Глава 13
Рамиро Апонте чувствовал, что, несмотря на долготерпение Консуэло, над головой его сгущаются тучи.
Старшие дети, дети Консуэло, открыто ненавидели его. Габи смотрела на него как на пустое место. Марисоль, не таясь, демонстрировала ему такое презрение, что временами Рамиро, считавшему себя непробиваемым, становилось не по себе. Иначе чем «мерзавец» и «негодяй» Марисоль его не величала. И что самое неприятное, Эстер не скрывала своего отвращения, а ведь она ему нравилась, еще как нравилась, и он всячески подогревал в себе надежду в один прекрасный день уложить эту дурочку в постель — ей уже пора почувствовать, что такое настоящий мужчина.
Сесар не был его родным сыном, но, как ни странно, закваска у Левши была его, Рамиро. Паренек все хотел получить от жизни, ничего не давая взамен, так же как и Рамиро. Он промышлял неизвестно чем, водился с какими-то темными личностями, но денежки у него имелись — Левша даже приоделся и последнее время смотрелся как настоящий сеньор. Он говорил матери, что ему подвернулась стоящая работенка, что он помогает какой-то международной организации заключать торговые сделки, и Консуэло верила сыну, тогда как Рамиро, и не без основания, давно подозревал, что Сесар погряз в уголовщине.
Даже его собственные дети, Рубен и Йоли, с трудом переносили отца, особенно Рубен, он видел, что вся основная тяжесть их быта лежит на плечах матери, тогда как отец занят только дружками, попойками и не знает, куда себя девать от безделья.
Но что самое скверное — последнее время и Консуэло стала поглядывать на него косо. Долгое время она пыталась наладить отношения между Рамиро и детьми, но это ни к чему хорошему не привело, и мало-помалу в ней зародилось сомнение: а может, дети все-таки правы в своей непримиримой ненависти к отчиму и отцу, может, все же мужчина не так уж необходим в семье — по крайней мере, этот совершенно неисправимый трутень.
Несколько раз она пыталась заговаривать с ним о том, чтобы он наконец нашел работу и перестал висеть на их с Габи и Марисоль шеях, но Рамиро умел увертываться, когда речь заходила о работе.
Он уверял Консуэло, что за первую попавшуюся работу хвататься не стоит. Что поиски достойного дела требуют массы времени, что не хочет же она, наконец, быть женою какого-то мусорщика или уборщика. Консуэло возражала, она считала любой честный труд делом достойным и согласна была быть женою мусорщика. Рамиро тотчас становился в оскорбленную позу: как, неужели она думает, что такой мужчина, как он, может заниматься подобным делом, — и Консуэло умолкала.
Но ропот детей, настроенных против него, делался все явственней, и недовольство Консуэло принимало все более яростные формы, так что Рамиро начинал подумывать, не найдется ли ему временное убежище у кого-нибудь из друзей, например у Фернандо, с дочерью которого дружила Эстер.
Позже выяснилось, что о том же самом помышляла и Эстер. Ей казалось, что все так сошлось в эту пору ее жизни, что дома дольше оставаться невозможно. Приставания Рамиро, восторженное внимание Демокрасио, равнодушие Артуро и ее собственная, внезапно вспыхнувшая после его ранения страсть к нему, — все это мучило ее до такой степени, что хотелось куда-нибудь спрятаться на время и передохнуть ото всех этих переживаний.
Одним словом, различные обстоятельства привели ее и Рамиро в тот злосчастный день в дом Фернандо, жена и дочь которого ушли на поминки. Эстер осталась в доме одна, когда заявилась подвыпившая компания с хозяином дома во главе.
Фернандо тут же завалился спать, а Рамиро, увидев перед собой совершенно беззащитную девушку, возобновил свои приставания.
На этот раз он не собирался получить отпор. Они одни, Фернандо храпит на весь дом, и Эстер полностью в его распоряжении.
— Ну, кошечка моя, — расстегивая на груди рубашку, он ввалился в комнату, где тряслась от страха Эстер, — теперь нам никто не помешает отдаться страсти, ласточка моя!
Но Эстер и не думала сдаваться.
Между ними завязалась отчаянная борьба. Эстер кричала, царапалась, как кошка, и пыталась вырваться из объятий пьяного Рамиро. Тот, поняв, что так просто с ней не сладить, размахнулся и дал ей затрещину... одну, другую, третью... Эстер, изогнувшись, укусила его в плечо. Рамиро взвыл от боли и на мгновение отпрянул от девушки.
Она успела воспользоваться его замешательством и, не медля ни секунды, выскочила из дома...
Сначала Эстер не хотела рассказывать никому о том, что произошло, но, оказавшись дома перед зеркалом в ванной, поняла, что утаить правду будет невозможно.
Все ее лицо было в страшных синяках и кровоподтеках; огромная царапина пересекала левую щеку.
Закрыв лицо своими длинными волосами, она выскользнула из ванной.
К несчастью, дома не было ни Габриелы, ни Марисоль, на защиту которых она могла рассчитывать. Эстер знала, что с минуты на минуту в дом ворвется разъяренный Рамиро.
И в самом деле, не успела девушка заскочить в комнату младших детей, Рубена и Йоли, как следом за ней ворвался Рамиро. Не помня себя от злобы, он вцепился в волосы Эстер.
—Папа, не тронь ее! Не смей ее трогать! — закричал Рубен, повиснув всем телом на Рамиро.
—А ну, кыш отсюда, мелюзга! — завопил тот, пытаясь стряхнуть с себя сына. — Я ей покажу, как надо уважать мужчин!
—Папа, папа, не трогай Эстер, — крикнула насмерть перепуганная Йоли.
Этот крик малышки немного отрезвил Рамиро. Он отпустил Эстер и тут только увидел, что все ее лицо в ссадинах и кровоподтеках.
Рамиро испугался.
—Ну ладно... извини меня... я ведь не хотел делать, тебе больно, ты понимаешь...
