как он мог? Елена знала, как она должна выглядеть: лицо опухло, залито слезами, – о ка-кой «прекрасной любви» может идти речь?! И он, наверное, с ума сошел, если хочет, чтобы она прекратила плакать: ее слезы, соприкасаясь с его кожей, давали ему новую жизнь. И, наверное, бурные старания Елены выплакаться принесли свои плоды, потому что его телепатический голос стал сильнее и увереннее.
– Елена, прости меня – о, Господи, прошу, дай только мгновение побыть с ней! Только одно единственное мгновение! И я смогу вынести все, даже настоящую смерть.
Только мгновение, чтобы почувствовать ее!
И, возможно, Бог действительно обратил вниз свой сочувствующий взор. Губы Елены за-дрожали, затрепетали над губами Стефана, как будто она таким образом могла украсть у него по-целуй, что она раньше уже проделывала с ним, спящим.
Но на секунду Елене показалось, что она почувствовала теплую плоть на своих губах и взмах ресниц Стефана на своих веках, когда его глаза распахнулись от удивления. Тут же они замерли вдвоем, с широко раскрытыми глазами, ни один из них не был настолько глуп, чтобы хоть чуть-чуть пошевелиться.
Елена ничего не могла с собой поделать. Как только поток тепла от губ Стефана пронзил все ее тело потоком тепла, она растаяла в этом поцелуе и, осторожно пытаясь удержать свое тело в том же положении, почувствовала, как ее взгляд становится размытым, и ее глаза закрываются.
Как только ее ресницы задели нечто материальное, мгновение счастья подошло к концу. У Елены было два пути: она могла закричать и снова телепатически перенестись к Господу, чтобы тот дал им то, о чем просил Стефан, или она могла собрать свою волю в кулак, улыбнуться и, воз-можно, успокоить Стефана.
Лучшие стороны ее натуры возобладали, и когда Стефан открыл глаза, она наклонилась к нему, сделала вид, будто отдыхает на его груди, согнув руки в локтях. Она улыбалась ему и пыта-лась пригладить свои волосы. Успокоенный Стефан улыбнулся ей в ответ. Как будто он мог вынести все, что угодно, лишь бы ей не причиняли вреда.
– Деймон сейчас был бы более практичным, – поддразнила она его. – Он не успокаивал бы меня, а дал бы мне выплакаться, потому что в итоге его здоровье сейчас было бы главнее.
И он молил бы о… – она сделала паузу и, в конце концов, рассмеялась, что заставило и Сте-фана улыбнуться.
– Не могу представить, – завершила она свою мысль, – не думаю, что Деймон молится.
– Наверное, нет, – сказал Стефан. – Когда мы были юными и еще живыми, городской свя-щенник ходил с тростью, которую с бо льшим наслаждением пускал в ход, чтобы преподать уроки провинившимся юнцам, чем использовал ее по прямому назначению.
Елена подумала о хрупком мальчике, прикованном к большому и тяжелому валуну с секре-тами. Была ли религия одной из тех вещей, запертых там за многими секретными дверями, как в подводной лодке со множеством отсеков? Получается, что все, чему он придавал значение, было внутри этой лодки?
Она не спросила об этом у Стефана. Вместо этого она сказала, понижая свой голос до тихого телепатического шепота, малейшего колебания нейронов в сознании Стефана:
«Подумай еще тех практических вещах, о которых бы вспомнил Деймон, будь он на твоем месте? О том, что касается побега из тюрьмы».
«Ну… для побега из тюрьмы? Первое что приходит на ум – вы должны хорошо ориентиро-ваться в городе. Меня привели сюда с завязанными глазами, но, поскольку у них нет силы снимать заклинания с вампиров и превращать их в людей, я все еще мог воспользоваться своими другими органами чувств. Я бы сказал, что этот город по размерам равен Нью-Йорку и Лос-Анджелесу вместе взятым».
«Большой город», – заметила Елена, мысленно делая пометки в своей голове.
«Но к счастью, все, что нас интересует в этом городе – это юго-западный район.
Городом скорей всего управляют стражи – но они пришли с Другой Стороны, а демоны и вампиры здесь давно поняли, что люди больше боятся их, нежели стражей.
Сейчас в городе власть поделена между двенадцатью или пятнадцатью феодальными замка-ми или поместьями и каждое из этих поместий контролирует большое количество земельных вла-дений вне города. Они производят собственные уникальные продукты и продают их. Например, эти вампиры культивируют вино «Черная магия» Клариона Лоэсса».
«Понятно», – сказала Елена, которая понятия не имела, о чем он говорит, не считая вина «Черная магия», – но все, что нам надо знать, это как добраться до Ши-но-Ши – твоей тюрьмы».
«И, правда. Ну, самый простой путь – это найти сектор китцунов. Ши-но-Ши – это группа зданий, с одним самым большим – без крыши, закругленной формы, правда, если смотреть на него снизу, то этого не увидишь…»
«Зданием, что выглядит как Колизей? – охотно перебила его Елена, – «когда я прихожу сюда я могу видеть город с высоты птичьего полета».
«То здание, которое выглядит как Колизей, и есть Колизей, – улыбнулся Стефан.
Он и, правда, улыбнулся. Он чувствует себя достаточно хорошо, чтобы улыбаться, Елена молча порадовалась этому.
«Итак, чтобы вытащить тебя отсюда мы должны пройти за Колизей ближе к воротам в наш мир», – сказала Елена, – «но чтобы освободить тебя, нам надо собрать кое-что, а это, возможно, находится в разных частях города».
Она попыталась вспомнить, описывала ли она Стефану когда-нибудь лисий ключ близнецов китцуна или нет. Лучше было этого не делать, если она уже не сделала этого.
«Тогда бы я нанял местного проводника», – тут же сказал Стефан. – «Я не так хорошо знаю город, только то, что говорят мне охранники, но я не уверен, можно ли им доверять. Но низшее сословие – обычные люди – должны скорей всего знать интересующие тебя вещи».
«Хорошая идея», – сказала Елена.
Она прозрачным пальцем рисовала невидимые узоры у него на груди.
– Думаю, Деймон и правда старается сделать все возможное, чтобы помочь нам.
– Я ценю уже то, что он пришел сюда, – сказал Стефан, словно обдумывал все происходя-щее. – Он держит свое слово, так ведь?
Елена кивнула. Глубоко-глубоко в ее сознании всплыла мысль: «его слово, данное мне, что он позаботится о тебе. Его слово тебе, что он позаботится обо мне. Деймон всегда держит слово».
«Стефан» – сказала она, снова в самой глубине его сознания, там, где она могла поделиться информацией, как она надеялась, в тайне он всех, – «тебе стоило его увидеть, правда. Когда я на-крыла его Крыльями Искупления и все плохое, что держало его или делало его жестоким, ушло. А когда я окутала его Крыльями Очищения и вся каменная оболочка, закрывающая его душу, рас-крошилась на мелкие кусочки… не думаю, что ты можешь представить, какой он был. Он был та-ким совершенным – и таким обновленным. И потом, когда он заплакал…»
Елена почувствовала три слоя эмоций внутри Стефана, которые практически беспрестанно преобладали друг над другом. Неверие в то, что Деймон может плакать, не смотря на то, что Елена рассказывает об этом. Потом вера и удивление, как только он увидел образы из ее воспоминаний. И, в конце концов, необходимость утешить ее, когда поймал в ее сознании ее образ, смотрящий на Деймона, навсегда угодившего в путы раскаяния. Такого Деймона больше никто никогда не увидит.
– Он спас тебя, – прошептала Елена, – но он не стал спасать себя. Он даже не торговался с Шиничи и Мисао. Он просто позволил забрать им все его воспоминания о том времени.
– Возможно, они причиняли ему слишком много боли.
