Глава 67

     Спуск проходил мучительно медленно.
     Лэнгдон осторожно, ступенька за ступенькой сползал по скрипящей деревянной лестнице в подземелье под капеллой Киджи. "И с какой стати я полез в эту дьявольскую дыру?" - думал он, не видя ничего, кроме каменной стены перед глазами. Уже в который раз за день ему пришлось оказаться в замкнутом пространстве и испытать очередной приступ клаустрофобии. Лестница при каждом движении жалобно стонала, а отвратительный запах и высокая влажность вызывали удушье. "Куда подевался этот Оливетти?" - думал американец.
     Поднимая голову, он еще мог видеть силуэт светившей путь паяльной лампой Виттории. Голубоватое свечение по мере его погружения в склеп становилось все слабее и слабее. Вонь же, напротив, только усиливалась.
     Это произошло на двенадцатой ступеньке. Его нога попала на влажное от плесени место и соскользнула с рахитичной планки. По счастью, он избежал падения на дно, поскольку, упав на лестницу грудью, сумел схватиться за древнее сооружение обеими руками. Проклиная все на свете, ученый нащупал ногой очередную предательскую перекладину и продолжил спуск. Предплечья, которыми он обнимал лестницу, болели. Синяков, видимо, избежать не удастся, подумал он.
     Через три ступени он чуть было снова не сорвался. Но на сей раз причиной этого была не дефектная перекладина, а приступ самого банального ужаса. Двигаясь мимо углубления в стене, он вдруг оказался лицом к лицу с черепом. Лэнгдон посмотрел внимательнее и увидел, что на него пялится целое сборище мертвых голов. Несколько придя в себя, он сообразил, что на этом уровне в стене вырублены погребальные ниши, каждая из которых была заполнена скелетом. В синеватом мерцающем свете пустые глазницы и разложившиеся грудные клетки являли собой ужасающее зрелище.
     Скелеты в свете факелов, криво усмехнулся он, припомнив, что всего лишь месяц назад пережил такой же вечер. Вечер костей и огня. Это был благотворительный ужин нью-йоркского Музея археологии - лосось flambe при свечах в тени скелета бронтозавра. Он попал туда по приглашению Ребекки Штросс - бывшей модели, а ныне ведущего эксперта по проблемам культуры журнала "Тайм". Ребекка являла собой торнадо из черного бархата, сигаретного дыма и больших силиконовых грудей. После ужина она звонила ему дважды, но Лэнгдон на звонки не ответил. Совсем не по-джентльменски, ухмыльнулся он, и в голову ему пришла нелепая мысль: интересно, сколько минут смогла бы продержаться Ребекка Штросс в подобной вони?
     Лэнгдон почувствовал огромное облегчение, когда вместо ступени под его ногой оказалась мягкая, как губка, и вдобавок влажная почва дна склепа. Убедив себя в том, что стены в ближайшее время не рухнут, он повернулся лицом к центру каменной камеры. Снова дыша сквозь рукав, Лэнгдон посмотрел на тело. В полумраке подземелья оно было едва заметно. Светлый силуэт человека, обращенный лицом в противоположную сторону. Силуэт неподвижный и молчаливый.
     Лэнгдон вглядывался в темноту склепа и пытался понять, что же он видит. Человек располагался спиной к американцу, и лица его не было видно. Но тело его совершенно определенно находилось в вертикальном положении.
     - Хэлло... - прогудел Лэнгдон сквозь ткань рукава.
     Ответа не последовало. Лэнгдон двинулся по направлению к бледной фигуре. Стоящий в темноте человек показался ему поразительно низкорослым...
     - Что случилось? - донесся до него сверху голос Виттории.