С этими словами он, пятясь, скрылся за дверью. Но и там его настиг крик младшей дочери. Йоли:
—Я не хочу, чтобы ты был моим папой! Я тебя не люблю! Ты плохой, и я тебя больше не люблю.
Консуэло в эту ночь глаз не сомкнула.
Она видела, как после ухода Федерико Габи и Рикардо выскользнули из дома, но, ошеломленная визитом Линареса, и пальцем не шевельнула, чтобы их остановить.
Консуэло весь вечер прождала Габи, надеясь, что они где-нибудь в ресторане, сидят и обсуждают все то, что явилось для Габриелы странной новостью. Но часы шли за часами, минул вечер, наступила ночь, а дочери все не было.
В том, что Марисоль не ночевала дома, не было ничего необычного: девушка работала в ночном баре и часто являлась домой под утро.
Но с Габриелой такого не случалось.
Томительно тянулись минуты; Консуэло прислушивалась, надеясь, что вот-вот хлопнет входная дверь и Габи, стараясь не разбудить мать, осторожно прокрадется в свою комнату.
Но вокруг стояла мертвая тишина. С каждым новым оборотом минутной стрелки надежда на возвращение дочери становилась все меньше, пока не исчезла вовсе. И тогда Консуэло ощутила такую безнадежную горечь в душе, что вскочила на ноги и стала метаться по комнате, как раненое животное.
...Она и мысли не допускала, что подобное может случиться! О Боже, почему они с Линаресом не сказали детям самое главное! Ложный стыд заставил ее прикусить язык, или они считали, что правду надо сообщать детям небольшими порциями, постепенно?
Эта картина — брат и сестра в объятиях друг друга — преследовала Консуэло, как страшное видение. Ничего более ужасного с ними произойти не могло. Кровосмешение! Ведь это страшный грех! Чудовищное несчастье, которое может надломить такое нежное и хрупкое существо, как Габриела! Древние боги карали людей этим ужасным грехом за совершенные ими преступления.
Что предпримет Габриела, узнав о том, что Рикардо ее брат? Об этом было страшно подумать.
Среди ночи Консуэло позвонила Артуро. Она была уже не в силах переносить эту пытку в одиночестве и должна была поделиться своими страхами с человеком, который знал о том, что ее дочь и Рикардо брат и сестра.
Артуро тут же примчался и принялся, как мог, утешать Консуэло. Он произносил вслух все эти бессмысленные слова, а сам мучительно думал, что предпринять? Поднять на ноги всю полицию города? Позвонить Линде и посоветоваться с нею? Вызвать сюда на всякий случай и Демокрасио? Но что толку, если то, чего так страшится Консуэло, уже произошло! Не ревность терзала его, ревность в этом случае была неуместна, — глубокая тревога за Габриелу разрывала его сердце. Где она сейчас? Ясно, что не у Линаресов в доме; Федерико бы никогда не допустил, чтобы сестра осталась на ночь с братом. Тогда где? Не в отеле же, не в номерах?
Но почему он, Артуро, не предостерег Габриелу, почему он не рассказал ей обо всем? Ведь он знал, что Габи и Рикардо нравятся друг другу... Но он вбил себе в голову, что между ними ничего быть не должно, и тем самым погубил Габриелу. Почему он молчал? Зачем скрыл от Габи, что ее с Линаресом связывают родственные узы? Но, может быть, ничего не произошло и они просто сейчас где-то сидят и беседуют?.. Артypo и сам не заметил, как задал этот вопрос вслух.
Консуэло обреченно покачала головой.
- Нет, Артуро. Мать всегда шестым чувством ощущает, что происходит с ее детьми. Говорю тебе: моя дочь провела с Рикардо ночь, как женщина с мужчиной. И это непоправимое горе. Непоправимое.
…Рикардо Линарес подбросил хвороста в догорающий на пустынном пляже костер.
— Это наш первый семейный очаг, Габриела, — проговорил он.
Всполохи огня выхватили из тьмы причудливые, фантастические скалы, обступившие песчаный краешек земли, на который с другой стороны накатывали морские волны.
Море, как огромное, таинственное существо, мирно дышало в двух шагах от влюбленных. В его спокойной глубине проплывали одно за другим созвездия, которые с каким-то восторженным накалом горели в бархатной темноте неба. Звезды медленно и величественно переплывали через торжественную ночь, лучшую ночь в жизни Рикардо и Габриелы, которые снова и снова растворялись друг в друге, как эти мерцающие огни во тьме, уносившие с собой одну минуту прекраснее другой.
Сейчас им обоим казалось, что они — единственные жители этой пустынной планеты, которую медленно вращает Время — единственное и бессмертное.
Они беспрестанно целовались и, перебивая друг друга, о чем-то говорили — разговор этот стороннему уху мог бы показаться детским лепетом, из которого, как из пены морской, рождается одно и то же слово — люблю, люблю!..
Оба они чувствовали себя как будто заново рожденными на свет. С востока, как тихая, откуда-то из глубины неба звучащая мелодия, наплывал рассвет. Звезды расступались, давая ему дорогу; напоследок ослепительно вспыхивали — и рассыпались в воде. И вот уже небо наполнилось светом, как морская раковина шумом моря. Габриела первая оторвалась от возлюбленного.
—Мне пора домой, дорогой мой, — шепнула она. — Боюсь, Артуро уже поставил на ноги всю полицию города.
—Твой дом здесь... рядом со мной, — сонным голосом возразил Рикардо.
—Нет-нет Я бы тоже не хотела, чтобы эта ночь закончилась. Но рассвет наступил, и мне пора идти.
—Хорошо, — выдохнул Рикардо, — но напоследок я хочу тебе сказать: сколько песчинок на этом пляже, столько я хочу говорить — люблю, люблю, люблю!
Временами Роке Сантос, хозяин ночного бара «Карменсита», испытывал к Марисоль такую ненависть, что был готов задушить ее. Девчонка не шла в расставленные им для нее сети. Он сам обучил ее искусству ускользания из лап похотливых клиентов и теперь пожинал плоды обольстительного мастерства Марисоль.