– Да, – сказала Елена, специально устраняя заслоны, чтобы Стефан мог почувствовать боль, нового и совершенного существа, которое она создала, боль, когда оно осознало, что совершало жестокие действия, предавало – это заставило бы передернуться от страха даже человека с очень сильным самообладанием.
– Стефан, я думаю, он чувствует себя очень одиноким.
– Да, ангел. Думаю, ты права.
На этот раз Елена думала намного дольше, прежде чем сказать:
– Стефан? Я не уверена, что он понимает как это – быть любимым.
И пока он думал, как ответить, она сидела как на иголках. Потом очень мягко и очень мед-ленно он ответил:
– Да, ангел. Думаю, ты права.
О, как она любила его. Он всегда понимал ее. Он всегда был самым храбрым и галантным, и доверяющим, когда ей этого требовалось.
– Стефан? Можно мне снова остаться на ночь?
– А сейчас ночь, моя прекрасная любовь? Ты можешь остаться – если только они не придут, чтобы забрать меня.
Стефан сразу стал серьезным, удерживая ее взгляд.
– Но если они придут – ты обещаешь, что уйдешь тогда, правда?
Елена прямо посмотрела в его зеленые глаза и произнесла:
– Если это то, чего ты хочешь, я обещаю.
– Елена? Ты… точно собираешься сдержать обещание или нет? – внезапно его голос стал сонным, но не уставшим, а просто сонным, голосом того, кому дали силы, а потом убаюкали, и он погрузился в крепкий здоровый сон.
– Я буду очень стараться сдержать его, – прошептала Елена.
«Но тебя я точно буду держать очень крепко» – подумала она.
Если кто-то придет, чтобы причинить ему боль, она покажет им, на что способен бестелесный противник. Например, что если она внедрится в их тела, и на минутку войдет в контакт с ни-ми? Интересно, достаточно ли будет времени, чтобы она успела раздавить сердце своими прекрасными белыми пальцами? Это было бы весело.
– Я люблю тебя, Елена. Я так рад, что… мы поцеловались…
– Это не в последний раз! Посмотришь! Я клянусь! – новые исцеляющие слезы упали на не-го.
Стефан просто нежно улыбнулся. А потом заснул.
Утром Елена проснулась в своей спальне в доме леди Ульмы, одна. Но у нее было воспоминание, которому она подыщет особое место на полочках своего сознания.
И где-то в глубине ее сердца, она знала, что однажды это воспоминание о Стефане может стать у нее единственным. Она могла вообразить, что эти наполненные сладким ароматом хрупкие воспоминания будут давать ей силы жить дальше – если Стефан никогда не вернется назад.

Глава 25

– Мы должны сосредоточить наши мысли на спасении Стефана, – сказала Елена в комнате, которую занял Деймон, в старой библиотеке особняка леди Ульмы.
– О чем же еще я могу думать? – сказал Деймон, не отводя глаз с ее шеи, украшенной перламутровыми жемчужинами и бриллиантами.
Елена знала, что молочно-белое платье подчеркивало изящный изгиб ее шеи. Она вздохнула:
– Если бы мы думали, что ты действительно это имеешь в виду, тогда бы мы все могли про-сто расслабиться.
– То есть, быть такими же расслабленными, как и ты?
Елена мысленно вздрогнула. Могло показаться, что Деймон поглощен одной и только одной вещью, но его чувство самосохранения убеждало, что он был постоянно начеку, и видел не только то, что он хотел видеть, но и все, что происходило вокруг него. И это была правда, которая Елену почти невыносимо взволновала. Пусть остальные думают, что это из-за ее изумительного платья, а это и было из-за ее изумительного платья, и Елена была до глубины души благодарна Леди Ульме и ее помощникам за то, что все сделали вовремя.
Что действительно волновало Елену, хотя, была вероятность, «Нет, уверенность», – твердо сказала она себе, – что сегодня вечером, она найдет половинку ключа, которая поможет им освободить Стефана. Мысль о его лице, о том, чтобы увидеть его во плоти, была…
Была пугающей.
Думая о том, что сказала Бонни во сне, Елена тянулась за поддержкой и пониманием, и так или иначе поняла, что вместо того, чтобы держать Деймона за руки, она оказалась в его объятиях.
Истинный вопрос в то, что Стефан скажет на счет той ночи в мотеле с Деймоном? Чтобы сказал Стефан? Что тут было говорить?
– Я напугана, – услышала она, и минутой позже узнала свой собственный голос.
– Ну, не думай об этом, – сказал Деймон. – Это только делает все хуже.
«Но я солгала», – подумала Елена. – «Ты даже не помнишь этого, иначе ты бы тоже солгал».
– Что бы ни случилось, я обещаю, что я все еще буду рядом с тобой, – сказал мягко Дей-мон, – во всяком случае, у тебя есть мое слово.
Елена чувствовала его дыхание на волосах.
– И о концентрации твоих мыслей на ключе?
– Да, да, но я сегодня не питался как следует.
Елена вздрогнула, затем прижала Деймона ближе. Всего на один момент она почувствовала, не просто разоряющий голод, но острую боль, которая озадачила ее. Однако прежде чем она смог-ла четко определить ее местонахождение в пространстве, боль ушла, и ее связь с Деймоном была резко разорвана.
– Деймон.
– Что?
– Не закрывайся от меня.
– А я и не закрываюсь. Я только что сказал все, что мог, это – все. Ты знаешь, что я буду ис-кать ключ.
– Спасибо тебе.
Елена попробовала еще раз:
– Но ты не можешь просто голодать…
– Кто сказал, что я глодаю? – теперь телепатическая связь с Деймоном вернулась, но чего-то не хватало.
Он намеренно что-то скрывал, яростно сосредоточившись, чтобы отвлечь ее внимание – на голод. Елена могла чувствовать, как он бушевал в нем, будто он был тигром или волком, который днями, неделями не убивал. Комната медленно закружилась вокруг нее.
– Все… хорошо, – прошептала она, поразившись тому, что Деймон был в состоянии выдер-жать и вообще держать ее, с его внутренней сущностью, рвущейся наружу. – Что угодно… что тебе нужно… бери…
Затем она почувствовала самое нежное прикосновение острых как бритва клыков к своему горлу. Она уступила этому, капитулируя перед ощущениями.

* * *

Готовясь к праздничному вечеру у Серебряного Соловья, где они буду искать первую поло-винку от лисьего двойного ключа для освобождения Стефана, Мередит читала некоторые распе-чатки текстов, которыми она набила свой рюкзак, с огромным количеством информации, скачен-ной из Интернета. Она попыталась как можно лучше описать все, что узнала Елене и остальным. Но как теперь она могла быть уверена, что не пропустила какие-нибудь очень важные подсказки, какую-нибудь чрезвычайно важную информацию, которая будет той ниточкой, которая определит, добьются ли они сегодня вечером успеха или потерпят неудачу? Найдут ли они способ спасти Стефана или приедут домой побежденные, пока он будет томиться в тюрьме.
«Нет», – подумала она, стоя перед серебряным зеркалом, почти что боясь взглянуть на экзо-тическую красавицу, которой она стала.
«Нет, – мы даже не можем думать о слове «неудача». Ради спасения жизни Стефана, мы должны добиться успеха. И мы должны сделать это не попавшись.

* * *

Елена чувствовала уверенность и небольшое головокружение, когда они отправились на праздничный прием Серебряного Соловья. Однако когда они вчетвером прибыли на паланкинах: Деймон с Еленой, а Мередит с Бонни (Леди Ульме доктор запретил посещать какие-либо торжест-ва, пока она была беременна), к роскошному дому Благородной Леди Фазины, на нее напало что-то похожее на ужас.
«Дом был настоящим дворцов, в лучших сказочных традициях», – подумала она.
