Глава 12

     Совсем в другой стране молодой охранник сидел перед множеством видеомониторов. Он внимательно наблюдал за беспрерывной чередой сменяющих друг друга изображений, передаваемых в реальном времени сотнями беспроводных видеокамер, установленных по всему гигантскому комплексу.
     Нарядный вестибюль.
     Кабинет.
     Кухня огромных размеров.
     Картинки следовали одна за другой, охранник изо всех сил боролся с одолевавшей его дремотой. Смена подходила к концу, однако бдительности он не терял. Служба его почетна, и в свое время он будет за нее достойно вознагражден.
     Внезапно на одном из мониторов появился сигнал тревоги. Охранник инстинктивно нажал кнопку на панели управления, Изображение застыло. Он приник к экрану, всматриваясь в незнакомую картинку. Титры внизу экрана сообщали, что она передается камерой №86, ведущей наблюдение за вестибюлем.
     Однако на мониторе он видел отнюдь не вестибюль.

Глава 13

     Лэнгдон, словно завороженный, в смятении разглядывал обстановку кабинета.
     - Что это? - не в силах сдержаться, воскликнул он.
     Даже не обрадовавшись уютному теплу, ласково повеявшему из открытой двери, он не без страха перешагнул порог.
     Колер оставил его вопрос без ответа.
     Лэнгдон же, не зная, что и подумать, переводил изумленный взгляд с одного предмета на другой. В кабинете была собрана самая странная коллекция вещей, какую он мог себе представить. На дальней стене висело огромных размеров деревянное распятие. Испания, четырнадцатый век, тут же определил Лэнгдон. Над распятием к потолку была подвешена металлическая модель вращающихся на своих орбитах планет. Слева находились написанная маслом Дева Мария и закатанная в пластик Периодическая таблица химических элементов. Справа, между двумя бронзовыми распятиями, был помещен плакат со знаменитым высказыванием Альберта Эйнштейна: "БОГ НЕ ИГРАЕТ В КОСТИ СО ВСЕЛЕННОЙ". На рабочем столе Ветра он заметил Библию в кожаном переплете, созданную Бором <Оге Бор (р. 1922) - датский физик, сын Нильса Бора, один из авторов обобщенной модели атомного ядра, лауреат Нобелевской премии.> пластиковую модель атома и миниатюрную копию статуи Моисея работы Микеланджело.
     Ну и мешанина! Классический образчик эклектики, мелькнуло в голове у Лэнгдона. Несмотря на то что в тепле кабинета он должен был вроде бы согреться, его била неудержимая дрожь. Ученый чувствовал себя так, будто стал очевидцем битвы двух титанов философии... сокрушительного столкновения противостоящих сил. Лэнгдон обежал взглядом названия стоящих на полках томов.
     "Частица Бога".
     "Дао <Одно из основных понятий китайской философии, обозначающее в понимании Конфуция путь человека, то есть нравственное поведение и основанный на морали социальный порядок.> физики".
     "Бог: только факты".
     На корешок одного из фолиантов была наклеена полоска бумаги с рукописной цитатой: "Подлинная наука обнаруживает Бога за каждой открытой ею дверью", - папа Пий XII.
     - Леонардо был католическим священником, - где-то за спиной Лэнгдона глухо произнес Колер.
     - Священником? - удивленно обернулся к нему Лэнгдон. - Мне казалось, будто вы говорили, что он физик.
     - Он был и тем, и другим. История знает такие примеры, когда люди умели совместить в своем сознании науку и религию. Одним из них был Леонардо. Он считал физику "Божьим законом всего сущего". Утверждал, что повсюду в устройстве окружающей нас природы видна рука Бога. И через науку надеялся доказать всем сомневающимся существование Бога. Он называл себя теофизиком <Здесь следует иметь в виду, что это придуманное автором понятие содержит в себе производное от греческого слова Шеоз - Бог, входящее составной частью во многие известные термины, имеющие отношение к религии.>.
     - Теофизиком? - не веря своим ушам, переспросил Лэнгдон. Для него подобное словосочетание казалось парадоксальным.
     - Физика элементарных частиц в последнее время сделала ряд шокирующих, не укладывающихся в голове открытий... Открытий по своей сути спиритуалистических, или, если вам угодно, духовных. Многие из них принадлежали Леонардо.
     Лэнгдон недоверчиво посмотрел на директора центра.
     - Духовность и физика?
     Лэнгдон посвятил свою карьеру изучению истории религии, и если в этой сфере и существовала неопровержимая аксиома, так это та, что наука и религия - это вода и пламя... заклятые и непримиримые враги.
     - Ветра работал в пограничной области физики элементарных частиц, - объяснил Колер. - Это он начал соединять науку и религию... демонстрируя, что они дополняют друг друга самым неожиданным образом. Область своих исследований он назвал "новой физикой".
     Колер достал с полки книгу и протянул ее Лэнгдону. Тот прочитал на обложке: "Леонардо Ветра. Бог, чудеса и новая физика".
     - Эта весьма узкая область, - добавил Колер. - Однако она находит новые ответы на старые вопросы - о происхождении Вселенной, о силах, которые соединяют и связывают всех нас. Леонардо верил, что его исследования способны обратить миллионы людей к более духовной жизни. В прошлом году он привел неопровержимые доказательства существования некой энергии, которая объединяет всех нас. Он продемонстрировал, что в физическом смысле все мы взаимосвязаны... что молекулы вашего тела переплетены с молекулами моего... что внутри каждого из нас действует одна и та же сила.
     Лэнгдон был абсолютно обескуражен. "И власть Бога нас всех объединит".
     - Неужели мистер Ветра и вправду нашел способ продемонстрировать взаимосвязь частиц? - изумился он.
     - Самым наглядным и неопровержимым образом. Недавно журнал "Сайентифик америкэн" поместил восторженную статью, в которой подчеркивается, что "новая физика" есть куда более верный и прямой путь к Богу, нежели сама религия.