Долгое время ему казалось — девчонка висит у него па крючке; он в любую минуту может лишить ее заработка, выгнать на улицу, а ведь она ничего не умеет, кроме как забалтывать посетителей бара. Поэтому он терпеливо ждал минуты, когда можно будет дернуть удочку и вытащить эту упрямую рыбину на берег.
Но Марисоль, кокетничая с ним, как с любым, зашедшим в их заведение провести весело ночь клиентом, быстро разобралась в его чувствах.
Она поняла, что Роке с каждым днем впадает от нее все в большую зависимость, и стала вести себя вызывающе, точно ей ничего не грозило.
Она напропалую кокетничала с Раулем Флейтерсом, который, это было очевидно, являлся в бар только затем, чтобы повидаться с ней. Она подсаживалась к нему за столик — и тогда взрывы неудержимого смеха доносились до слуха возмущенного Сантоса.
Ему казалось, парочка хохочет над ним, и он скрежетал зубами от бессильной злобы.
Уже несколько раз Роке предупреждал Марисоль, чтобы она перестала путаться с Раулем, иначе он прикончит их обоих. Но Марисоль в ответ капризно надувала губки и насмешливо хихикала: она прекрасно понимала, что ненависть, которую демонстрирует ей Сантос, — это оборотная сторона его страсти, а со страстями человеческими Марисоль привыкла не очень-то считаться, в том числе и с откровенной страстью Рауля, которую тот уже не в силах был скрыть. Она знала, что Рауль разрывается между влечением к ней и любовью к невесте.
Марисоль предвкушала, какую прекрасную ночь они проведут вместе с Раулем. Она заставит его забыть о невесте! Но надолго ли?.. Ей бы хотелось, чтобы он и вовсе вычеркнул из жизни свою красотку. Что ж, надо попытаться помочь ему сделать это. И пусть все видят, что этот молодой человек нравится ей. Она не собирается ни от кого ничего скрывать, и уж тем более от Роке!
Но Сантос оказался вовсе не так покладист, как она рассчитывала.
В один прекрасный день он устроил ей и Раулю сцену ревности, в результате которой они были вынуждены демонстративно покинуть бар, чтобы поискать себе на эту ночь другое пристанище.
Вслед им летели проклятия взбешенного Роке Сантоса:
— Ты мне еще за это заплатишь, Марисоль! И ты, мерзавец, запомни — хорошо смеется тот, кто смеется последним!
Под утро Консуэло позвонил Федерико Линарес.
Он тоже промаялся всю ночь, ожидая сына: дурные предчувствия мучили его. Консуэло была вынуждена сказать ему, что и Габриела не ночевала дома.
— О Боже! Габриела... Рикардо... За что нам с тобой это, Консуэло, за что? — простонал Федерико.
—За те ошибки, которые мы совершили в прошлом, — ответила Консуэло и положила трубку.
Артуро принес ей стакан воды.
—Выпей-ка, Консуэло, успокойся немного, а то я и сам, глядя на тебя, успокоиться не могу.
—Не хочу, ничего не хочу, Артуро, — зубы у Консуэло стучали. — Только бы увидеть мою девочку. Только бы она меня простила!
Тут дверь отворилась, и на пороге появилась Габриела. Увидев Артуро и мать, она сразу поняла, что они провели бессонную ночь, поджидая ее, и, чтобы скрыть смущение, с вызовом посмотрела на них обоих.
—Что случилось? С кем ты была, Габи? Габриела, что ты делала с этим человеком, с Рикардо? Отвечай мне, отвечай, — сыпала вопросами Консуэло.
Габриела надменно передернула плечами.
—Да что с тобой, мама? Что это за допрос ты мне устроила?
—Я убью этого типа, — проскрежетал Артуро.
—Никого ты не убьешь! — обернулась к нему Габриела. — Что это вы на меня налетели? Это же моя жизнь, я имею право делать то, что считаю нужным. Мне уже двадцать два года! И я не позволю вам обоим вмешиваться в мои дела!
—Что было между тобой и этим человеком, Габриела? — дрожа, как в лихорадке, спросила Консуэло.
—Между нами была и есть любовь! — выкрикнула Габи. — Понятно вам обоим? И не такая, как у тебя с отцом Рикардо, а настоящая!
Артуро, понурившись, направился к двери.
- Погоди, Артуро, — попыталась остановить его Консуэло, — лучше ты ей все скажи... Я не могу.
Но Артуро, махнув рукой, вышел.
- Что — все? — подступила к матери Габриела. —•Что еще я должна услышать? Что происходит, мама?
- Нет, я не могу... иди к Артуро, пусть он все тебе объяснит, - с этими словами Консуэло разрыдалась.
В это время такая же бурная сцена происходила между Федерико и его сыном.
Рикардо был уверен, что отец его спит, но Трина. служанка, открывая ему дверь, предупредила, что отец всю ночь прождал своего сына в библиотеке.
Федерико встретил его возгласом:
—Я же предупреждал! Я ведь предупреждал тебя, чтобы ты не смел трогать Габи!
Горячность его удивила Рикардо.
—Но в чем дело, отец? Я тебя не понимаю!
—Я просил тебя, чтобы ты оставил ее в покое!! Ты ведь прекрасно знаешь о том, что было у меня с ее матерью! — в гневе кричал Федерико.
—Знаю, — отозвался Рикардо. — Все знаю... Но почему я должен расплачиваться за твои ошибки? Я влюблен, отец, по-настоящему влюблен! И я не такой, как ты! Габриела — женщина, о которой я мечтал!
—Замолчи! — Федерико топнул ногой. — А твое прошлое? Твое собственное, а? Куда ты его денешь? Куда спрячешь?.. Тебе известно, что Сара собирается вернуться?
—Сара? — на мгновение Рикардо опешил. — Кто тебе это сказал?
—Аурелио, вот кто! Он здесь, и он сказал, что Сара намерена вернуться к тебе!
Рикардо сумел преодолеть минутную растерянность.
—Ни Сара, ни кто другой не помешают моему счастью, — с вызовом произнес он. — И с Габриелой никто не сможет нас разлучить!..