Минареты и башни возвышались на ним, вероятно выкрашенные в голубой и обильно позо-лоченные, но превращенные в бледно-лиловые солнечным светом, и выглядели чуть ли не светлее, чем небо. В дополнение, в солнечному свету обе обочины дорожки, по которой паланкины поднимались на холм, были освещены фонарями, в них было добавлено какое-то химическое вещество, или использована магия, чтобы их свет горел ярче, сменяя цвета от золотого, к красному, фиолетовому, голубому, зеленому и серебряному; и эти цвета горели так натурально.
От этого у Елены перехватило дыхание, так как только им во всем мире, который был только доступен ее взору, не передавался оттенок красного.
Деймон взял с собой бутылку «Черной Магии», и был едва ли не в слишком хорошем на-строении. «Не преднамеренно двусмысленно», – подумала Елена.
Когда их паланкин остановился на вершине холма, Деймон и Елена высадились и спусти-лись в проход, который был значительно отрезан от солнечного света. Теперь над ними возвышался деликатный, освещенный бумажными фонариками – несколько больший паланкин, чем мгновение до этого – яркий свет и причудливая форма, придавали праздничную и игривую атмосферу дворцу, столь великолепному, что это пугало. Они прошли меж подсвеченных фонтанов, некоторые из которых были с сюрпризами – типа полосы магических лягушек, которые постоянно прыгали от лилии к лилии: шлеп, шлеп, шлеп, как звук дождя по крыше, или огромная золоченая змея, извивавшаяся среди деревьев и над головами гостей, она сползала оттуда до земли, а затем возвращалась обратно к деревьям.
Опять же, это была земля, которая могла просвечивать всевозможными видами магических стай рыб, акул, угрей, и резвящихся дельфинов, а в тусклой синеве глубин гораздо ниже, маячила фигура гигантского кита.
Елена и Бонни поторопились как можно скорее пройти эту часть пути. Было ясно, что владелица этой недвижимости может позволить себе любую феерию, какую угодно ее душе, и, прежде всего, музыку, из каждой стороны, прекрасно, – иногда странно – играл разнаряженный оркестр, или может это был всего лишь один знаменитый солист, пение доносилось из позолоченной клетки, висевшей, примерно, в двадцати пяти метрах над землей.
Музыка… музыка и свет были везде…
Сама Елена, хотя и была в восторге от достопримечательностей, звуков, и великолепных ароматов исходящих из огромных банок с цветами, так же как и от гостей, как мужчин, так и женщин, ощущала легкий страх, павший камешком в животе.
Она думала, что ее платье и бриллианты были выполнены так искусно, а затем она покинула дом Леди Ульмы. Теперь она была здесь, у Леди Фазины… что ж, здесь было так много комнат, так много людей, настолько причудливо и утонченно одетых, так же как она сама и ее сестра «личный ассистент».
Она побоялась, что – ну, что в сравнении с вон той женщиной, со своей элегантной тиарой украшенной тремя рядами бриллиантов и изумрудов, свисающих до ее элегантных окруженных бриллиантами пальцев, заставляют, в сравнении, ее не украшенные волосы выглядеть безвкусно или смешно, на таком то грандиозном фоне.
«Знаешь ли ты, сколько ей лет?» – Елена чуть не подпрыгнула, когда услышала в своей го-лове голос Деймона.
«Кому?» – ответила Елена, стараясь сдержать, по крайней мере, свою зависть – свою обеспо-коенность – от своего телепатического голоса.
«Я так громко думаю?» – добавила она в испуге.
«Не то чтобы громко, но никогда не повредит думать потише. И ты прекрасно знаешь «ко-му»: той жирафе, которую ты так разглядываешь», – ответил Деймон. – «К твоему сведению, она примерно на двести лет старше меня, и она старается выглядеть где-то на тридцать, при том, что это на десть лет меньше того, когда она стала вампиром».
Елена заморгала.
«Что ты хочешь сказать этим?»
«Отправь немного Силы к своим ушам», – добавил Деймон. – «И перестань беспокоиться!»
Елена послушно добавила немного Силы, до того момента, как почувствовала мощный всплеск в своих ушах, и вдруг разговоры стали слышны со всех сторон.
–…о, богиня в белом.
– Она всего лишь ребенок, но что за фигура…
–… да, та, что с золотыми волосами.
– Великолепна, не правда ли?
–…ох, ради Аида, посмотрите на эту девочку…
–… Вы видите принца и принцессу вон там? Дорогая, мне интересно, они предпочитают меняться местами или… или… образовывать квартет?
Это гораздо больше походило на то, что Елена привыкла слышать на вечеринках.
Это придало ей больше уверенности. А так же, поскольку она позволила своим глазам блуж-дать более смело сквозь богато выряженных коршунов, заставило внезапно проникнуться любо-вью и уважением к Леди Ульме, которая придумала и руководила пошивом трех великолепных платьев всего за одну неделю.
«Она гений», – торжественно сообщила Елена Деймону, зная, что он слышит ее мысли, и он мог понять кого, она имела в виду.
«Посмотри на Мередит. вокруг нее уже толпа. И… и…»
«И она совсем не ведет себя как Мередит», закончил Деймон, прозвучав немного обеспокое-но.
Мередит же не выглядела обеспокоенной ни в коем случае. Она нарочно повернулась лицом, чтобы показать классический профиль своим поклонникам, но он совершенно не был профилем уравновешенной и спокойной Мередит Сайлс. Это была знойная, экзотическая девушка, казалось, что она вполне могла бы петь Хабанера из «Кармен».
У нее был открыт веер, и она грациозно и томно обмахивалась им. Мягкое и в тоже время теплое внутренне освещение заставляло ее обнаженные плечи и руки мерцать словно жемчуг, а черное бархатное платье, выглядело еще более загадочным и ярким, чем до этого в доме. В самом деле, казалось, что уже есть один пострадавший раненый в самое сердце; он опустился перед ней на колено, сжимая в руке красную розу, которую с такой поспешностью вытащил из одного из букетов, что укололся о шип, и теперь кровь сочилась из его большого пальца. Мередит, казалось, совсем этого не заметила.
Оба, и Елена и Деймон почувствовали молодого человека, который был белокур и очень красив.
Елена почувствовала сожаление… а Деймон почувствовал голод.
«Она определенно вышла из своей скорлупы», – высказался Деймон.
«Ох, Мередит действительно никогда из нее не выходила», – ответила Елена. – «Это все наиграно. Но в эту ночь, я думаю, это делают платья. Мередит одета как сирена, и она ведет себя знойно. Бонни одета как павлин и… смотри».
Она повернула голову вниз к длинному коридору, который вел к огромной комнате перед ним.
Бонни, одетая во что-то наподобие реальных павлиньих перьев, имела свою толпу поклон-ников – и это было именно то, что они делали: поклонялись. Каждое движение Бонни, казалось, было легким и птичьим, ее нефритовые браслеты синхронно перезванивались на ее маленьких кругловатых ручках, ее серьги подрагивали с каждым наклоном головы, ноги, казалось, мерцали в золотых сандалиях, позади нее был павлиний хвост.
«Ты знаешь, это странно», – пробормотала Елена, когда они добрались до большой комнаты, наконец, договорив совсем тихо, чтобы услышать телепатический голос Деймона: – «Я не осозна-вала этого, но Леди Ульма создала нам платья различных уровней животного мира».
«Хмм?» – Деймон снова посмотрел на ее шею.
Но, к счастью, в этот момент человек одетый в земной костюм – смокинг, кушак, и так далее – подошел с большими серебряными бокалами «Черной Магии». Деймон выпил вино залпом и взял другой бокал, грациозно кланяясь официанту. Потом он и Елена заняли места – за пределами заднего ряда, даже если это было грубо по отношению хозяйке. У них должна быть возможность, чтобы улизнуть.