     Лэнгдона наконец осенило. Он вспомнил об антирелигиозной направленности братства "Иллюминати" и заставил себя на миг подумать о немыслимом. Если допустить, что братство существует и действует, то оно, возможно, приговорило Леонардо к смерти, чтобы предотвратить массовое распространение его религиозных воззрений. Абсурд, вздор полнейший! "Иллюминати" давным-давно кануло в прошлое! Это известно каждому ученому!
     - В научных кругах у Ветра было множество врагов, - продолжал Колер. - Даже в нашем центре. Его ненавидели ревнители чистоты науки. Они утверждали, что использование аналитической физики для утверждения религиозных принципов есть вероломное предательство науки.
     - Но разве ученые сегодня не смягчили свое отношение к церкви?
     - С чего бы это? - с презрительным высокомерием хмыкнул Колер. - Церковь, может быть, и не сжигает больше ученых на кострах, однако если вы думаете, что она перестала душить науку, то задайте себе вопрос: почему в половине школ в вашей стране запрещено преподавать теорию эволюции? Спросите себя, почему Американский совет христианских церквей выступает самым ярым противником научного прогресса... Ожесточенная битва между наукой и религией продолжается, мистер Лэнгдон. Она всего лишь перенеслась с полей сражений в залы заседаний, но отнюдь не прекратилась.
     Колер прав, признался сам себе Лэнгдон. Только на прошлой неделе в Гарварде студенты факультета богословия провели демонстрацию у здания биологического факультета, протестуя против включения в учебную программу курса генной инженерии. В защиту своего учебного плана декан биофака, известнейший орнитолог Ричард Аарониэн, вывесил из окна собственного кабинета огромный плакат с изображением христианского символа - рыбы, но с пририсованными четырьмя лапками в качестве свидетельства эволюции выходящей на сушу африканской дышащей рыбы. Под ней вместо слова "Иисус" красовалась крупная подпись "ДАРВИН!".
     Внезапно раздались резкие гудки, Лэнгдон вздрогнул. Колер достал пейджер и взглянул на дисплей.
     - Отлично! Дочь Леонардо с минуты на минуту прибудет на вертолетную площадку. Там мы ее и встретим. Ей, по-моему, совсем ни к чему видеть эту кошмарную картину.
     Лэнгдон не мог с ним не согласиться. Подвергать детей столь жестокому удару, конечно, нельзя.
     - Я собираюсь просить мисс Ветра рассказать нам о проекте, над которым они работали вместе с отцом... Возможно, это прольет некоторый свет на мотивы его убийства.
     - Вы полагаете, что причиной гибели стала его работа?
     - Вполне вероятно. Леонардо говорил мне, что стоит на пороге грандиозного научного прорыва, но ни слова больше. Подробности проекта он держал в строжайшей тайне. У него была собственная лаборатория, и он потребовал обеспечить ему там полнейшее уединение, что я, с учетом его таланта и важности проводимых исследований, охотно сделал. В последнее время его эксперименты привели к резкому увеличению потребления электроэнергии, однако никаких вопросов по этому поводу я ему предпочел не задавать... - Колер направил кресло-коляску к двери, но вдруг притормозил. - Есть еще одна вещь, о которой я должен вам сообщить прежде, чем мы покинем этот кабинет.
     Лэнгдон поежился от неприятного предчувствия.
     - Убийца кое-что у Ветра похитил.
     - Что именно?
     - Пожалуйте за мной. - Колер двинулся в глубь окутанной мглистой пеленой гостиной.
     Лэнгдон, теряясь в догадках, пошел следом. Колер остановил кресло в нескольких дюймах от тела Ветра и жестом поманил Лэнгдона. Тот нехотя подошел, чувствуя, как к горлу вновь соленым комом подкатывает приступ тошноты.
     - Посмотрите на его лицо.
     "И зачем мне смотреть на его лицо? - мысленно возмутился Лэнгдон. - Мы же здесь потому, что у него что-то украли..."
     Поколебавшись, Лэнгдон все-таки опустился на колени. Увидеть тем не менее он ничего не смог, поскольку голова жертвы была повернута на 180 градусов.
     Колер, кряхтя и задыхаясь, все же как-то ухитрился, оставаясь в кресле, склониться и осторожно повернуть прижатую к ковру голову Ветра. Раздался громкий хруст, показалось искаженное гримасой муки лицо убитого.
     - Боже милостивый! - Лэнгдон отпрянул и чуть не упал.
     Лицо Ветра было залито кровью. С него на Колера и Лэнгдона невидяще уставился единственный уцелевший глаз. Вторая изуродованная глазница была пуста.
     - Они украли его глаз?!

Глава 15

     Лэнгдон молча шел за Витторией и Колером к главному зданию, откуда начался его полный неожиданностей визит в Швейцарию. Походка девушки поражала легкостью, плавностью и уверенностью. Виттория двигалась, как бегунья олимпийского класса. Вне всяких сомнений, заключил Лэнгдон, дают о себе знать регулярные занятия йогой. Он слышал ее медленное размеренное дыхание, и у него сложилось впечатление, что, считая про себя вдохи и выдохи, она пытается справиться с обрушившимся на нее горем.
     Лэнгдону очень хотелось сказать ей какие-то слова утешения, выразить свое сочувствие. Он тоже пережил момент внезапно возникшей пустоты, когда скоропостижно умер его отец. Больше всего ему запомнились похороны и стоявшая тогда ненастная погода. И это случилось спустя всего лишь два дня после того, как ему исполнилось двенадцать. В доме толпились одетые в серые костюмы сослуживцы отца, слишком крепко пожимавшие в знак соболезнования его детскую ладошку. Все они мямлили какие-то непонятные ему слова вроде "стресс", "инфаркт", "миокард"... Его мать пыталась шутить сквозь слезы, что она всегда могла безошибочно определить состояние дел на бирже, просто пощупав у отца пульс.
     Однажды, когда отец еще был жив, Лэнгдон подслушал, как мать умоляла его "хотя бы на миг забыть о делах и позволить себе понюхать розу". И он в тот год подарил отцу на Рождество стеклянную розочку. Это была самая красивая вещица, какую Лэнгдон видел в своей жизни... Когда на нее падал солнечный луч, она расцветала целой радугой красок.