     Лэнгдон не ответил. Теперь он увидел все и все понял. Его охватило чувство глубокого отвращения, ему показалось, что стены угрожающе сдвинулись, а склеп резко уменьшился в размерах. Над почвой возвышалось похожее на какого-то демона подземелья обнаженное старческое тело... или, вернее, половина тела. Старец был до пояса зарыт в землю. Он держался вертикально только потому, что вся нижняя часть тела находилась под землей. Руки трупа были стянуты за спиной красным кардинальским поясом. Сутулая спина чем-то напоминала боксерскую грушу, а голова покойного была откинута назад. Глаза трупа были открыты, и казалось, что он смотрит в небеса, умоляя Бога о помощи.
     - Он мертв? - крикнула сверху Виттория.
     "Надеюсь, - подумал Лэнгдон, - ради его же блага". Подойдя к трупу вплотную, американец заглянул в мертвое лицо. Глаза покойного налились кровью и вылезли из орбит. Лэнгдон наклонился еще ниже, пытаясь уловить дыхание, но тут же отпрянул.
     - Боже мой!
     - Что случилось?
     Лэнгдон почти утратил дар речи.
     - Он мертв, - ответил ученый, немного придя в себя. - Просто я понял причину смерти.
     То, что он увидел, его потрясло. Открытый рот покойника был забит землей.
     - Кто-то затолкал землю в его дыхательные пути, - продолжил Лэнгдон. - Кардинал умер от удушья.
     - Землю? - переспросила Виттория. - Одну из четырех стихий?
     У Лэнгдона перехватило дыхание. Земля. Как он мог об этом забыть? Клейма. Земля. Воздух. Огонь. Вода. Убийца пообещал клеймить каждую из своих жертв одним из древних элементов науки. Первым элементом была земля. Задыхаясь от невыносимого смрада, Лэнгдон обошел тело. Специалист по символике боролся в его душе с его же представлениями о пределах художественных возможностей. Каким образом можно создать амбиграмму из слова "земля", учитывая, что все клейма сделаны на английском языке? Но уже через секунду перед его взором предстала эта таинственная амбиграмма. Он сразу вспомнил все старинные легенды о братстве "Иллюминати". На груди мертвого кардинала виднелся ожог. Плоть на этом месте почернела и запеклась. La lingua pura...
     Лэнгдон смотрел на клеймо, и ему казалось, что стены склепа начали медленно вращаться.
     - Земля, - прошептал он, наклоняя голову, чтобы прочитать символ с другой стороны.
     Лэнгдон содрогнулся от ужаса, до конца осознав, что здесь произошло.
     Остаются еще трое, подумал он.

Глава 69

     Задыхаясь от миазмов, Лэнгдон взбирался по ступеням к свету над колодцем. Над его головой звучали голоса множества людей, но значения слов он понять не мог. Перед его мысленным взором снова и снова возникал образ заклейменного кардинала.
     Земля... Земля...
     По мере того как Лэнгдон продвигался наверх, в его глазах темнело все сильнее, и он опасался что вот-вот потеряет сознание. Когда ему осталось преодолеть всего лишь две ступени, он потерял равновесие. Американец рванулся вверх, пытаясь ухватиться за край колодца. Но расстояние оказалось слишком большим. Попытки зацепиться за лестницу тоже ни к чему не привели, и он почувствовал, что заваливается на спину, начиная падение в темную глубину. В тот же миг он ощутил острую боль под мышками и взмыл в воздух, беспомощно болтая ногами в пустоте над пропастью.
     Крепкие руки двух швейцарских гвардейцев схватили его и потянули вверх. Спустя мгновение из "дьявольской дыры" показалась его голова. Лэнгдон задыхался, хватая воздух широко открытым ртом. Гвардейцы оттащили его подальше от ямы и положили спиной на холодный мраморный пол.
     Некоторое время Лэнгдон не мог понять, где находится. Над его головой сверкали звезды... двигались по своим орбитам планеты. Над ним мелькали какие-то неясные фигуры и раздавались крики. Американец попытался сесть. Оказалось, что он лежит у подножия каменной пирамиды. Когда под звездным сводом прозвучал знакомый сердитый голос, Лэнгдон сообразил, где он.