Глава 14
В славном и могучем роду Линаресов были разные люди — предприимчивые, сильные, смелые и, напротив, вялые, плывущие по течению; прямодушные, честные и хитрые, изворотливые; одни занимались искусством, другие проявили себя как процветающие промышленники, третьи были заметными фигурами в мире моды, четвертые умело вели торговые дела... Но не было среди представителей этого рода фигуры более таинственной, чем брат Федерико и дядя Рикардо — Аурелио Линарес.
Для всех Линаресов представлял загадку не только характер, но и род занятий этого человека. Никто понятия не имел о размерах его состояния, если таковое имелось. Временами Аурелио жил на широкую ногу, водился с самыми известными людьми из мира бизнеса, сорил деньгами направо и налево, меняя любовниц, - и вдруг все изменялось как по мановению волшебной палочки: Аурелио куда-то исчезал, не давал о себе знать месяцами и годами, так что Линаресы начали думать, не отслужить ли по нему заупокойную мессу… Но потом Аурелио вдруг появлялся, как всегда, в ореоле таинственности, снимал номера «люксы» в лучших отелях, посещал роскошные рестораны, срывался в Испанию, чтобы посмотреть бой быков, потом возвращался — и никто понятия не имел, как он поведет себя на следующий день...
Рикардо недолюбливал своего дядю, считая его мелким интриганом.
В те времена, когда он женился на Саре, дядя жил у них в доме и постоянно вмешивался в их с женой отношения.
Рикардо не был уверен в том, что у дяди что-то было с его женой, но Сара находилась под большим влиянием Аурелио, пела все с его слов, умела вызвать ревность мужа, интригуя с его дядей.
Рикардо считал Аурелио виновником разрыва с женой и долго не мог простить ему этого. Кроме того, ему казалось, что этот человек вообще создан для того, чтобы вносить раздор в чужие семьи: он настраивал его мать Эльвиру против отца, Федерико, он, все время подтрунивал над братом, называя его слабаком, рохлей с интеллигентской закваской. Федерико тоже, в свою очередь, относился к брату настороженно: он считал его авантюристом, игроком и ничего не знал об источнике доходов Аурелио.
Федерико бы весьма покоробило, если бы он увидел посетителей брата, узнавших о его приезде и пришедших засвидетельствовать ему свое почтение.
Все это были люди, явно не принадлежащие к сливкам общества, неизвестного рода занятий, уголовной наружности...
Первым, кто нанес визит Аурелио, был Бейби. Он принес для своего шефа сюрприз, пухлую папку, открыв которую Аурелио присвистнул от изумления.
—Как тебе это удалось?
—Секрет фирмы, — довольно осклабился Бейби.
—Ну что ж, обратим эту папку в прах и пепел, — решил Аурелио. — И Аурелио Линарес на какое-то время перестанет существовать для полиции... А мы, мой мальчик, мы снова выйдем на арену, образно говоря... У тебя есть люди, на которых можно положиться? — при этих словах он подмигнул.
—И которых можно в случае чего принести в жертву? — продолжил Бейби. — Не беспокойтесь. Такие люди есть.
—Ну что ж, тогда с Богом, — Аурелио поднял наполненную до краев рюмку.
—Вернее, с чертом, — поправил его Бейби.
Ничего не добившись от матери, которая на все ее вопросы отвечала одними лишь безудержными рыданиями, Габриела полетела к Артуро, с тем чтобы раз и навсегда положить конец каким-то тайнам и недомолвкам, которыми пытались оплести ее, как паутиной, самые близкие ей люди.
Артуро со страдальческим выражением лица открыл ей дверь. В другое бы время Габриела не решилась быть с ним до конца откровенной, боясь причинить ему боль, но сейчас ей было не до церемоний.
—Я понимаю, тебе это неприятно слушать, — горячо начала она, — но я люблю Рикардо, и с этим ничего не поделаешь... Ни ты, ни мама, никто на свете не может мне запретить эту любовь...
—Ты не можешь любить его, — глухо отозвался Артуро.
—Это почему же? — наступала на него Габриела.
—Я скажу тебе... Ты должна знать, кто такой Рикардо Линарес...
—Все, что мне нужно, я о нем знаю! Я знаю, что он сын человека, который смертельно обидел мою маму, но что мне до этого?
Глаза Габриелы горели яростным огнем, и Артуро, глядя на нее, ощущал острую жалость к ней — одно его слово могло погасить этот огонь, и он боялся его произнести. Как ужасно, что этот тяжелый долг Консуэло переложила именно на его плечи, на плечи человека, любящего Габриелу больше собственной жизни. Но молчать было невозможно.
—Дело в том, что твоя мама не все тебе сказала... Двадцать три года тому назад она забеременела от Линареса и родила дочь...
—Дочь?! — от смутной догадки у Габриелы пересохло в горле. — И где же она, что с ней случилось?
—Она здесь, — выдохнул Артуро, — она передо мной. Ты — дочь сеньора Линареса, а Рикардо — твой брат!
Габриеле показалось, что земля качается у нее под ногами.
—Нет, не может быть! Ты лжешь! Просто ты и мама — вы оба хотите разлучить нас, — пролепетала она побелевшими губами.
Артуро медленно покачал головой.
—Нет, Габи, к сожалению, это правда. Рикардо — твой брат.
Консуэло после ухода дочери продолжала сидеть на кухне в каком-то оцепенении, не в силах стряхнуть его с себя и приняться за домашние дела.
Мимо нее, согнувшись, закрыв лицо волосами, прошла Эстер. Что-то в позе дочери показалось Консуэло подозрительным, и она окликнула ее:
—Эстер!
Девушка вздрогнула и хотела было выскользнуть вон, но передумала и, откинув волосы с лица, обернулась к матери.
—Боже мой!
Консуэло увидела кровоподтеки на лице дочери. Ей не надо было объяснять их происхождение.
Она бросилась к мужу.
—Это ты сделал, Рамиро, ты, ты! Я тебя предупреждала, не смей дотрагиваться до моих детей!