     - Какая прелесть! - сказал отец, развернув подарок и целуя сына в лоб. - Надо подыскать ей подходящее место.
     После чего он поставил розочку на поросшую пылью полку в самом темном углу гостиной. Через несколько дней Лэнгдон подтащил табуретку, достал с полки стеклянное сокровище и отнес его обратно в лавку, где купил. Отец пропажи так и не заметил.
     Негромкий мелодичный звон, возвестивший о прибытии лифта, вернул Лэнгдона из прошлого в настоящее. Виттория и Колер вошли в кабину, Лэнгдон в нерешительности топтался у открытых дверей.
     - В чем дело? - спросил Колер, проявляя не столько интерес, сколько нетерпение.
     - Нет, ничего, - тряхнул головой Лэнгдон, принуждая себя войти в тесноватую кабину. Лифтами он пользовался лишь в случае крайней необходимости, когда избежать этого было невозможно. Обычно же он предпочитал им куда более просторные лестничные пролеты.
     - Лаборатория мистера Ветра находится под землей, - сообщил Колер.
     Замечательно, просто чудесно, мелькнуло в голове у Лэнгдона, и он заставил себя шагнуть в лифт, ощутив, как из глубины шахты потянуло ледяным сквозняком. Двери закрылись, и кабина скользнула вниз.
     - Шесть этажей, - ни к кому конкретно не обращаясь, произнес Колер.
     Перед глазами у Лэнгдона моментально возникла картина непроглядно черной бездны под ногами. Он пытался отогнать видение, обратив все внимание на панель управления лифтом. К его изумлению, на ней было всего две кнопки: "ПЕРВЫЙ ЭТАЖ" и "БАК".
     - А что у вас означает "бак"? - осторожно поинтересовался Лэнгдон, помня, как уже не раз попадал впросак со своими предположениями.
     - Большой адроновый <Адроны - общее наименование для элементарных частиц, участвующих в сильных взаимодействиях.> коллайдер, - небрежно бросил Колер. - Ускоритель частиц на встречных пучках.
     Ускоритель частиц? Лэнгдону этот термин был знаком. Впервые он услышал его на званом обеде в Кембридже. Один из его приятелей, физик Боб Браунелл, в тот вечер был вне себя от ярости.
     - Эти мерзавцы его провалили! - Физик без всякого стеснения разразился грубой бранью.
     - Кого? - чуть ли не в один голос воскликнули все сидевшие за столом.
     - Да не кого, а ССК! Закрыли строительство сверхпроводящего суперколлайдера!
     - А я и не знал, что в Гарварде такой строят, - удивился кто-то из присутствующих.
     - Да при чем тут Гарвард? Речь идет о Соединенных Штатах! - вспылил Браунелл. - Там хотели создать самый мощный в мире ускоритель. Один из важнейших научных проектов века! Собирались вложить два миллиарда долларов. А сенат отказал. Черт бы побрал всех этих лоббистов в сутанах!
     Когда Браунелл наконец несколько утихомирился, то объяснил, что ускоритель представляет собой подобие гигантской трубы, в которой разгоняют частицы атомов. Она оснащена магнитами, которые, включаясь и выключаясь с не поддающейся воображению быстротой, заставляют частицы двигаться по кругу, пока те не наберут совершенно немыслимую скорость. У полностью разогнанных частиц она достигает 180 000 миль в секунду.
     - Но это же почти скорость света! - запротестовал один из профессоров.
     - Именно! - ликующе подтвердил Браунелл.
     Далее он рассказал, что, разогнав по трубе две частицы в противоположных направлениях и столкнув их затем друг с другом, ученым удается разбить их на составные элементы и "увидеть" основные, фундаментальные ингредиенты вселенной. Иными словами, в столкновении частиц обнаруживается ключ к пониманию строения мира.
     Некто по имени Чарльз Пратт, местная знаменитость, олицетворяющая в Гарварде духовное поэтическое начало, не преминул выразить свое весьма скептическое отношение к этому методу.
     - А по-моему, это какой-то неандертальский подход к научным исследованиям, - язвительно заметил он. - Все равно что взять пару карманных часов и колотить их друг о друга, чтобы разобраться, как они устроены.
     Браунелл швырнул в него вилкой и пулей вылетел из-за стола.
     Значит, у центра есть ускоритель частиц? Замкнутая в кольцо труба, где они сталкиваются друг с другом? Но почему же они запрятали ее под землю? Лэнгдон задумался, ожидая, когда лифт доставит их к цели.
     Кабина остановилась, и он страшно обрадовался тому, что сейчас вновь почувствует под ногами твердую землю. Двери открылись, и испытываемое им чувство облегчения сменилось унынием. Он вновь очутился в совершенно чуждом и враждебном мире.
     В обе стороны, насколько видел глаз, уходил бесконечный коридор. По существу, это был тускло отсвечивающий голыми бетонными стенами тоннель, достаточно просторный, чтобы по нему мог проехать многотонный грузовик. Ярко освещенный там, где они стояли, тоннель по правую и левую руку исчезал в непроницаемой тьме - неуютное напоминание о том, что они находятся глубоко под землей. Лэнгдон почти физически ощущал невыносимую тяжесть нависшей над их головами породы. На мгновение он снова стал девятилетним мальчишкой... тьма неодолимо засасывает его обратно... обратно в жуткий черный мрак, страх перед которым преследует его до сих пор... Сжав кулаки, Лэнгдон изо всех сил старался взять себя в руки.
     Притихшая Виттория вышла из лифта и без колебаний устремилась в темный конец тоннеля, оставив мужчин далеко позади. По мере продвижения над ее головой, неприятно дребезжа и помаргивая, автоматически зажигались лампы дневного света, освещавшие ей дальнейший путь. Лэнгдону стало не по себе, тоннель представлялся ему живым существом... караулившим и предвосхищавшим каждый шаг Виттории. Они следовали за ней, сохраняя дистанцию. Светильники, пропустив людей, гасли за их спинами словно по команде.
     - А ваш ускоритель находится где-то здесь, в тоннеле? - вполголоса поинтересовался Лэнгдон.