     - Какого дьявола вы не смогли определить это с первого раза?! - произнес голос, обращаясь к Виттории.
     Девушка попыталась что-то объяснить разъяренному коммандеру. Оливетти оборвал ее на половине фразы и принялся раздавать приказания своим людям:
     - Достаньте тело! Обыщите все здание!
     Лэнгдон попытался принять сидячее положение. Капелла Киджи кишела швейцарскими гвардейцами. Прикрывающий вход в часовню пластиковый занавес был сорван, и легкие Лэнгдона наполнил свежий воздух. К нему медленно возвращалось сознание. Виттория подошла к американцу и присела рядом с ним на корточки.
     - С вами все в порядке? - спросила она, нежно взяла его за руку и нащупала пульс. Лэнгдону показалось, что девушка похожа на ангела.
     - Все хорошо, - ответил ученый, наконец сумев сесть. - А Оливетги, похоже, вне себя.
     - У него есть на это полное право. Мы провалили дело.
     - Вы хотите сказать, я провалил дело.
     - У вас есть возможность реабилитироваться. В следующий раз попадите в точку.
     В следующий раз? Это было жестокое в своей точности замечание. Следующего раза не будет. Они использовали свой единственный патрон!
     Виттория бросила взгляд на часы Лэнгдона и сказала:
     - Микки говорит, что в нашем распоряжении еще сорок минут. Соберитесь с мыслями и помогите мне найти следующий указатель.
     - Я же сказал вам, Виттория... скульптуры уничтожены. Путь просвещения... - Фраза так и осталась незаконченной.
     Виттория смотрела на него с легкой улыбкой.
     Неожиданно для себя Лэнгдон попытался подняться на ноги. Когда это ему удалось, он обвел еще слегка затуманенным взглядом окружающие его произведения искусства. Пирамиды, звезды, планеты, эллипсы. И все вдруг встало на свое место. Ведь это же и есть первый алтарь науки! Пантеон к Пути просвещения не имеет никакого отношения! Ему стало ясно, что скромная часовня отвечала целям иллюминатов гораздо лучше, чем находящийся в центре всеобщего внимания Пантеон. Капелла Киджи была всего лишь незаметной нишей в стене - данью уважения знаменитому покровителю науки. В силу последнего обстоятельства все находящиеся в ней символы не привлекали внимания. Идеальное прикрытие!
     Лэнгдон оперся спиной о стену и посмотрел на огромную пирамиду. Виттория была абсолютно права. Если эта часовня являлась первым алтарем науки, в ней все еще могли находиться служившие начальным указателем скульптуры. Лэнгдон вдруг ощутил, как в нем загорелась искра надежды. Если указатель находился здесь, то они могли добраться до следующего алтаря и схватить убийцу. Одним словом, у них еще оставались шансы на успех.
     - Мне удалось узнать, кто был этим самым неизвестным скульптором братства "Иллюминати", - сказала, подходя к нему Виттория.
     - Удалось что? - изумленно поднял голову Лэнгдон.
     - Теперь нам остается установить, какая из находящихся здесь скульптур выступает в качестве...
     - Постойте! Вы хотите сказать, что знаете, кто был скульптором у иллюминатов? - Он сам потратил годы на то, чтобы узнать имя этого человека.
     - Это был Бернини, - улыбнулась она и, выдержав паузу, добавила: - Да, да. Тот самый Бернини.
     Лэнгдон сразу же понял, что девушка ошибается. Лоренцо Бернини был вторым по известности скульптором всех времен, и его слава уступала лишь славе самого Микеланджело. В семнадцатом веке Бернини изваял скульптур больше, чем любой другой мастер того времени. Человек же, которого они искали, был предположительно неизвестным, по существу - никем.
     - Судя по вашему виду, мое открытие вас не взволновало, - сказала Виттория.
     - Бернини в этой роли выступать не мог.
     - Но почему? Он был современником Галилея и к тому же блестящим скульптором.
     - Бернини пользовался большой славой и был ревностным католиком.