—Знаю, знаю, — нахально заявил Рамиро, — сейчас ты мне устроишь сцену, выгонишь из дома, а позже будешь бегать по всему кварталу и разыскивать меня..:
—Убирайся отсюда, — Консуэло рывком отворила дверь. — Чтоб ноги твоей больше здесь не было!
—Минуточку! — Рамиро знал, что сейчас ему не уговорить Консуэло, не смягчить ее, но все же решил попытаться. — Что тебе обо мне наговорили?.. Они все тут ненавидят меня и клевещут на меня!
Но Консуэло на этот раз была настроена решительно.
—Клеветать на тебя никому нет необходимости! Я сама — свидетель твоих бесконечных попоек, твоей грубости и неуважения к людям. Убирайся! Все кончено! И не смей больше переступать порог этого дома!
Рауль провел с Марисоль чудесную, упоительную ночь, но проснулся он с мыслью, что как было бы хорошо, если б на месте его ночной подружки сейчас оказалась Илиана.
Марисоль принадлежала к тому разряду женщин, с которыми приятно было засыпать, тогда как с Илианой хорошо не только заснуть, но и проснуться...
Об этом думал Рауль, когда Марисоль, весело мурлыкая себе под нос, одевалась и прихорашивалась перед зеркалом.
Они нежно простились, и Марисоль упорхнула в полной уверенности, что Рауль отныне принадлежит только ей, ей одной.
Рауль же еле удержал себя от того, чтобы сразу же не броситься к своей невесте. Не то чтобы душа его терзалась раскаянием, — этого быть не могло, ведь Илиана тоже недавно провела ночь Бог весть с кем, — но все же легкое смущение он не мог не испытывать, ведь он свел счеты со смертельно больным человеком...
Может, именно поэтому на ум ему то и дело приходило слово «измена». Он изменил Илиане! Даже если она и в самом деле сама изменила ему, не следовало Раулю платить ей той же монетой. Ведь Илиана сейчас, как никогда, нуждается в друге, в утешителе, а он повел себя с ней как последний негодяй. Да и имела ли место измена с ее стороны? Просто ему, чтобы оправдать свою страсть к Марисоль, было выгодно думать о том, что Илиана первая предала его; но ведь эта страсть утолена, Марисоль исчезла в утренней дымке, растворилась в тумане, а Илиана стоит перед его внутренним взором, и ее огромные печальные глаза полны укоризны...
Весь день на работе Рауль был рассеян; Магали то и дело приходилось напоминать ему о том, что он должен был сделать и с кем сегодня встретиться; Рикардо попросил его посмотреть кипу эскизов и отметить среди них наиболее удачные, он едва справился и с этим поручением.
Рауль еле дотянул до конца рабочего дня, и, как только девушки-манекенщицы захлопали дверьми, покидая «Тропибеллу», он тотчас спустился вниз, сел в машину и полетел к особняку Линаресов.
Там его ожидал неожиданный, неприятный сюрприз.
Невеста его была не одна. Она о чем-то оживленно беседовала в гостиной с молодым человеком приятной наружности, которого представила Раулю как друга детства.
Заметно было, что молодой человек, Орландо, увидев Рауля, почувствовал себя не в своей тарелке, что еще больше обострило подозрение Рауля.
Орландо порывался уйти, но Рауль удержал его.
—Не похоже, чтобы ваша дружба длилась с детства, — иронически сказал Рауль молодому человеку. — И о чем же вы беседовали?
Илиана с удивлением посмотрела на него. Прежде ее жених никогда не выказывал признаков ревности.
—Да так, о всяких пустяках, о старых друзьях, о фильмах... — объяснила она.
—Да-да, — поспешно поддержал ее Орландо, — но мы уже обо всем поговорили, так что с вашего позволения...
—Скажи, — перебил его Рауль. — Где ты был с моей невестой позапрошлой ночью?..
Орландо не стал отпираться.
—Мы действительно до утра вместе просидели в баре, но между нами ничего не было, так что ты зря ревнуешь...
Голос его был настолько искренен, что Рауль не мог ему не поверить, и тем не менее он насмешливо переспросил:
—Вот как? Так вы всю ночь напролет беседовали?
—Илиана чувствовала себя одинокой, и я не мог оставить ее в таком состоянии, — подтвердил Орландо.
—Неужели ты в самом деле ревнуешь? — внимательно глядя на него, спросила Илиана.
—Я? Нет! С чего бы мне ревновать? — начал Рауль и вдруг, оборвав сам себя, закричал: — Да! Да! Я ревную! Ревную, да!
Этот крик как будто помимо воли вырвался из глубины его души.
Илиана почувствовала, как будто в ней разжалась какая-то пружина. Конечно, он любит ее! А та девушка.... это просто недоразумение. Он не может любить девицу такого сорта, он любит ее, Илиану.
—Я перед тобой ни в чем не виновата, дорогой, — кротко выговорила она. — Неужели ты мне не веришь? Это ты, я думаю, виноват передо мной. Марисоль...
Орландо быстро прервал начавшееся было между ними объяснение.
—Я вижу, вам надо поговорить, так что я пойду, — сказал он.
Его никто не стал удерживать.
—Итак, речь пойдет о Марисоль, — продолжала Илиана. — Сознайся, ты влюблен в нее!
—Любить Марисоль нельзя, — покачал головой Рауль. — К ней можно испытывать мимолетную страсть, симпатию, но любовь... Подобных женщин нельзя любить... Я люблю тебя, Илиана!
—Это правда? — на глазах Илианы показались слезы. — Повтори, что ты сказал! Ты не разлюбил меня? Твое сердце по-прежнему принадлежит мне?..
—Тебе одной, — обняв ее, выдохнул Рауль.
Марисоль же в тот день поджидали одни только неприятности.
В доме царила какая-то непривычно-тяжелая атмосфера.
Габриела пришла откуда-то вся в слезах и, не отвечая на расспросы сестры, тут же заперлась в своей комнате.