     - Да вот он, у вас перед глазами... - Колер кивнул на стену слева от них, по которой тянулась сверкающая полированным хромом труба.
     - Вот это? - в изумлении рассматривая ее, переспросил Лэнгдон.
     Ускоритель он представлял себе совсем другим. Эта же труба диаметром около трех футов казалась совершенно прямой и шла по всей видимой длине тоннеля. Больше похоже на дорогостоящую канализацию, подумал Лэнгдон.
     - А я-то думал, что ускорители должны иметь форму кольца, - вслух заметил он.
     - Правильно думали, - согласился Колер. - Он только кажется прямым. Оптический обман. Длина окружности этого тоннеля столь велика, что глазу изгиб незаметен - ну вроде поверхности земного шара...
     - И вот это - кольцо?! Но тогда... каких же оно тогда размеров? - ошеломленно пролепетал Лэнгдон.
     - Наш ускоритель самый большой в мире, - с гордостью пояснил Колер.
     Тут Лэнгдон вспомнил, что доставивший его в Женеву пилот упомянул о какой-то спрятанной под землей гигантской машине.
     - Его диаметр превышает восемь километров, а длина составляет двадцать семь, - невозмутимо продолжал Колер.
     Голова у Лэнгдона шла кругом.
     - Двадцать семь километров? - Он недоверчиво посмотрел на директора, потом перевел взгляд на дальний конец тоннеля. - Но это же... это же более шестнадцати миль!
     Колер кивнул:
     - Да частично туннель проходит под территорией Франции Прорыт он в форме правильного, я бы даже сказал, идеального круга. Прежде чем столкнуться друг с другом, полностью ускоренные частицы должны за секунду пронестись по нему десять тысяч раз.
     - Хотите сказать, что вы перелопатили миллионы тонн земли только для того, чтобы столкнуть между собой какие-то крошечные частички? - чувствуя, что едва держится на ставших ватными ногах, медленно проговорил Лэнгдон.
     Колер пожал плечами:
     - Иногда, чтобы докопаться до истины, приходится передвигать горы.

Глава 17

     Мало кто из детей может похвастать тем, что точно помнит день, когда впервые увидел своего отца. Виттория Ветра была именно таким исключением из общего правила. Ей было восемь лет. Брошенная родителями, которых она не знала, девчушка жила в "Орфанотрофио ди Сьена" - католическом сиротском приюте близ Флоренции. В тот день шел дождь. Монахини уже дважды приглашали ее обедать, но девочка притворялась, что не слышит. Она лежала во дворе, наблюдая, как падают дождевые капли, ощущая, как они небольно ударяются о ее тело, и пыталась угадать, куда упадет следующая. Монахини опять принялись ее звать, пугая тем, что воспаление легких быстро отучит строптивую девчонку от чрезмерного пристрастия к наблюдению за природой.
     "Да не слышу я вас!" - мысленно огрызнулась Виттория.
     Она уже промокла до нитки, когда из дома вышел молодой священник. Она его не знала, в приюте он был новеньким. Виттория съежилась в ожидании, что он схватит ее за шиворот и потащит под крышу. Однако священник, к ее изумлению, не сделал ничего подобного. Вместо этого он растянулся рядом с ней прямо в большущей луже.
     - Говорят, ты всех замучила своими вопросами, - обратился к ней священник.
     - А что в этом плохого? - тут же спросила Виттория.
     - Выходит, это правда, - рассмеялся он.
     - А чего вы сюда пришли? - грубовато поинтересовалась дерзкая девчонка.
     - Так ведь не одной тебе интересно, почему с неба падают капли.
     - Мне-то как раз неинтересно, почему они падают. Это я уже знаю!
     - Да что ты говоришь! - удивленно взглянул на нее священник.
     - Конечно! Сестра Франциска рассказывала, что дождевые капли - это слезы ангелов, которые они льют с небес, чтобы смыть с нас наши грехи.
     - Ого! Теперь все понятно! - восхитился он.
     - А вот и нет! - возразила юная естествоиспытательница. - Они падают потому, что все падает. Падает все! Не одни только дождевые капли.
     - Знаешь, а ведь ты права, - озадаченно почесал в затылке священник. - Действительно, все падает. Должно быть, гравитация действует.
     - Чего-чего?
     - Ты что, не слышала о гравитации? - недоверчиво посмотрел на нее священник.
     - Нет, - смутилась Виттория.
     - Плохо дело, - сокрушенно покачал головой он. - Гравитация может дать ответы на множество вопросов.
     - Так что за штука эта ваша гравитация? - Сгорая от любопытства, Виттория даже приподнялась на локте и решительно потребовала: - Рассказывайте!
     - Не возражаешь, если мы обсудим это за обедом? - хитро подмигнул ей священник.
     Молодым священником был Леонардо Ветра. Хотя в университете его неоднократно отмечали за успехи в изучении физики, он подчинился зову сердца и поступил в духовную семинарию. Леонардо и Виттория стали неразлучными друзьями в пронизанном одиночеством мире монахинь и жестких правил. Виттория частенько смешила Леонардо, помогая ему разогнать тоску, и он взял ее под свое крыло. Он рассказал ей о таких восхитительных явлениях природы, как радуга и реки. От него она узнала о световом излучении, планетах, звездах... обо всем окружающем мире, каким его видят Бог и наука. Обладавшая врожденным интеллектом и неуемной любознательностью, Виттория оказалась на редкость способной ученицей. Леонардо опекал ее как родную дочь.
     Девочка же была просто счастлива. Ей было неведомо тепло отцовской заботы. В то время как другие взрослые шлепком, порой весьма увесистым, обрывали ее приставания с вопросами, Леонардо часами терпеливо растолковывал Виттории всякие премудрости, знакомил ее с интереснейшими, умнейшими книгами. Более того, он даже искренне интересовался, что она сама думает по тому или иному поводу. Виттория молила Бога, чтобы Леонардо оставался рядом с ней вечно. Однако настал день, когда мучившие ее кошмарные предчувствия оправдались. Отец Леонардо сообщил, что покидает приют.