     - Да, - согласилась Виттория. - Так же, как и сам Галилей.
     - Нет, - возразил Лэнгдон. - Вовсе не так, как Галилей. Ученый всегда оставался занозой в заднице Ватикана. Что же касается Бернини, то он был любимцем духовенства - своего рода гордостью Святого престола. Он был главным авторитетом Ватикана по части искусства. Более того, Лоренцо Бернини практически всю свою жизнь провел за стенами папской обители.
     - Прекрасное прикрытие. "Крот" иллюминатов в стане врага.
     - Виттория, - чувствуя свое бессилие, устало произнес Лэнгдон, - иллюминаты называли своего скульптора il maestro ignoto - то есть неизвестным мастером.
     - Да. Неизвестным им. Вспомните о масонах. Ведь в их среде только самые верхние эшелоны посвящены во все тайны. Галилей мог скрывать подлинную роль Бернини от большинства членов братства... ради безопасности самого скульптора. Поэтому Ватикан так и не сумел ничего узнать.
     Слова девушки Лэнгдона не убедили, но как ученый он был вынужден признать, что в них есть определенная логика. Братство "Иллюминати" славилось умением хранить тайны, и все секреты были известны лишь очень узкому кругу его членов. Ограничение доступа к информации служило краеугольным камнем их системы безопасности... лишь немногие высокопоставленные иллюминаты знали все от начала и до конца.
     - И членство Бернини в братстве "Иллюминати" объясняет тот факт, что он создал эти пирамиды, - улыбнулась Виттория.
     Лэнгдон посмотрел на пару громадных пирамид и покачал головой:
     - Бернини был религиозным скульптором и никоим образом не мог соорудить пирамиды.
     - Скажите это табличке у вас за спиной.
     Лэнгдон обернулся и увидел прикрепленную к стене бронзовую пластину. На пластине было написано:
     КАПЕЛЛА КИДЖИ Сооружена по проекту Рафаэля
     Все внутреннее убранство создано Лоренцо Бернини
     Лэнгдон дважды перечитал надпись, но его по-прежнему грыз червь сомнения. Лоренцо Бернини прославился созданием изящных скульптур Девы Марии, ангелов, пророков и пап. С какой стати он вдруг принялся сооружать пирамиды?
     Лэнгдон смотрел на возвышающиеся над ним монументы и чувствовал, что окончательно теряет ориентацию. Две пирамиды, на каждой из которых сиял медальон эллиптической формы. Более далекой от христианства скульптуры невозможно было себе представить. Пирамиды, звезды над ними, знаки Зодиака. Все внутреннее убранство создано Лоренцо Бернини. Если это действительно так, то Виттория права, думал Лэнгдон. В таком случае Бернини, по определению, был "неизвестным мастером" иллюминатов. Ведь никто, кроме него, не принимал участия в создании интерьера часовни! Все произошло так быстро, что осмыслить возможные последствия этого открытия Лэнгдон был просто не в состоянии.
     Бернини был иллюминатом.
     Бернини создал амбиграммы иллюминатов.
     Бернини проложил Путь просвещения.
     Лэнгдон так разволновался, что почти потерял дар речи. Неужели в этой крошечной капелле Киджи Бернини поместил скульптуру, указывающую путь через Рим к следующему алтарю науки? Если так, то где же она?
     - Значит, Бернини, - задумчиво произнес он. - Я бы ни за что не догадался.
     - Кто, кроме этого великого скульптора Ватикана, обладал достаточным влиянием, чтобы поставить свои творения в заранее намеченных католических храмах и проложить тем самым Путь просвещения? Какому-то неизвестному художнику это было бы не под силу.
     Лэнгдон задумался. Он посмотрел на пирамиды, размышляя о том, не могла бы одна из них служить указателем. Или, может быть, обе?
     - Пирамиды обращены в разные стороны, - сказал он. - Кроме того, они совершенно идентичны, и я не понимаю, как...