Эстер со следами побоев на лице тоже замкнулась в себе и не пожелала ничего объяснять.
Консуэло не подняла головы и сидела угрюмая, предаваясь каким-то своим тяжелым размышлениям.
Даже малышка Йоли была непривычно тихой и печальной: оказывается, она только что узнала, что хулиганы избили ее друга Диего и он попал в больницу.
Рубен тоже был не в настроении, от него Марисоль узнала о том, что мама выставила его отца из дома.
—Так это прекрасно! — узнав об этом, воскликнула Марисоль. — Давно было пора отделаться от этого мерзавца!
—Не забывай, что он мой родной отец, — угрюмо возразил Рубен, и Марисоль не нашлась, что ему отмстить.
Марисоль приняла душ, переоделась и поехала в свой ночной бар. Она хотела прийти пораньше, с тем чтобы уладить как-то отношения с Роке. Помощник Роке, Грегорио, сказал, что хозяин еще не приходил, но что, насколько он, Грегорио, понял из слов Роке Сантоса, Марисоль здесь больше не работает.
—Ерунда! — отмахнулась Марисоль. — Да без меня здесь все захиреет, тебе это известно, Грегорио? Роке без меня не обойтись, так что пусть не выделывается!
Грегорио не стал с ней спорить. Он сообщил Марисоль, что в гостиной ее уже давно поджидает какая-то девушка, которая хочет с ней поговорить.
Первой мыслью Марисоль было, что это Илиана, невеста Рауля. Она была настроена воинственно и чувствовала в себе силы дать отпор хоть десятку невест Рауля. Но это оказалась не Илиана, а ее сестра и Патрисия. И то, что сообщила Марисоль Патрисия, поставило ее в тупик...
Она уже не ощущала в себе прежней уверенности, что отныне Рауль принадлежит только ей. Раздражение и злость переполняли ее, а главное, предчувствие поражения терзало сердце Марисоль... И наконец, самое печальное состояло в том, что она была по-настоящему влюблена в Рауля.
Глава 15
После разговора с Артуро Габриела вернулась домой настолько ошеломленная, что у нее не хватило сил обратиться к матери с градом справедливых упреков которые в общем-то сводились к одному вопросу: почему Консуэло не раскрыла ей тайну ее рождении прежде, чем она влюбилась и отдалась Рикардо?..
Вряд ли бы она чувствовала себя хуже, если б бездна разверзлась прямо у нее под ногами. То, что произошло, было страшнее пропасти, в которую полетели все ее надежды, ее мечты, ее любовь...
Ощущение непоправимой беды, ужасного греха которому она предалась по неведению, сжимало ее горло, как кольца чудовищного, ядовитого гада.
Больше всего на свете Габриеле хотелось сейчас забиться в какой-нибудь глухой угол, никого не видеть, не слышать, но она не могла позволить себе роскошь предаться отчаянию, — мысль о Рикардо заставила ее вновь собраться с силами. Он не должен ничего знать. Пусть ужасное открытие останется для него тайной. Она должна всю боль предстоящего разрыва взять на себя — целиком и полностью. Она найдет способ разорвать с ним всяческие отношений пусть он ее возненавидит после этого, пусть она потеряет работу, только бы оградить его от тех мук, которые довелось изведать ей.
И Габриела, собравшись с духом, отправилась в «Тропибеллу», чтобы повидать человека, которого даже в мыслях своих она не могла назвать отцом.
...Габриела сразу отмела прочь его попытку обратиться к ней как к дочери.
—Я вам не дочь, никогда не была ею и не стану, — Габриела отпрянула в сторону, когда Федерико Линарес попытался положить ей руку на плечо, — не смейте дотрагиваться до меня. Вы изуродовали жизнь моей мамы и мою, но я не допущу, чтобы обо всем узнал Рикардо. Я не хочу, чтобы он пережил такой же кошмар, какой пережила я. Он не должен ничего узнать...
—Но, Габриела, скажи мне, ответь только на один вопрос — вы и в самом деле были близки?
Габриела понимала, что своим ответом нанесет Федерико страшный удар, но понимала также, что он то заслуживает всяческих мучений. Он-то обязан разделить ее боль и должен осознать глубину своей вины перед ней и перед сыном.
— Да, мы были близки, — отчетливо выговаривая каждое слово, сказала она, — и самые счастливые минуты моей жизни теперь обернулись непоправимом грехом. Но я не хочу, чтобы мой брат и мой любимый страдал так же, как и я, поэтому вы, Федерико Линарес, ничего не скажете ему. Я требую от вас хранить молчание!
Федерико растерянно возразил ей:
- Но он должен, должен узнать! Ведь Рикардо любит тебя!
В широко раскрытых глазах Габриелы заблистала такая ярость, что Линарес невольно отшатнулся от дочери.
- Я сама позабочусь о том, чтобы он перестал любить меня. Это мое дело. Единственное, что я требую от вас, — это молчания!
Уходя, Габриела так сильно хлопнула дверью, что Магали, сидевшая в соседней комнате, чуть не выронила телефонную трубку, что было бы очень не кстати, поскольку какая-то женщина звонила ее шефу из другой страны.
— Сейчас я соединю вас, — проводив Габриелу недоуменным взглядом, сказала Магали в трубку.
Рикардо, услышав в трубке голос Сары, почувствовал, будто с небес свалился на землю. Значит, дядюшка Аурелио оказался прав: она решила вернуться к нему.
Когда-то этот голос казался ему райской музыкой, но сейчас он предпочел бы, чтоб ему в ухо прогудела полицейская сирена.
Много он выстрадал от этой женщины. Он сильна любил ее в молодости и так же сильно страдал из-за нее. Временами ему казалось, что страдание это ocушает по каплям его любовь, его страсть к жене; и если бы дело было в одной только любви, скорее всего, он сумел бы с нею справиться. Ведь у них так мало было светлых минут — все омрачала ревность, которую Сара умела в нем возбудить, бесконечные выяснения отношений, ссоры... Но не только любовь чувство вины приковало его к этой женщине, и оно, не позволило Рикардо покинуть Сару. Она знала о глубине этого чувства и умело манипулировала им; когда невозможно было воззвать к его страсти, Сара прибегала, как к последнему средству, к совести мужа, а совесть его отягчали кое-какие обстоятельства, известные им обоим. И он слабел под натиском ее обвинений, сдавался, и все текло по-прежнему.