     - Уезжаю в Швейцарию, - сообщил он ей. - Мне предоставили стипендию для изучения физики в Женевском университете.
     - Физики? - не поверила своим ушам Виттория. - Я думала, вы отдали свое сердце Богу!
     - Бога я люблю всей душой, - подтвердил Леонардо. - Именно поэтому и решил изучать его Божественные заповеди. А законы физики - это холсты, на которых Бог творит свои шедевры.
     Виттория была сражена. Но у него была для нее еще одна новость. Оказывается, он переговорил с вышестоящими инстанциями, и там дали согласие на то, чтобы отец Леонардо удочерил сироту Витторию.
     - А ты сама хочешь, чтобы я тебя удочерил? - с замирающим сердцем спросил Леонардо.
     - А как это? - не поняла Виттория.
     Когда он ей все объяснил, она бросилась ему на шею и минут пять заливала сутану слезами радости.
     - Да! Хочу! Да! Да! Хочу! - всхлипывая, вскрикивала она, вне себя от нежданного счастья.
     Леонардо предупредил, что они будут вынуждены ненадолго расстаться, пока он не устроится в Швейцарии, однако пообещал, что разлука продлится не более полугода. Для Виттории это были самые долгие в жизни шесть месяцев, но слово свое Леонардо сдержал. За пять дней до того, как ей исполнилось девять лет, Виттория переехала в Женеву. Днем она ходила в Женевскую международную школу, а по вечерам ее образованием занимался приемный отец.
     Спустя три года Леонардо Ветра пригласили на работу в ЦЕРН. Отец и дочь попали в страну чудес, какой Виттория не могла вообразить даже в самых дерзких мечтах.
     Виттория Ветра, словно в оцепенении, шагала по туннелю. Поглядывая на свое искаженное отражение в хромированной поверхности трубы ускорителя, она остро ощущала отсутствие отца. Обычно Виттория пребывала в состоянии незыблемого мира с самой собой и полной гармонии со всем, что ее окружало. Однако сейчас все внезапно потеряло смысл. В последние три часа она просто не осознавала, что происходит с ней и вокруг нее.
     Звонок Колера раздался, когда на Балеарах было десять часов утра. "Твой отец убит. Возвращайся домой немедленно!" Несмотря на то что на раскаленной палубе катера было удушающе жарко, ледяной озноб пробрал ее до самых костей. Бездушный механический тон, которым Колер произнес эти страшные слова, был еще больнее, нежели сам их смысл.
     И вот она дома. Да какой же теперь это дом? ЦЕРН, ее единственный мир с того дня, как ей исполнилось двенадцать лет, стал вдруг чужим. Ее отца, который превращал центр в страну чудес, больше нет.
     Дыши ровнее и глубже, приказала себе Виттория, но это не помогло привести в порядок мечущиеся в голове мысли. Кто убил отца? За что? Откуда взялся этот американский "специалист"? Почему Колер так рвется к ним в лабораторию? Вопросы один за другим все быстрее вспыхивали у нее в мозгу.
     Колер говорил о возможной связи убийства с их нынешним проектом. Какая может быть здесь связь? Никто не знал, над чем они работают! Но даже если кому-то и удалось что-то разнюхать, зачем убивать отца?
     Приближаясь к лаборатории, Виттория вдруг подумала, что сейчас обнародует величайшее достижение его жизни, а отец при этом присутствовать не будет. Этот торжественный момент виделся ей совсем по-другому. Она представляла себе, что отец соберет в своей лаборатории ведущих ученых центра и продемонстрирует им свое открытие, с потаенным ликованием глядя на их ошеломленные, растерянные, потрясенные лица. Затем, сияя отцовской гордостью, объяснит присутствующим, что, если бы не одна из идей Виттории, осуществить этот проект он бы не смог... что его дочь прямо и непосредственно участвовала в осуществлении такого выдающегося научного прорыва. Виттория почувствовала, как к горлу подкатил горький комок. В этот момент триумфа они с отцом должны были быть вместе. Но она осталась одна. Вокруг нее не толпятся взбудораженные коллеги. Не видно восторженных лиц. Рядом только какой-то незнакомец из Америки и Максимилиан Колер.
     Максимилиан Колер. Der Konig. Кайзер.
     Еще с самого детства Виттория испытывала к этому человеку глубокую неприязнь. Нет, с течением времени она стала уважать могучий интеллект директора, однако его ледяную холодность и неприступность по-прежнему считала бесчеловечными... Этот человек являл собой прямую противоположность ее отцу, который был воплощением сердечного тепла и доброты. И все же в глубине души эти двое относились друг к другу с молчаливым, но величайшим уважением. Гений, сказал ей однажды кто-то, всегда признает другого гения без всяких оговорок.
     "Гений, - тоскливо подумала она, - отец... Папа, папочка. Убит..."
     В лабораторию Леонардо Ветра вел длинный, стерильной чистоты коридор, от пола до потолка облицованный белым кафелем. У Лэнгдона почему-то появилось ощущение, что он попал в подземную психушку. По стенам коридора тянулись дюжины непонятно что запечатлевших черно-белых фотографий в рамках. И хотя Лэнгдон посвятил свою карьеру изучению символов, эти изображения не говорили ему ничего. Они выглядели как беспорядочная коллекция негативов, вкривь и вкось исчерченных какими-то хаотическими полосами и спиралями. Современная живопись? Накушавшийся амфетамина Джексон Поллок <Джексон Поллок (1912-1956) - американский художник-абстракционист.>? Лэнгдон терялся в догадках.
     - Разброс осколков. Зафиксированный компьютером момент столкновения частиц, - заметив, видимо, его недоумение, пояснила Виттория и указала на едва видимый на снимке след. - В данном случае наблюдаются Z-частицы. Отец открыл их пять лет назад. Одна энергия - никакой массы. Возможно, это и есть самый мелкий, если можно так выразиться, строительный элемент природы. Ведь материя есть не что иное, как пойманная в ловушку энергия.