– Что ж, Мередит – русалка высшего уровня, она ведет себя как сирена. Бонни – птица, и это еще один высокий уровень, она ведет себя как птица: ждет, пока все мальчики проявят себя, про-должая дразниться. А я бабочка – что ж, я полагаю, я буду светской бабочкой сегодня. Надеюсь, рядом с тобой.
– Как… мило, – выдавил Деймон, – но почему ты думаешь, что ты именно бабочка?
– Ну, это дизайн, глупенький, – сказала Елена, и она подняла свой переливающийся золотом и перламутром веер и легонько стукнула его по лбу. Затем она открыла его, показав Деймону мас-терски выполненный рисунок с таким же узором, как и ожерелье, украшенное с лицевой стороны мелкими крупицами алмазов, золота и перламутра, где им не мешали складки.
– Ты видишь? Бабочка, сказала она, рисуясь неподдельным удовольствием.
Деймон проследил контур тонким длинным пальцем, очень напоминая Стефана, и ком встал у нее в горле, он остановился на шести стилизованных линиях над головой.
– С каких пор у бабочек есть волосы? – его пальцы двигались к двум горизонтальным лини-ям между крыльев, – или руки?
– Там ноги, – изумленно сказала ему Елена.
– Какая разница между руками и ногами или шесть волосков у тебя на голове или крыльев?
– Пьяный вампир, – предложил голос над ними и Елена, подняв глаза, удивилась, увидев Сейджа.
– Можно я сяду с вами? – спросил он. – Я не смог бы справиться с рубашкой, но моя крест-ная фея заставила появиться как по волшебству жилетку.
Елена, смеясь, передвинулась на соседнее сиденье, чтобы он мог сесть у прохода рядом с Деймоном.
Он выглядел намного аккуратнее, чем когда она видела его в последний раз, работающим около дома, хотя его длинные волосы все еще висели беспорядочными кудрями. Однако она заме-тила, что его волшебная фея надушила его одеколоном с запахом кедра и сандалового масла и одела на него жилетку и джинсы Dolce & Gabbana. Он выглядел… великолепно. Это означало, что он не животное.
– Я думала ты не придешь, сказала ему Елена.
– Как ты можешь такое говорить? Облачиться как ты – в небесно белый с золотым? Ты упо-мянула про праздничный прием; твое слово для меня закон.
Елена прыснула.
Конечно, сегодня вечером каждый воспринимал ее иначе. Это было из-за платья.
Сейдж, шептал что-то о своей скрытой гетеросексуальности, клялся, что рисунок на ее оже-релье и веер были образцами совершенства. Очень вежливый демон справа от нее, имевший сире-невую кожу и маленькие вьющиеся белые рожки, почтительно утверждал, что она смотрит на него как богиня Иштар, которая будто бы послала его в Темное Измерение несколько тысячелетий назад для того, чтобы пристрастить людей к лени.
Елена сделала мысленную пометку, чтобы не забыть уточнить у Мередит, означает ли это, что он уговаривал людей есть ленивцев, которые, как она знала, были дикими животными, веду-щими не слишком активный образ жизни, или тут речь о чем-то другом.
Тогда Елена подумала, что Леди Ульма назвала платье «Платьем богини», так ведь? Это пла-тье можно носить только в том случае, если твое тело очень молодо и очень близко к совершенст-ву, потому что нет никакой возможности одеть под него нижнее белье или хоть как-то минималь-но его драпировать, что являлось его опасной особенностью.
Единственная вещь под платьем Елены ее собственное молодое тело и пара скудных, мягких телесного цвета клочков нижнего кружевного белья. О, и брызги жасминового парфюма.
«Так что это богиня – я чувствую себя подобно ей», – подумала она, поблагодарив демона (который стоял и кланялся). Люди занимали места перед первым выступлением Серебряного Со-ловья. Елена должна была признать, что ей хотелось увидеть Леди Фазину, и к тому же, было слишком рано предпринять попытку отправиться в уборную – Елена уже заметила, что охранни-ки стоят во всех дверях. Две арфы стояли на помосте в центре большого круга из стульев. Вне-запно все вскочили на ноги и захлопали, и Елена ничего бы не увидела, если бы Леди Фазина не выбрала тот же проход, у которого расположились Елена и Деймон. Как это было, она останови-лась рядом с Сейджем, чтобы поприветствовать ликующую толпу и Елена прекрасно видела ее.
Она была привлекательной молодой женщиной, которая к удивлению Елены выглядела чуть старше двадцати, и в тоже время была практически такой же маленькой как Бонни.
Это крошечное существо, очевидно, относилось к ее прозвищу очень серьезно: она была одета в платье сделанное полностью из серебряной сетки. Ее волосы так же были серебристо-металлическими, охваченные высоко впереди и очень короткие со спины. Ее шлейф был едва привязан на две простые застежки у плеч. Он горизонтально плыл позади нее, постоянно двигаясь, больше походя на луч луны или облако, будто настоящее, до тех пор, пока она не добралась до центрального помоста и не поднялась на него, затем раз прошлась вокруг высокой открытой арфы, и тут накидка мягко и грациозно соскользнула на пол и полукругом собралась возле нее. А затем зазвучал волшебный голос Серебряного Соловья. Она заиграла на высокой арфе, которая выглядела еще более высокой по сравнению с ее миниатюрной фигуркой. Своими пальцами она могла заставить арфу петь, уговорить ее реветь, как ветер или извлечь музыку которая, казалось, спускалась с небес в глиссандо.
Елена плакала на протяжении ее первой песне, даже притом, что она была спета на каком-то иностранном языке. Это было так пронизывающе мелодично, что напомнило Елене Стефана, вре-мена, когда они были вместе, общаясь только самыми мягкими словами и прикосновениями…
Но самым впечатляющим инструментом Леди Фазины был ее голос. Ее маленькое тело мог-ло произвести экстраординарную силу, когда она того хотела. И в то время как она пела одну горькую песню с минорной мелодией за другой, Елена могла чувствовать, что ее кожа покрывалась мурашками, а ноги дрожали. Она чувствовала, что в любой момент могла бы пасть перед ней на колени, поскольку эти мелодии заполнили ее сердце.
Тут кто-то дотронулся до нее сзади, Елена вздрогнула, возвращенная так быстро из мира фантазий, который уже окутал ее. Но это была всего лишь Мередит, у которой, невзирая на лю-бовь к музыке, имелось весьма дельное предложение для их компании.
– Я собиралась сказать, почему бы не начать сейчас, в то время как все остальные слуша-ют? – шептала она. – Даже охранники отвлеклись. Как мы договорились, два на два, да?
– Мы просто всюду осмотрим дом. Мы даже можем найти что-нибудь, в то время как все здесь будут слушать, еще около часа. Сейдж, может, будешь поддерживать связь между двумя группами, телепатически?
– Сочту за честь, мадам.
Пятеро отправились в особняк Серебряного Соловья.

Глава 27

Кто-то пытался заставить ее попить из стакана. Обоняние Елены было настолько острым, что она практически смогла распробовать вкус, того, что было в стакане – вкус вина «Черная Магия». И она не хотела его пить! Нет! Она выплюнула его. Они не смогут заставить ее его выпить.
– Дитя мое, это для твоего же блага. Теперь выпей это.
Елена отвернулась. Она почувствовала тьму, которая как буря накрыла ее. Да. Это было к лучшему. Почему бы им оставить ее в покое? Где-то глубоко в ее сознании маленький мальчик был с ней в темноте. Она помнила его, но не помнила его имени. Она протянула свои руки, и он принял их, и казалось, что его цепи стали легче, чем они были… когда? Раньше. Это было все, что она смогла вспомнить.