Когда Сара, наконец решившись порвать с ним, уехала, он долго не мог прийти в себя: душа его была опустошена. Рикардо долгое время не хотел даже смотреть на других женщин, ему казалось, все они таят в себе злобу и коварство, используя доверчивых мужчин в своих целях. Внутри каждой из них живет какой-то жестокий, ненасытный зверь, который рвет сердце мужчины острыми белыми зубами, не считаясь с его чувствами, думая только о собственном насыщении, вскармливая себе на беду тот дух противоречия, который способен разрушить жизнь самой женщины.
Сначала он ждал, что Сара одумается и вернется к нему, но жена даже не звонила, не написала ни одного письма. Стало быть, разрыв окончательный, решил Рикардо. Эта мысль, как она ни была горька, таила в себе и некоторое утешение.
Он не верил, что сумеет начать новую жизнь. Душа его истощила свои сокровища на женщину, которая казалась ему единственной. Но тело жаждало любви — легкой, мимолетной, не приносящей сердечных мук. Поэтому он стал менять женщин, стараясь не привязываться ни к одной из них. Он считал себя мертвым для настоящей любви, но вот явилась Габриела и пустыня, в которой он прожил долгие годы, вдруг наполнилась благоуханием садов и пением райских птиц. Габриела как будто открыла для него заржавленную, покрытую мхом старинную дверь в жизнь, которую он сам не мог отпереть, как ни бился в нее и ни стучался. Понадобилось лишь легкое прикосновение ее пальчиков - и эта таинственная дверь поддалась, и из-под нее брызнул свет нового бытия.
И от сейчас голос жены, когда-то родной и любимый, казался ему странным, как голос с того света.
Он решительно не знал, о чем говорить с ней.
Сара лепетала в трубку, запоздалые признания. Она, очевидно, была уверена в своей власти над мужем. Надо только чуть-чуть постараться, чтобы и он вспомнил об этой власти. И Сара не жалела нежных слов и пылких объяснений.
Сначала она думала, что сухой и сдержанный тон Рикардо ничего дурного для нее не предвещает. Еще пара фраз - и он растает, как снег под лучами солнца.
Но голос Рикардо был по-прежнему сух, нотки раздражения прорывались в нем. Он решительно отклонил ее предложение восстановить их отношения — такой решительности она от него не ожидала.
Объяснение этому могло быть только одно. Он влюбился.
Рикардо не стал отрицать.
— Да, я люблю, я сильно люблю одну девушку и хочу жениться на ней. Поэтому, Сара, забудь о нашем прошлом и обо мне.
Услышав короткие гудки, Рикардо пожал плечами. Слава Богу, что он сказал ей правду. А впрочем, разве можно ее утаить, разве можно скрыть любовь, которая сейчас переполняла его сердце? Ему хотелось, как мальчишке, кричать от радости, петь во все горло, обнимать первых встречных, хохотать...
После разговора с Патрисией, сестрой Илианы, Марисоль ощутила неодолимую потребность увидеть Рауля, чтобы убедиться, что он по-прежнему, невзирая ни на что, принадлежит ей.
Она поехала в «Тропибеллу».
Рауль встретил ее холодно, и она, почувствовав, что он настроен к ней враждебно, заговорила с ним насмешливо и даже цинично.
Марисоль справилась у него, правда ли, что его «болезная» невеста умирает, и сколько ей еще осталось, жить на свете, сколько мучать их обоих, ее и Рауля?
Она дразнила его, называя сиделкой, и хохотала, показывая ряд белоснежных зубов, хотя на душе у нее кошки скребли.
Рауль, задетый ее вызывающим поведением, пытался остановить ее, но в Марисоль как-будто бес вселился.
—Ах, ах, она твоя невеста... А я кто? Меня ты за кого принимаешь?
Злое слово готово было сорваться с губ Рауля, но он сдержался.
—Я не ожидал, что ты такая... такая... Какой цинизм! — наконец сокрушенно выговорил он.
Марисоль расхохоталась.
—Да? Зато я не лицемерю в отличие от тебя! Я не прячу свои истинные чувства, как ты!
Рауль вспылил и указал ей на дверь.
—Хорошо, я уйду, — подбоченясь, заявила Марисоль, — но имей в виду, я тебя больше знать не желаю. Когда ты меня в следующий раз увидишь, я наверняка буду не одна, а в хорошей компании. А ты, — она смерила Рауля презрительным взглядом. — наслаждайся своей ролью сиделки. Ты не годен ни на что другое!
—Вон! — потеряв терпение, заорал Рауль. Сейчас ему хотелось растерзать эту полную жизни и сил молодую женщину, которой недавно он так упорно добивался. — Вон отсюда!..
Бейби всегда преклонялся перед Аурелио Линаресом. Этот человек представлялся ему беспредельно могущественным, наделенным какими-то особенными дaрами и полномочиями от самого Господа Бога, но если бы ему задали вопрос, а кто он, собственно, этот объект его поклонения, какими он занят делами и что для него в жизни самое главное, Бейби не знал толком, что ответить.
Бейби беспрекословно выполнял поручения, данные ему Линаресом, это приносило ему ощутимую выгоду, большие деньги. но он далеко не всегда мог уловить, в чем, собственно, смысл порученных ему дел.
Например, Аурелио потребовал, чтобы Бейби отыскал ему какого-нибудь не слишком искушенного в делах, готового пуститься на любую авантюру ради денег молодого человека, — и Бейби представил ему Левшу.
Когда Аурелио попросил охарактеризовать ему этого парня, Бейби, тщательно выбивая слова и всячески подражая интонациям своего наставника, сказал:
— Это парень из простой семьи. Он честолюбив, у него большие претензии, у него есть характер. Он новичок, но с задатками...