     Неужели? Материя есть энергия? Лэнгдон насторожился. Это уже скорее смахивает на дзен <Дзен (япон.), Дхьяна (санскр.), Чань {кит.) - возникшее в VI в. Течение буддизма, проповедующее постижение истины через созерцание и самопогружение и абсолютное пренебрежение к любой внешней форме бытия.>. Он еще раз посмотрел на тонюсенькие черточки на фотографии. Интересно, что скажут его приятели с физфака в Гарварде, когда он признается им, что провел выходные в большом адроновом коллайдере <Ускоритель, в котором осуществляется столкновение встречных пучков заряженных частиц высоких энергий.>, наслаждаясь видом Z-частиц?
     - Виттория, - сказал Колер, когда они подошли к стальным дверям весьма внушительного вида, - должен признаться, что сегодня утром я уже спускался вниз в поисках вашего отца.
     - Неужели? - слегка покраснев, произнесла девушка.
     - Именно. И представьте мое изумление, когда вместо нашего стандартного цифрового замка я обнаружил нечто совершенно иное... - С этими словами Колер показал на сложный электронный прибор, вмонтированный в стену рядом с дверью.
     - Прошу прощения, - сказала Виттория. - Вы же знаете, насколько серьезно он относился к вопросам секретности. Отец хотел, чтобы в лабораторию имели доступ лишь он и я.
     - Понимаю, - ответил Колер. - А теперь откройте дверь.
     Виттория не сразу отреагировала на слова шефа, но затем, глубоко вздохнув, все же направилась к прибору в стене.
     К тому, что произошло после, Лэнгдон оказался совершенно не готов.
     Виттория подошла к аппарату и, склонившись, приблизила правый глаз к выпуклой, чем-то похожей на окуляр телескопа линзе. После этого она надавила на кнопку. В недрах машины раздался щелчок, и из линзы вырвался лучик света. Лучик двигался, сканируя глазное яблоко так, как сканирует лист бумаги копировальная машина.
     - Это - сканер сетчатки, - пояснила она. - Безупречный механизм. Распознает строение лишь двух сетчаток - моей и моего отца.
     Роберт Лэнгдон замер. Перед его мысленным взором во всех ужасающих деталях предстал мертвый Леонардо Ветра. Лэнгдон снова увидел окровавленное лицо, одинокий, смотрящий в пространство карий глаз и пустую, залитую кровью глазницу. Он попытался не думать об ужасающем открытии... но спрятаться от правды было невозможно. На белом полу прямо под сканером виднелись коричневатые точки. Капли запекшейся крови.
     Виттория, к счастью, их не заметила.
     Стальные двери заскользили в пазах, и девушка вошла в помещение.
     Колер мрачно посмотрел на Лэнгдона, и тот без труда понял значение этого взгляда: "Я же говорил вам, что похищение глаза преследует иную... гораздо более важную цель".

Глава 19

     Войдя в лабораторию Ветра, Лэнгдон перенесся из нашего времени в далекое будущее. Абсолютно белое внутри помещение, заставленное компьютерами и специальным электронным оборудованием, походило на операционную какого-нибудь футуристического госпиталя. Интересно, какие тайны хранила эта лаборатория, думал американец, если для их сохранности пришлось создавать запоры, открыть которые можно лишь с помощью глаза?..
     Колер первым делом внимательно оглядел помещение, но в нем, естественно, никого не оказалось. Что касалось Виттории, то та двигалась как-то неуверенно... Так, словно лаборатория в отсутствие отца стала для нее чужой.
     Лэнгдон сразу обратил внимание на невысокие массивные колонны, чем-то напоминающие Стонхендж <Стонхендж - мегалитическая культовая постройка 2-го тысячелетия до н.э. В Великобритании.> в миниатюре. Этих колонн из полированной стали было около десятка, и они образовывали в центре комнаты небольшой круг. Но еще больше эти трехфутовые сооружения напоминали постаменты, на которых в музеях выкладывают драгоценные камни. Однако сейчас на них лежали отнюдь не драгоценности. На каждой из колонн покоился толстостенный прозрачный сосуд, формой и размером напоминающий теннисный мяч. Судя по их виду, сосуды были пусты.
     Колер с удивлением посмотрел на них и, видимо, решив поговорить об этом потом, сказал, обращаясь к Виттории:
     - Взгляните хорошенько. Ничего не украдено?
     - Украдено? Каким образом? Сканер сетчатки может впустить только нас.
     - Все-таки посмотрите.
     Виттория вздохнула и некоторое время разглядывала комнату. Затем пожала плечами и сказала:
     - Лаборатория в том состоянии, в котором ее обычно оставляет отец. В состоянии упорядоченного хаоса.
     Лэнгдон понимал, что Колер взвешивает все возможные варианты своего дальнейшего поведения, размышляя о том, в какой степени можно оказывать давление на Витторию и... как много следует ей сказать. Видимо, решив оставить девушку на время в покое, он выехал в центр комнаты, обозрел скопление таинственных пустых сосудов и после продолжительной паузы произнес:
     - Секреты... это та роскошь, которую мы себе больше позволить не можем.
     Виттория неохотно кивнула, выражая свое согласие, и на ее лице отразилась та буря эмоций, которые она испытывала. Эмоций и воспоминаний.
     "Дай ей хотя бы минуту!.." - подумал Лэнгдон.
     Как бы набираясь сил для того, чтобы открыть страшную тайну, Виттория опустила ресницы и вздохнула полной грудью. Затем, не открывая глаз, она сделала еще один глубокий вздох. И еще...
     Лэнгдона охватило беспокойство. С ней все в порядке? Он покосился на Колера. Тот сидел совершенно спокойно, поскольку ему, очевидно, не раз приходилось бывать свидетелем этого ритуала. Прежде чем Виттория открыла глаза, прошло не менее десяти секунд.
     С ней произошла такая метаморфоза, что Лэнгдон просто не поверил своим глазам. Виттория Ветра совершенно преобразилась. Уголки ее пухлых губ опустились, плечи обвисли, взгляд стал мягким. Казалось, девушка настроила свой организм на то, чтобы смириться со сложившимся положением. Страдания и личную боль ей каким-то образом удалось спрятать в глубине сердца.