– Ты в порядке? прошептала она ребенку.
Здесь, в глубине, в самом сердце их связи, шепот казался криком.
– Не плачь. Не нужно слез, – умолял он ее, но слова напомнили ей то, о чем было невыносимо думать, и она положила свои пальцы на его губы, нежно заставляя его замолчать.
И тут внутрь прогрохотал громкий голос Из Вне.
– Итак, дитя мое, вы снова решили стать вампиром.
– Это то, что происходит? – прошептала она мальчику. – Я снова умираю? Чтобы стать вам-пиром?
– Я не знаю! – заплакал ребенок. – Я ничего не знаю. Он разозлился. Я боюсь.
– Сейдж не навредит тебе, – пообещала она. – Он уже – вампир, и твой друг.
– Не Сейджа…
– Тогда кого ты боишься?
– Если ты снова умрешь, я буду полностью прикован к цепи, – ребенок показал ей жалкую картину – себя обвитого кольцами тяжелых цепей.
Она была у него и во рту, словно кляп. Прочно связывала руки по швам, и крепя его ноги к валуну. Кроме того, цепи плотно впивались в нежную плоть ребенка, пронзая ее повсюду, текла кровь.
– Кто сотворил бы такое? – плакала Елена. – Я заставлю его пожалеть, что он родился на этот свет. Скажи мне, кто собирается это сделать!
Лицо ребенка было грустным и потерянным.
– Я, – сказал он печально. – Он. Он/я. Деймон. Потому, что мы должны убить тебя. Но если это не его вина… Мы должны. Мы должны.
– Но, может, я умру, доктор сказал, что…
В последнем предложении была определенная доля надежды. Это придало Елене решимости. Если Деймон не мыслил ясно, то возможно и она тоже, медленно продумывала она. Может… может она должна сделать то, что хотел Сейдж. И доктор Меггар. Она уловила его голос, как буд-то сквозь густой туман:
–…ради, ты работала всю ночь. Дай шанс кому-нибудь еще. Да… всю ночь.
Елена не хотела просыпаться снова, и у нее было сильное желание.
– Может быть, сменить сторону? – предложил кто-то, возможно, девушка. Голос юный, но одновременно и решительный. Бонни.
– Елена… это Мередит. Ты чувствуешь, что я держу твою руку? – была пауза, а потом по-следовал громкий взволнованный вскрик: – эй, она сжала мою руку! Вы видели? Сейдж, скажи Деймону, зайти сюда побыстрей.
Все плыло…
–…выпей немного больше, Елена? Я знаю, знаю, ты сыта этим по горло. Но ты можешь вы-пить немного ради меня?
Все плыло…
– Очень хорошо, дитя мое! А теперь, ты не откажешься выпить немного молока? Деймон считает, что ты можешь остаться человеком, если выпьешь немного молока.
У Елены было две мысли по этому поводу. Первая – если она выпьет еще немного, то может взорваться. А вторая – она не собиралась исполнять никаких глупых обещаний. Она попыталась заговорить, но с ее губ слетел лишь шепот.
– Скажите Деймону, – я не собираюсь поправляться до тех пор, пока он не освободит маленького мальчика.
– Кого? Какого маленького мальчика?
– Елена, милая, все мальчики в этом имении являются свободными.
Мередит:
– Почему бы не позволить ей сказать это Деймону?
Доктор Меггар:
– Елена, Деймон находится прямо здесь, на кушетке. Вы оба были очень больны, но ты будешь в порядке. Сюда, Елена, мы можем передвинуть кушетку, так что ты сможешь поговорить с ним. Все, готово.
Елена попыталась открыть глаза, но все было жестоко ярко. Она перевела дыхание, и попытался снова. Все еще слишком ярко. И она не знала, как еще притупить этот свет. Она говорила с закрытыми глазами, не видя, но чувствуя его присутствие:
– Я не могу оставить его одного снова. Особенно, если ты собираешься заковывать его в оковы и затыкать ему рот.
– Елена, – проговорил Деймон дрожащим голосом, – я провел нехорошую жизнь. Но я не держал рабов прежде, я клянусь. Спроси любого. И я бы не поступил так с ребенком.
– Нет, ты сделал это, и я знаю его имя. И я знаю, что в нем есть мягкость, доброта, хорошая натура… и страх.
Низкий голос Сейджа:
–… волнующий ее…
Немного более громкий голос Деймона:
– Я знаю, что она не в своем уме, но я все еще хотел бы знать имя этого маленького мальчика, с которым я, как предполагается, это сделал. Как это волнует ее?
И добавил немного громче:
– Но разве я не могу просто спросить ее? По крайней мере, я могу очистить свое имя от этих обвинений.
А затем произнес вслух:
– Елена? Ты можешь сказать мне, какого ребенка я, как предполагается, так замучил?
Она так устала. Но она ответила громким шепотом:
– Его зовут Деймон, конечно.
Послышался опустошенный шепот Мередит:
– Боже мой. Она готова была умереть за метафору.

* * *

Мэтт наблюдал, как миссис Флауэрс осматривала значок шерифа Моссберга, который она держала в одной руке и водила по нему пальцами другой. Значок забрали у Ребекки, племянницы шерифа Моссберга. Это произошло совершенно случайно, когда Мэтт почти столкнулся с нею ранее в этот день. Потом он заметил, что на ней, словно платье, была одета мужская рубашка. Рубашка была знакомой – это была рубашка шерифа из Риджмонта. Потом он увидел значок, все еще пристегнутый к ней. Можно сказать много вещей о шерифе Моссберге, но невозможно вообразить его, теряющим собственный значок. Мэтт забыл о вежливости и ухватился за небольшой металлический щит прежде, чем Ребекка могла остановить его. У него было болезненное чувство в животе тогда, и оно только ухудшился с тех пор. И выражение миссис Флауэрс также не успокаивало его.
– У него не было прямого контакта с кожей, – тихо сказала она, – поэтому я вижу изображения туманно. Но, мой милый Мэтт, – она подняла на него потемневшие глаза, – я боюсь.
Она дрожала, сидя в стуле у кухонного стола, на котором стояли нетронутыми две кружки горячего пряного молока.
Мэтт откашлялся и поднес обжигающее молоко к губам.
– Вы думаете, что мы должны отправиться и все разузнать.
– Мы обязаны, – сказала миссис Флауэрс. Она покачала головой, с мягкими, тонкими белы-ми кудрями, с сожалением: – дорогая мама очень настойчива, и я также чувствую это; большое волнение в этом экспонате.
Мэтт чувствовал толику гордости, оттеняющую его страх перед защитой «артефакта»; затем он подумал: «Да, своровать значки с майки двенадцатилетней девчонки и есть то, чем стоит гордиться».
Голос миссис Флауэрс раздался из кухни:
– Тебе лучше одеть несколько рубашек и свитеров, а так же парочку этих вещей.
Она боком вышла из кухни, держа несколько длинных пальто, по-видимому, из шкафа перед дверью в кухню, и несколько пар садовых перчаток. Мэтт вскочил, чтобы помочь ей с охапками пальто и зашелся в кашле от запаха нафталина, или чего-то другого, пряного, окружившего его.
– Почему я чувствую себя как на Рождество? – спросил он, кашляя почти после каждого слова.
– О, это должно быть из-за гвоздичного средства для сохранения одежды по рецепту двоюродной бабушки Морвен, – ответила миссис Флауэрс.
А затем добавила:
– Некоторые из этих пальто сохранились со времен моей матери.
Мэтт поверил ей.
– Но снаружи все еще тепло. Почему мы все таки должны надеть их?
– Чтобы защититься, дорогой Мэтт, чтобы защититься! В этих пальто вплетены заклинания против зла.
– Даже в перчатки? – спросил Мэтт с сомнением.