Бейби старался быть немногословным.
Аурелио выслушал его, сдерживая насмешливую улыбку. Он видел, что его выкормыш старается всем подражать ему: наверно, перед этим самым Левшой он является в ореоле таинственности и с многозначительным видом произносит банальные вещи, сам-то недалеко ушел от Левши — такой же наивный, доверчивый парень, пешка в его, Аурелио, игре. Но без пешек не обойтись, впрочем, случается пешке проходить в ферзи, тогда игра возобновляется на совершенно ином уровне.
Бейби, поговорив со своим шефом, объявил Левше, что с этого дня тот работает в бизнесе совершенно официально, и, чтобы подкрепить свои слова, вручил Сесару целую кучу денег.
С того момента Левша почувствовал себя человеком, приближенным к какой-то особой, недоступно для простых смертных жизни. Вскоре он имел случай убедиться в могуществе Аурелио.
...Их машина была остановлена полицейскими: Бейби, очевидно, превысил скорость. Двое полицейских обыскали молодых людей, вытащили из кармана Сесара кредитную карточку, в которой значилась огромная сумма денег, и потребовали от него объяснений.
Левша знал, что деньги эти ему не принадлежат, что они положены на его имя с какой-то неизвестной ему целью, но он был парень находчивый.
—Я, видите ли, казначей своего семейства. Эти деньги не мои, они принадлежат всей моей семье.
Полицейские вернули ему кредитную карточку, но забрали у него и Бейби документы, объяснив растерявшимся юнцам, чтобы завтра они пришли за своими бумагами в отделение полиции.
Бейби тут же помчался к Аурелио.
Линарес выслушал его, поморщился, но сказал, чтобы Бейби не беспокоился: завтра утром его помощник Игор вернет им документы.
И в самом деле, на следующий день в художественной галерее, которую щедро субсидировал Аурелио Линарес, поклонник новых течений в искусстве. Игор разыскал Бейби и вручил ему их с Левшой документы.
Теперь Бейби чувствовал бы себя совсем хорошо, если бы не застал у входа в галерею две знакомые ему фигуры вчерашних полицейских — они следили за ним.
Он указал на полицейских Аурелио. Аурелио что-то шепнул Игору, и всегда невозмутимый Игор спровадил полицейских.
—Теперь ты видишь, на какого мощного человека мы будем работать, — вручая документы Левше, сказал Бейби.
Левша с глубоким чувством облегчения опустил вновь обретенные бумаги в карман.
—Ну ясно, вижу, — сказал он.
На этот раз Консуэло встретила Федерико Линареса куда более благожелательно, чем в тот злосчастный день, когда им пришлось рассказать Габриеле об их отношениях. После того как она выгнала из дома Рамиро, Консуэло чувствовала себя бесконечно одинокой.
Каким бы он ни был, но она привыкла во всем советоваться с ним, привыкла к теплу его тела, к его вечным шуткам и подтруниваниям над нею. Теперь ко всем проблемам с детьми, особенно с Габи, на нее свалилось еще и это несчастье — одиночество.
Поэтому она была рада приходу Федерико Линареса, который страдал теперь так же, как она, — это обстоятельство странным образом сближало их, делало чуть ли не родными друг другу людьми.
Федерико отказался от кофе.
Он сказал, что пришел задать ей один-единственный вопрос — почему двадцать три года тому назад она скрыла от него свою беременность? Ведь он никогда бы не оставил ее одну, беспомощной, с ребенком на руках...
—Я не хотела от тебя никакой милостыни, — объяснила Консуэло. — Слишком глубокая между нами была пропасть. Ты — элегантный, вежливый, воспитанный господин, я — простая портниха. К тому же ты был женат. Скажи на милость, что мне оставалось делать? Я сумела вырастить мою дочь. И, честно говоря, ты не заслуживал, да и теперь не заслуживаешь, Габриелы.
—Ты права, — помедлив, согласился Линарес. — Но беда в том, что теперь за наши ошибки расплачиваются дети. Габриела мне никогда этого не простит. Она хочет пожертвовать собой ради Рикардо. Что мне делать? Что нам делать?
—Не знаю, Федерико, — печально проронила Консуэло. — Не знаю. Поступай, как считаешь нужным. А теперь уходи, я не хочу, чтобы Габи вновь увидела тебя здесь. Прости.
—Прости и ты меня, — отозвался Федерико Линарес.
Возвращаясь домой, он вдруг вспомнил свой разговор с братом, произошедший вчера вечером.
...Он должен был перед кем-то исповедаться. Аурелио, человек волевой, умный и ироничный, был не лучшей кандидатурой для исповеди, но сейчас ближе брата у Федерико никого не было, поэтому он — слово за слово — обо всем поведал Аурелио.
—Так, значит, у меня есть племянница, — с интересом выслушав его рассказ, спросил Аурелио. — И какова она собою?
—Она очень красива, моя дочь, — вздохнул Федерико, — и очень горда.
—Значит. Габриела истинная Линарес, — с удовлетворением произнес Аурелио.
—В том-то и дело. И Рикардо тоже — Линарес, — грустно подытожил Федерико. — И они любят друг друга.
Аурелио о чем-то глубоко задумался.
—Все не так печально, как тебе кажется, — наконец заговорил он. — Есть одно обстоятельство... Оно положит конец мучениям влюбленных, поверь мне. Но я тебе не могу рассказать о нем. Это сделает Эльвира.
—Но Эльвира далеко, — рассеянно произнес Федерико. Он не придал словам брата никакого значения. Аурелио любил напускать на себя таинственность.
—Она скоро вернется и обо всем тебе расскажет. ...И сейчас, возвращаясь от Консуэло в таком же тревожном состоянии духа, какое было у него до прихода к бывшей возлюбленной, Федерико припомнил этот разговор... На какое обстоятельство намекал Аурелио? Неужели есть выход из создавшегося положении, или брат, как всегда, бравирует, желая его утешить? И что такое знает Эльвира. что неизвестно ему Федерико Линаресу?..