     - С чего начать? - спросила она совершенно спокойно.
     - Начните с самого начала, - сказал Колер. - Расскажите нам об эксперименте своего отца.
     - Отец всю свою жизнь мечтал о том, чтобы примирить науку и религию, - начала Виттория. - Он хотел доказать, что наука и религия вполне совместимы и являют собой всего лишь два различных пути познания единой истины... - Девушка замолчала, как бы не веря тому, что собиралась сказать в следующий момент: - И вот недавно... он нашел способ это сделать.
     Колер молчал.
     - Отец задумал провести эксперимент, который, как он надеялся, сможет разрешить одно из самых острых противоречий между наукой и религией.
     Интересно, какое противоречие она имеет в виду, подумал Лэнгдон. Истории известно огромное их множество.
     - Отец имел в виду проблему креационизма - проблему вечного спора о том, как возникла наша Вселенная.
     Вот это да, подумал Лэнгдон. Значит, речь идет ни много ни мало о том самом споре!
     - В Библии, естественно, сказано, что наш мир был сотворен Богом, - продолжала Виттория. - "И сказал Бог: да будет свет. И стал свет". Итак, все, что мы видим перед собой, возникло из бесконечной пустоты и тьмы. Но к сожалению, один из фундаментальных законов физики гласит, что материя не может быть создана из ничего.
     Лэнгдону доводилось читать об этом тупике. Идея о том, что Бог смог создать "нечто из ничего", полностью противоречила общепризнанным законам современной физики и потому отвергалась ученым миром. Акт Творения с точки зрения науки представлялся полнейшим абсурдом.
     - Мистер Лэнгдон, - сказала Виттория, повернувшись к американцу, - полагаю, что вы знакомы с теорией Большого взрыва?
     - Более или менее, - пожал плечами Лэнгдон.
     Так называемый Большой взрыв, насколько ему было известно, являлся признанной наукой моделью возникновения Вселенной. До конца он этого не понимал, но знал, что, согласно теории, находившееся в сверхплотном состоянии и сконцентрированное в одной точке вещество в результате гигантского взрыва начало расширяться, формируя Вселенную. Или что-то в этом роде.
     - Когда в 1927 году католическая церковь впервые предложила теорию Большого взрыва...
     - Простите, - прервал ее Лэнгдон, - неужели вы хотите сказать, что идея Большого взрыва первоначально принадлежала церкви?
     Витторию его вопрос, казалось, несказанно изумил.
     - Ну конечно, - ответила она. - Ее в 1927 году выдвинул католический монах по имени Жорж Лемэтр.
     - Но я всегда считал, - неуверенно произнес Лэнгдон, - что эту теорию разработал гарвардский астроном Эдвин Хаббл <Эдвин Пауэлл Хаббл (1889-1953) - американский астроном. Установил, в частности, закономерность разлета галактик. Жорж Анри Пемэтр (1894-1966) - бельгийский астрофизик и математик. Магистр геологии.>...
     - Еще один пример американского научного высокомерия, - бросив на Лэнгдона суровый взгляд, вмешался Колер. - Хаббл опубликовал свои рассуждения в 1929 году, то есть на два года позже Лемэтра.
     "Я читал о телескопе Хаббла, сэр, а о телескопе Лемэтра почему-то никто не пишет", - подумал Лэнгдон, но вслух этого не сказал.
     - Мистер Колер прав, - продолжала Виттория. - Первоначально идея принадлежала Лемэтру. Хаббл всего лишь подтвердил ее, собрав доказательства того, что Большой взрыв теоретически возможен.
     Интересно, упоминают ли этого Лемэтра фанатичные поклонники Хаббла с факультета астрономии Гарвардского университета, когда читают лекции своим студентам, подумал Лэнгдон. Вслух он этот вопрос, правда, задавать не стал, ограничившись неопределенным:
     - О...
     - Когда Лемэтр впервые предложил свою теорию, - продолжала Виттория, - ученые мужи объявили ее полной нелепицей. Материя, сказали они, не может возникнуть из ничего. Поэтому, когда Хаббл потряс мир, научно доказав возможность Большого взрыва, церковь возвестила о своей победе и о том, что это является свидетельством истинности Священного Писания.
     Лэнгдон кивнул. Теперь он очень внимательно слушал рассуждения девушки.
     - Ученым, естественно, пришлось не по вкусу то, что церковь использовала их открытия для пропаганды религии, и они тут же облекли теорию Большого взрыва в математическую форму, устранив из нее тем самым все религиозное звучание. Это позволило объявить им Большой взрыв своей собственностью. Но к несчастью для науки, все их уравнения даже в наше время страдают одним пороком, на который не устает указывать церковь.
     - Так называемая сингулярность, - проворчал Колер. Он произнес это слово так, словно оно отравляло все его существование.
     - Вот именно - сингулярность! - подхватила Виттория. - Точный момент творения. Нулевое время. Даже сейчас... - Виттория взглянула на Лэнгдона. - Даже сейчас наука не способна сказать что-либо внятное в связи с первым моментом возникновения Вселенной. Наши уравнения весьма убедительно объясняют ранние фазы ее развития, но по мере удаления во времени и приближения к "нулевой точке" математические построения вдруг рассыпаются и теряют всякий смысл.
     - Верно, - раздраженно произнес Колер. - И церковь • использует эти недостатки как аргумент в пользу чудесного Божественного вмешательства. Впрочем, мы несколько отошли от темы. Продолжайте...
     - Я хочу сказать, - с отрешенным выражением лица произнесла Виттория, - что отец всегда верил в Божественную природу Большого взрыва. Несмотря на то что наука пока не способна определить точный момент Божественного акта, отец был убежден, что когда-нибудь она его установит. - Печально показав на напечатанные на лазерном принтере слова, висевшие над рабочим столом Леонардо Ветра, девушка добавила: - Когда я начинала сомневаться, папа всегда тыкал меня носом в это высказывание.