– Даже в перчатки, – твердо сказала Миссис Флауэрс. Она замялась, затем сказала тихим го-лосом: – и нам стоит приобрести несколько фонариков, Мэтт, дорогой, потому что есть кое-что, что нам придется сделать во мраке.
– Вы шутите!
– К сожалению, нет. И нам стоит достать веревку, чтобы обвязать друг вокруг друга. Сего-дня мы ни при каких обстоятельствах не должны оказаться в старом лесу.
Час спустя Мэтт все еще обдумывал это. У него не было никакого аппетита есть обильные тушеные баклажаны ля Формаж, приготовленные миссис Флауэрс, а винтики в его мозгу не пре-кращали работать.
«Мне бы хотелось знать, так ли чувствовала себя Елена, когда совмещала планы «А», «B» и «C». Мне бы хотелось знать, понимала ли она, что это глупая затея».
Он чувствовал, как что-то все сильнее сжимало его сердце, и с тех пор, как он оставил Дей-мона и Елену, в трехсоттысячный раз задавался вопросом, поступил ли он правильно.
«Это должно быть правильным решением», – твердил он себе. И это причиняло боль, что и было доказательством. «Вещи, причиняющие реальную боль, и есть правильные вещи. Но я про-сто хотел попрощаться с ней… Но если бы ты это сделал, то никогда не смог бы покинуть их. Признай, придурок: чем дальше Елена, тем большим неудачником ты являешься. С тех пор она нашла того, кто ей нравится больше, чем ты, ты поступал как Мередит и Бонни – помогал ей удержать его и держался подальше от плохого парня. Может тебе стоит приобрести майку с надписью: «Я – собачонка. На службе у принцессы Еле…»»
ШМЯК!
Мэтт подскочил и приземлился на корточки, что оказалось более болезненно, чем представ-лялось по кинофильмам. С грохотом распахнулись ставни в противоположной стороне комнаты. Хотя, скорее, с хлопком. Снаружи пансионат был в очень плохом состоянии, и деревянные ставни иногда освобождались от своих зимних оков. После того, как его сердце перестало судорожно биться, Мэтт подумал о том, было ли это простым совпадением. В пансионате, где Стефан проводил столько времени? Может, каким-то образом след его духа остался и настроен на то, что люди думают в этих стенах. Если это так, то Мэтт только что получил ощутимый удар в солнечное сплетение, по тому, как он себя чувствовал.
«Прости, друг», – подумал он, чуть не сказав это в слух. – «Я не хотел бросать твою девуш-ку. Она под большим давлением».
Бросать его девушку? Бросать Елену? Черт возьми, он был бы первым человеком, который побьет любого, кто бросит Елену. Если Стефан не использовал вампирские способности, чтобы выйти за пределы своего тела!
А о чем всегда говорила Елена? Нельзя быть готовым ко всему. Планов и подпланов не бывает слишком много, потому что, как Бог сотворил досадную оболочку вокруг арахиса, также и твой главный план будет иметь несколько недостатков. Вот почему Елена обычно работала с таким большим количеством людей, с каким было возможно. Так что если планы «С» и «Д» работа-ют, то никогда не нужно их усложнять. Они будут там, если понадобятся.
Думая об этом, и чувствуя, что его голова прояснилась с того времени, как он продал «При-ус» и дал деньги Стефана Бонни и Мередит для оплаты перелета, он пошел работать.

* * *

– А потом мы гуляли вокруг поместья и видели яблоневый, апельсиновый и вишневый са-ды, – рассказывала Бонни Елене, которая лежала такая маленькая и беззащитная в своей кровати с балдахином, на котором висели прозрачные пыльно-золотые ширмы, в данный момент собранные и обвязанные тяжелыми шнурами кисточками разных оттенков золотого.
Бонни удобно устроилась в мягком золотом кресле, приставленном к кровати. Она положила свои маленькие босые ноги на простыни. Елена не была хорошим пациентом. Она хотела встать, она упрямилась. Она хотела иметь возможность гулять. Это принесло бы ей больше пользы, нежели всякая овсянка, стейк, молоко и визиты доктора Меггара, который поселился в поместье, по пять раз на дню.
Она знала, чего все они действительно боятся. Бонни выболтала все это в одном длинном рыдании, и причитая однажды ночью, когда дежурила рядом с ней:
– Т-ты кричала и все в-вампиры слышали это, и Сейдж просто взял Мередит и меня словно двух котят, по одной в каждую руку, и побежал к месту, откуда доносились крики. Но т-так много людей подоспели к вам первыми! Ты была без сознания, как и Деймон, и кто-то сказал: «оно-они подверглись нападению и я ду-думаю они мертвы!» И все гов-говорили: «Позовите Стражей!». И я упала в обморок, слегка.
– Ш-ш, – сказала Елена ласково и спокойно. – Выпей «Черной Магии», чтобы почувст-вовать себя лучше.
Бонни выпила немного. И еще немного. А затем продолжила историю:
– Но Сейдж видимо знал что-то, поскольку сказал: «Я врач и осмотрю их. И ты бы действи-тельно поверила ему, услышав как он это сказал! А потом он посмотрел на вас обоих, и я думаю, он сразу понял, что произошло, потому что он сказал: «Доставьте карету! Мне нужно доставить их к доктору Меггару, моему коллеге. И пришла сама Леди Фазина и сказала, что они могут взять один из ее экипажей, и просто отправить его обратно в любое вре-время. Она та-а-а-а-ак богата! А потом мы вынесли вас двоих через задний ход, потому что были, были сволочи, которые сказали – дайте им умереть. Они были реальными демонами, белыми как снег, называемые Снежными Женщинами. А потом, потом, мы просто ехали в экипаже и, О Боже! Елена! Елена, ты умерла! Ты переставала дышать дважды! А Сейдж и Мередит только и успевали оказывать тебе доврачебную помощь. А я, я молилась так сильно.
К этому времени Елена, полностью погрузившаяся в рассказ, обняла ее, но слезы Бонни про-должали возвращаться.
– И мы звонили в дверь к доктору Меггару так, словно пытались взломать ее, и кто-то казал ему, и он сказал, осмотрев тебя: «Она нуждается в переливании крови».
И я сказала:
– Возьмите мою кровь.
Потому что помню, как в школе мы обе сдавали кровь для Джоди Райт и мы были практиче-ски единственными, кто мог это сделать, так как у нас одна группа крови. А затем доктор Меггар разместил два стола, готовых так быстро, как это, – Бонни щелкнула пальцами, – и я так боялась, что едва могла держаться неподвижно для иглы, но я это сделала. Я, так или иначе, это сделала! Они сделали тебе переливание. А между тем, ты знаешь, что Мередит сделала? Она позволила Деймону ее укусить. Она действительно позволила ему. Доктор Меггар послал экипажи обратно в особняк, чтобы попросить слуг для помощи Деймону, которые «хотели премию», так это здесь называется, и экипаж возвратился назад полным. И я не знаю, сколько их было у Деймона, но много. Доктор Меггар сказал, что это лучшее лекарство. И Мередит, и Деймон и все мы просили и смогли убедить доктора Меггара приехать сюда, я имею ввиду жить, и Леди Ульма собирается превратить это целое здание в больницу для бедных. А после этого мы просто пытались делать все, чтобы ты пошла на поправку. Деймону стало лучше на следующее утро. И Леди Ульма и Люсьен, он – я имею ввиду, что это была их идея, но он сделал это, послал жемчуг Леди Фазине – это был тот жемчуг, который отец Ульмы считал никогда не найдет достаточно богатого покупателя, потому что он настолько большой, что его можно сравнить с хорошей горстью в размере, но нестандартный, с изобилием сплетений и изгибов, и блеском серебра. Они подвесили ее на толстую цепочку и послали ей.