     - Думаю, что нам нужны вовсе не пирамиды.
     - Но, кроме них, здесь нет ни одной скульптуры...
     Виттория не позволила ему продолжить, указав в сторону Оливетти и нескольких гвардейцев, толпившихся у края "дьявольской дыры".
     Лэнгдон посмотрел в том направлении, куда показывала девушка, и ничего не заметил. Однако когда его взгляд уперся в противоположную стену, среди гвардейцев произошло какое-то перемещение, и он увидел. Белый мрамор. Руку. Торс. А затем и лицо. В глубокой нише скрывались две фигуры в рост человека. Сердце Лэнгдона учащенно забилось. Его внимание было настолько поглощено пирамидами и "дьявольской дырой", что он даже не заметил этой скульптуры. Пробравшись через толпу гвардейцев к стене и приблизившись к изваянию, ученый сразу узнал в нем руку великого Бернини. Скульптуру отличала свойственная мастеру энергичная композиция. Лица и драпировки в характерном для Бернини стиле были проработаны очень детально, а вся скульптура была изваяна из самого лучшего белого мрамора, который можно было купить на деньги Ватикана. Лишь подойдя к изваянию совсем близко, Лэнгдон узнал скульптуру. С немым восхищением он взирал на два беломраморных лица.
     - Кто здесь изображен? - спросила Виттория.
     - Эта работа называется "Аввакум и ангел", - едва слышно произнес он.
     Скульптура была довольно известной, и упоминания о ней встречались во многих учебниках по истории искусств. Лэнгдон просто забыл, что она находилась в этой церкви.
     - Аввакум? - переспросила девушка.
     - Да. Библейский пророк, предсказывавший гибель Земли.
     - Думаете, это и есть первая веха?
     Лэнгдон в изумлении смотрел на скульптуру. У него не было ни малейших сомнений в том, что перед ним находится первый маркер на Пути просвещения. Американец рассчитывал на то, что веха каким-то образом будет указывать на следующий алтарь науки, но не мог себе представить, что это будет сделано настолько буквально. И ангел, и Аввакум, подняв руки, указывали куда-то вдаль.
     - Довольно прямолинейно, не так ли? - улыбнулся ученый.
     - Я вижу, что они на что-то показывают, - взволнованно и в то же время с сомнением в голосе произнесла Виттория. - Но эти парни противоречат друг другу.
     Лэнгдон негромко фыркнул. Девушка была права. Указующие персты фигур были направлены в диаметрально противоположные стороны. Но Лэнгдон уже успел решить эту загадку.
     Ощутив новый прилив энергии, он направился к дверям.
     - Куда вы? - спросила Виттория.
     - На улицу! - Ноги сами несли Лэнгдона к выходу. - Я хочу взглянуть, на что указывает эта скульптура.
     - Постойте! Откуда вам известно, какому указанию надо следовать?
     - Четверостишие, - бросил он через плечо. - Последняя строка.
     - "И ангелы чрез Рим тебе укажут путь"? - произнесла она, глядя на поднятую руку ангела. - Вот это да, будь я проклята!

Глава 71

     Чем выше взбирался Лэнгдон, тем менее устойчивыми казались ему леса. Однако с каждым новым шагом Рим открывался перед ним все шире, и американец продолжал восхождение.
     Когда он добрался до верхнего уровня, то задыхался гораздо сильнее, чем можно было ожидать. Выбравшись на платформу, ученый стряхнул с себя известь и выпрямился. Страха высоты он не испытывал. Совсем напротив, она заряжала его бодростью.
     С платформы открывался захватывающий вид. Лэнгдон видел под собой океан огня - красные черепичные крыши Рима пылали в багрянце заката. Оказавшись в верхней точке строительных лесов, Лэнгдон первый раз в жизни вознесся над гарью и дымом уличного движения, а Рим впервые предстал перед ним древним Citta di Dio - Городом Бога.