     Лэнгдон прочитал текст:

     НАУКА И РЕЛИГИЯ НИКОГДА НЕ ПРОТИВОСТОЯЛИ ДРУГ ДРУГУ. ПРОСТО НАУКА ОЧЕНЬ МОЛОДА, ЧТОБЫ ПОНЯТЬ ЭТО

     - Папа хотел поднять науку на более высокий уровень, - сказала Виттория. - На тот уровень, когда научные знания подтверждали бы существование Бога. - Она меланхолично пригладила ладонью свои длинные волосы и добавила: - Отец затеял то, до чего пока не додумался ни один ученый. Он решил сделать нечто такое, для чего до настоящего времени даже не существовало технических решений. - Виттория замолчала, видимо, не зная, как произнести следующие слова. Наконец, после продолжительной паузы, девушка сказала: - Папа задумал эксперимент, призванный доказать возможность акта Творения.
     Доказать акт Творения? Да будет свет? Материя из ничего? Лэнгдон не мог представить себе ничего подобного.
     - Прости, но я тебя не понял, - произнес Колер, сверля девушку взглядом.
     - Отец создал Вселенную... буквально из ничего.
     - Что?! - вскинул голову Колер.
     - Пожалуй, правильнее будет сказать - он воссоздал Большой взрыв.
     Колер едва не вскочил на ноги из своего инвалидного кресла. А Лэнгдон запутался окончательно.
     Создал Вселенную? Воссоздал Большой взрыв?
     - Все это, естественно, сделано не в столь грандиозном масштабе, - сказала Виттория (теперь она говорила гораздо быстрее). - Процесс оказался на удивление простым. Папа разогнал в ускорителе два тончайших луча частиц. Разгон осуществлялся в противоположных направлениях. Когда два луча с невообразимой скоростью столкнулись, произошло их взаимопроникновение, и вся энергия сконцентрировалась в одной точке. Папе удалось получить чрезвычайно высокие показатели плотности энергии.
     Девушка начала рассказывать о физическом характере потоков, и с каждым ее словом глаза директора округлялись все больше и больше.
     Лэнгдон изо всех сил пытался не потерять нить рассказа.
     Итак, думал он, Леонардо Ветра смог создать модель энергетической точки, которая дала начало нашей Вселенной.
     - Результат эксперимента без преувеличения можно назвать чудом, - продолжала Виттория. - Его опубликование буквально потрясет основы основ современной физической науки... - Теперь она говорила медленно, словно желая подчеркнуть грандиозное значение открытия. - И в этой энергетической точке внутри ускорителя буквально из ничего начали возникать частицы материи.
     Колер никак не отреагировал на это сообщение. Он просто молча смотрел на девушку.
     - Материи, - повторила Виттория. - Вещества, родившегося из ниоткуда. Мы стали свидетелями невероятного фейерверка на субатомном уровне. На наших глазах рождалась миниатюрная Вселенная. Папа доказал, что материя может быть создана из ничего. Но это не все! Его эксперимент продемонстрировал, что Большой взрыв и акт Творения объясняются присутствием колоссального источника энергии.
     - Или, иными словами, Бога?
     - Бога, Будды, Силы, Иеговы, сингулярности, единичной точки... Называйте это как угодно, но результат останется тем же. Наука и религия утверждают одну и ту же истину: источником творения является чистая энергия.
     Колер наконец заговорил, и голос его звучал печально:
     - Виттория, твой рассказ оставил меня в полной растерянности. Неужели ты и вправду хочешь сказать, что Леонардо смог создать вещество... из ничего?
     - Да. И вот доказательство, - ответила Виттория, указывая на пустые сосуды. - В каждом из этих шаров находится образчик сотворенной им материи.
     Колер откашлялся и покатился к сосудам. Он двигался осторожно, так, как двигаются инстинктивно ощущающие опасность дикие животные.
     - Видимо, я что-то недопонял, - сказал директор. - Почему я должен верить тому, что сосуды содержат частицы материи, созданные твоим отцом? Это вещество могло быть взято откуда угодно.
     - Нет, - уверенно ответила Виттория. - Откуда угодно взять это вещество невозможно. Данные частицы уникальны. Подобного вида материи на Земле не существует... Отсюда следует вывод, что она была создана искусственно.
     - Как прикажешь понимать твои слова? - с суровым видом произнес Колер. - Во Вселенной существует лишь один вид материи... - начал было руководитель ЦЕРНа, но тут же остановился.
     - А вот и нет! - с победоносным видом объявила Виттория. - Вы же сами на своих лекциях говорили нам, что существует два вида материи. И это - научный факт. Мистер Лэнгдон, - произнесла девушка, - что говорит Библия об акте Творения? Что создал Бог?
     Лэнгдон не понимал, какое отношение этот вопрос имеет к происходящему, но все же, ощущая некоторую неловкость, ответил:
     - Хм... Бог создал свет и тьму... небо и землю... рай и ад...
     - Именно, - прервала его Виттория. - Он создал противоположности. Полную симметрию. Абсолютное равновесие. - Вновь повернувшись к Колеру, девушка сказала: - Директор, наука утверждает то же, что и религия: все, что создал Большой взрыв, он создавал в виде двух противоположностей. И я хочу подчеркнуть слово "все".
     - Все, включая саму материю, - прошептал, словно самому себе, Колер.
     - Именно, - кивнула Виттория. - И в ходе эксперимента моего отца возникли два вида материи.
     Лэнгдон вообще перестал понимать то, о чем говорили Колер и Виттория. Неужели, думал он, Леонардо Ветра изобрел нечто противоположное материи?
     - Субстанция, о которой ты говоришь, существует лишь в иных областях Вселенной, - сердито сказал директор. - На Земле ее определенно нет. Возможно, ее нет и во всей нашей галактике!
     - Верно, - согласилась Виттория. - И это доказывает, что находящиеся в сосудах частицы были созданы в ходе эксперимента.
     - Не хочешь ли ты сказать, что эти шары содержат в себе образцы антивещества? - спросил Колер, и лицо его стало похоже на каменную маску.
     - Да. Я хочу сказать именно это, - ответила Виттория, бросив торжествующий взгляд на пустые с виду сосуды. - Директор, перед вами первые в мире образцы антиматерии. Или антивещества, если хотите.