Глаза Бонни снова заполнились слезами.
– Потому что она спасла тебя и Деймона. Ее экипаж сохранил ваши жизни.
Бонни наклонилась, чтобы прошептать:
– А Мередит сказала мне – это секрет, но не для тебя – что быть укушенной не так уж плохо. Надо же! – Бонни, словно котенок, зевнула и потянулась.
– Потом, меня бы тоже укусили, – сказала он почти печально, и быстро добавила, – но ты нуждалась в моей крови. В человеческой крови, и моей в частности. Я предполагаю, что они здесь знают все о группах крови, потому что они могут чувствовать различия по вкусу и запаху.
Потом она подпрыгнула и сказала:
– Ты хочешь взглянуть на половинку лисьего ключа? Мы были так уверены, что все конче-но, и что нам его никогда не найти, но когда Мередит пошла в спальню, чтобы ее укусили – и я клянусь, это все, что они делали – Деймон дал ей его и попросил сохранить. Ну и она сделала это, она хорошо заботилась о нем, и он хранится в маленьком ларце, который сделал Люсьен, он вы-глядит как пластиковый, но это не так.
Елена восхищалась маленьким полумесяцем, но ей больше нечем было занять себя лежа в кровати, кроме как болтать и читать классику или энциклопедии с Земли. Они даже не позволили ей и Деймону лежать в одной комнате. Елена знала почему. Они боялись, что они с Деймоном бу-дут не только говорить. Они боялись, что она подойдет к нему и вдохнет его экзотический знако-мый аромат, состоящий из итальянского бергамота, мандарина и кардамона, и взглянет в его чер-ные глаза, в чьих зрачках могла бы поместиться целая вселенная, и ее колени задрожат, и она про-снется вампиром.
Они ничего не знали! Она и Деймон благополучно обменивались кровью в течение многих недель до кризиса. Если не случится ничего выводящего его из равновесия, то он, как и было раньше, будет вести себя как примерный джентльмен.
– Гм, – сказала Бонни, услышав этот протест, барабаня по подушке ногтями с серебристым маникюром. – Возможно, я не скажу им, что вы изначально обменивались кровью так много раз. Тогда они смогут сказать «Ага!», ну или что-то в этом роде. Ты знаешь, они могут увидеть в этом что-нибудь не то.
– Нечего здесь видеть. Я здесь, чтобы забрать моего возлюбленного Деймона, а Стефан лишь помогает мне в этом.
Бонни смотрела на нее со сдвинутыми бровями, поджав губы, но не решилась сказать ни слова.
– Бонни?
– Ага?
– Я только что сказала, именно то, что я думаю, я сказала?
– Ага.
Елена, одним движением, собрала в охапку подушки и уткнула в них лицо.
– Не могла бы ты сказать повару, что я хочу другой стейк и большой стакан молока? – про-сила она приглушенным голосом из-под подушек. – Мне не хорошо.

* * *

У Мэтта был новый разваливающийся автомобиль. Он всегда мог раздобыть себе машину, если это действительно было нужно. И вот теперь он ехал, урывками, к дому Обаасан. К миссис Сайтоу, поспешно поправил он самого себя. Он не хотел притеснять незнакомые ему культурные традиции, не тогда, когда он просил об одолжении.
Дверь в доме Сайтоу открыла женщина, которую Мэтт никогда до этого не видел. Она была привлекательной женщиной, одетой в широкую алую юбку – или возможно в очень широкие алые штаны – она стояла, расставив ноги так далеко друг от друга, что трудно было сказать. Она была одета в белую блузку. Ее лицо было поразительным: два ряда прямых темных волос и мень-шая, более опрятная челка, которая доходила до бровей. Но самое поразительное, из всего, было то, что она держала длинный изогнутый меч, направленной прямо на Мэтта.
– П-привет, – сказал Мэтт, когда дверь распахнулась, разоблачая виденье.
– Это хороший дом, – ответила женщина. – Это дом не для злых духов.
– Я так никогда и не думал, – сказал Мэтт, отступая по мере ее продвижения. – Честно.
Женщина закрыла глаза, словно искала что-то в своих мыслях. Затем, внезапно, она опусти-ла меч.
– Ты говоришь правду. Вы не несешь ничего плохого. Пожалуйста, входи.
– Спасибо, – сказал Мэтт.
Он никогда не был так счастлив оттого, что взрослая женщина пригласила его.
– Орим, – донесся со второго этажа тонкий, слабый голос. – Это один из детей?
– Да, Хахаве, – ответила женщина, о которой Мэтт мог думать исключительно как о «жен-щине с мечом».
– Почему ты не посылаешь его наверх?
– Конечно, Хахаве.
– Ха-ха – я имею ввиду: «Хахаве»? – сказал Мэтт, обращая нервный смех в отчаянное пред-ложение, как только меч снова качнулся к его животу. – Не Обаасан?
Женщина с мечом улыбнулась в первый раз.
– Обаасан – значит бабушка. Хахаве – один из вариантов обращения к маме. Но мама не бу-дет возражать, если вы назовете ее Обаасан, это дружеское приветствие для женщин ее возраста.
– Хорошо, – сказал Мэтт, стараясь изо всех сил походить на всестороннего дружелюбного парня.
Миссис Сайтоу жестом указала ему подниматься по лестнице, наверху он заглянул в не-сколько комнат, прежде чем нашел одну с большим хлопчатобумажным матрасом, находящимся точно посередине полностью голого пола, а на нем была женщина, которая казалась настолько крошечной и подобной кукле, словно была нереальной. Волосы у нее были такими же гладкими и черными, как у женщины с мечом. Они были подняты или расположены как-то так, что они обра-зовывали вокруг нее ореол, когда она лежала на кровати. Но темные ресницы на бледных щеках были закрыты и Мэтт, задавался вопросом, не впала ли она в один из внезапных снов пожилых людей. Но потом довольно резко, кукольная леди открыла глаза и улыбнулась.
– Да ведь это Масато-сан! – сказала она, глядя на Мэтта.
Плохое начало. Если она даже не признавала, что белокурый парень не был ее японским другом приблизительно шестьдесят лет назад…
Но затем она засмеялась, прикрывая рот ее маленькими руками.
– Я знаю, знаю, – сказала она. – Ты – не Масато. Он стал банкиром, очень богат. Очень тол-стым. Особенно в районе головы и живота.
Она снова ему улыбнулась.
– Садись, пожалуйста. Ты можешь звать меня Обаасан, если захочешь, или Орим. Моя дочь была названа в честь меня. Но ее жизнь была трудна, как и моя. Быть жрицей, – и самураем… это требует дисциплины и большой работы. И моя Орим хорошо с этим справлялась… пока мы не приехали сюда. Мы искали мирный, тихий городок. Вместо этого Изабелл нашла… Джима. И Джим был… неподходящим.
Горло Мэтта раздулось от желания защитить друга, но какая защита там могла быть? Джим провел ночь с Кэролайн – под ее настойчивым приглашением. И он стал одержим, и принес эту одержимость его подруге Изабелл, которая проникла в ее тело в гротескной манере, между про-чим.
– Мы должны достать их, – серьезно сказал Мэтт. – Китцунов, которые начали это все… ко-торые начали это с Кэролайн. Шиничи и его сестру – Мисао.
– Китцунов, – кивнула Обаасан. – Да, я сказала, что бы участвовал один человек с самого начала. Давай посмотрим; я благословила несколько талисманов и амулетов для твоих друзей…
– Я набил карманы пулями, смущенно сказал Мэтт, высыпая смесь различных пуль на ее по-крывало. – Я даже нашел в Сети несколько молитв избавляющих от них.
– Да, ты хорошо подготовился. Хорошо.
Обаасан посмотрела на копии распечатанных им молитв. Мэтт скорчился, зная, что он всего лишь пробежался по списку Мередит, и что это ее заслуга.
– Сначала я благословлю пули, а затем я выпишу побольше амулетов, – сказала она. – Раз-местите амулеты там, где вы нуждаетесь в защите больше всего. А также, я полагаю, вы знаете, что делать с пулями.
– Да, мэм! – Мэтт пошарил в карманах, в поисках нескольких последних, и положил их в протянутую ладонь Обаасан.
Затем она прочла нараспев длинную, тщательную молитву, вытягивая свои крошечные руки над пулями. Мэтт не нашел заклинание пугающим, но он знал, что медиум из него был никчем-ный, и что Бонни возможно видела и слышала вещи, которые он не мог.
– Должен ли я целиться в какую-то определенную их часть? – спросил Мэтт, смотря на ста-рую женщину и пытаясь следить по своему собственному экземпляру молитвы.
– Нет, любая часть тела или головы подойдет. Если ты отрежешь хвост, ты сделаешь их сла-бее, но ты также и разозлишь их.
Обаасан остановилась и прокашлялась, коротким сухим кашлем старой леди. Еще до того как он смог предложить сбегать вниз и принести ей попить, миссис Сайтоу вошла в комнату с подносом, на котором стояло три маленькие чаши с чаем.
– Спасибо, что подождали, – вежливо сказал она, плавно опускаясь на колени, чтобы обслу-жить их. С первым глотком Мэтт понял, что дымящийся зеленый чай был намного лучше, чем он ожидал после того, как он несколько раз пробовал его в ресторанах.
И затем наступила тишина.
Миссис Сайтоу сидела, смотря на чашку, Обаасан прилегла на матрасе, выглядя побледнев-шей и съежившейся, а Мэтт чувствовал ураган слов выстраивающихся в его горле.
Наконец, даже несмотря на то, что здравомыслие советовало ему молчать, его прорвало:
– Боже, мне так жаль Изабелл, миссис Сайтоу! Она это не заслужила! Я только хочу, чтобы вы знали, что мне… Мне так жаль, и я собираюсь добраться до этого китцуна, который стоит за всем этим. Я обещаю вам, я доберусь до него!
– Китцуна? – резко сказала миссис Сайтоу, уставившись на него, будто он сделал что-то бе-зумное. Обаасан посмотрела со своей подушки с жалостью.
Затем, не дожидаясь того, чтобы собрать чайные принадлежности, миссис Сайтой подпрыг-нула и выбежала из комнаты. Мэтт сохранял молчание.
– Я… я…, – Обаасан говорила с подушки. – Сильно не мучайся, молодой человек. Моя дочь, хотя и жрица, имеет очень современные взгляды. Она возможно даже сказала бы тебе, что китцу-нов не существует.
– Даже после… то есть, что она думает на счет Изабелл?..
– Она думает, что в этом городе плохое влияние, но в «обычном человеческом» смысле. Она думает, что Изабелл сделала то, что она сделала из-за стресса оттого, что пыталась быть прилеж-ной ученицей, хорошей жрицей и достойным самураем.
– Вы хотите сказать, что миссис Саейтоу чувствует за собой вину?
– Она во многом винит отца Изабелл. Он вернулся в Японию, он – «клерк», – Обаасан сделала паузу, – не знаю, почему я все это тебе рассказала.
– Я сожалею, – поспешно сказал Мэтт. – Я не пытался совать нос не в свои дела.
– Но ты заботишься о других людях. Мне бы хотелось, чтобы у Изабелл был такой мальчик как ты, вместо того.
Мэтт подумал о несчастной фигуре, которую он видел в больнице. Большинство шрамов Изабелл будут невидимы под одеждой… надеюсь, что она снова научится говорить.
Он отважно сказал:
– Я все еще свободен.
Обаасан слабо ему улыбнулась, затем снова положила голову обратно на подушку – нет, это был деревянный подголовник, понял Мэтт. Он не выглядел очень удобным.
– Очень жалко, когда между человеческой семьей и китцуном идет борьба, – сказала она. – Потому что идет молва, будто один из наших предков взял в жены китцуна.
– Что вы говорите?
Обаасан рассмеялась в кулак.
– Мукаши-мукаши, или как ты говоришь, в стародавние времена преданий, великий Сегун разозлился на всех китцунов в своем владении за их проказы. Много лет им приписывали всякие разные шалости, но когда их он заподозрил их в разорении зерновых полей, терпение кончилось. Он поднял всех мужчин и женщин в своем хозяйстве и сказал им взять колья, и стрелы, и камни, и мотыги, и метлы и истребить всех лис, у которых есть норы в его владении, даже тех, кто живет между чердаком и крышей. Он собирался без помилования убить всех до единой лис. Но в ночь, перед тем как она сделал это, ему приснился сон, в котором к нему пришла красивая женщина, она была в ответе за всех лис в его владении. «И», – сказала она, – «кроме того, это правда, что мы проказничаем, мы платим тебе, съедая всех крыс, мышей и насекомых, которые действительно виноваты, портят зерно. Не согласишься ли ты обратить всю свою злость только на меня и казнить меня одну, пощадив остальных лисиц? Я приду на рассвете, чтобы услышать ответ». И она сдержала свое слово, самая красивая из китцунов прибыла на рассвете с двенадцатью красивыми девами сопровождающих ее, но она затмевала каждую из них так же, как Луна затмевает звезды. Сегун не мог заставить себя убить ее и попросил ее руки, а ее двенадцать служанок он также женил на своих самых верных слугах. И сказано, что она всегда была ему преданной женой, и родила ему много детей, столь же жестоких как Аматэрасу богиня солнца, и столь же красивый как луна, и что это продолжалось до тех пор, пока в один день в пути Сегун случайно не убил лису. Он поспешил домой, чтобы объяснить жене, что это было непреднамеренное убийство, но когда он прибыл домой, то нашел всех в печали – его жена ушла от него, со всеми своими сыновьями и дочерьми.
– О, как плохо, – пробормотал Мэтт, пытаясь быть вежливым, когда его подсознание толк-нуло его в ребра: – подождите. Но если они ушли…
– Я вижу, что ты внимательный молодой человек, – тонко засмеялась пожилая женщина. – Все его сыновья и дочери ушли… кроме самой младшей, девушки несравненной красоты, хотя она и была совсем ребенком. Она сказала: «Я люблю вас слишком сильно, чтобы оставить, дорогой отец, даже если мне придется провести всю свою жизнь в человеческом обличье». И именно так мы, как говорят, происходим от китцунов.
– Ну, эти китцуны не просто причиняют ущерб или разрушают зерновые культуры, – сказал Мэтт. – Они хотят убивать. И мы должны дать отпор.
– Конечно, конечно. Я не хотела расстраивать тебя своей небольшой историей, – сказала Обаасан. – Сейчас я выпишу амулеты для тебя.
Когда он уже уходил, миссис Сайтоу появилась в дверях. Она положила что-то ему в руку. Он мельком взглянул на это и увидел те же самые письмена, что дала ему Обаасан. За исключением того, что они были гораздо меньше, и написана на…
– Стикеры? – в изумлении спросил Мэтт.
Миссис Сайтоу кивнула:
– Очень пригодные для пришлепывания на лица демонов или на ветви деревьев или чего-нибудь подобного.
И, поскольку он уставился на нее в полном изумлении, она продолжила:
– Моя мать не знает всего, что нужно знать обо всем.
Она также вручила ему крепкий кинжал, меньший, чем меч, который она все еще носила, но очень острый – Мэтт сразу же порезался им.
– Вложи свою веру в друзей и свои инстинкты, – сказала она.
Немного ошеломленный, но чувствовавший себя ободренным, Мэтт ехал к дому доктора Алперт.