     Щурясь на закат, ученый искал взглядом шпиль или колокольню церкви. Но на юго-западе вплоть до самого горизонта не было видно ни одного собора. "В Риме сотни церквей, - думал он. - И в нужном нам направлении должна находиться хотя бы одна из них! Если церковь, конечно, видна. Или еще существует в наши дни", - напомнил он себе.
     Лэнгдон еще раз, уже значительно медленнее, осмотрел море крыш. Он знал, что далеко не все церкви имеют высокие шпили. В первую очередь это относится к небольшим, стоящим в стороне от главных улиц, молельням. Но и Рим, конечно, изменился до неузнаваемости с далекого семнадцатого века, когда, согласно закону, соборы должны были быть самыми высокими зданиями в городе. Теперь же взгляд Лэнгдона то и дело натыкался на высотные дома и телевизионные вышки.
     Он еще раз внимательно изучил крыши вплоть до самого горизонта и опять ничего не увидел. Ни единого шпиля. Лишь вдали, где-то на самом краю Рима, расплывчатым пятном на фоне заката темнело грандиозное творение Микеланджело - купол собора Святого Петра. Собор, строго говоря, находился в черте города-государства Ватикан, а вовсе не на территории Рима. Интересно, как чувствует себя коллегия кардиналов и как идут поиски антивещества, подумал Лэнгдон. Внутренний голос подсказывал ему, что поиски ничего не дали... и не дадут.
     В голове его снова зазвучало четверостишие, и он еще раз внимательно, строка за строкой, его проанализировал. "Найди гробницу Санти с дьявольской дырою". Гробницу Санти они нашли. "Таинственных стихий четверка жаждет боя". Здесь тоже все ясно. Четверка таинственных стихий - это земля, воздух, огонь и вода. "Сияет свет, сомненья позабудь..." Свет - не что иное, как Путь просвещения, проложенный Бернини. "И ангелы чрез Рим тебе укажут путь".
     Этот ангел показывает на юго-запад...

***

     - Ступени, быстро! - выкрикнул Глик, тыча пальцем в ветровое стекло микроавтобуса. - У входа в церковь что-то происходит!
     Макри направила объектив камеры на фасад собора. Да, там действительно что-то происходило. Худой, похожий на военного человек уже успел подвести машину к самому основанию лестницы и открыть багажник. Теперь он, видимо, опасаясь любопытных взглядов, внимательно осматривал площадь. На какой-то момент Макри показалось, что мужчина их заметил. Однако тревога оказалась ложной. Офицер продолжал обводить площадь взглядом. Так ничего и не заметив, он извлек портативное радио и произнес несколько слов в микрофон.
     Почти в тот же момент у выхода из собора появилась чуть ли не армия. Выбежав из дверей, молодые люди, словно готовящиеся к схватке игроки в американский футбол, выстроились стеной на верхней ступени. Затем, по-прежнему стоя плечом к плечу, они начали спускаться по лестнице. А скрытая за ними четверка солдат несла какой-то предмет. Тяжелый и неудобный.
     - Неужели они что-то украли в церкви? - прижавшись лбом к ветровому стеклу, спросил Глик.
     Чинита лихорадочно искала брешь в людской стене. Всего один кадр, молила она. Единственный, малюсенький кадрик. Но солдаты двигались как один человек. Ну давайте же! Макри не сводила с молодых людей объектива камеры и наконец дождалась своего. Когда солдаты начали помещать груз в багажник, в человеческой стене возникла брешь. По какому-то капризу судьбы строй нарушил именно их пожилой командир. Просвет возник всего на миг, но этого было достаточно. Макри успела сделать свой кадр. Или, вернее, кадры. Их оказалось более десятка.
     - Звони в редакцию, - сказала она. - У нас труп.

***

     А в это время далеко от Рима, в ЦЕРНе, Максимилиан Колер въехал на своем кресле в кабинет Леонардо Ветра и принялся просматривать файлы ученого. Делал он это быстро и весьма профессионально. Не обнаружив того, что искал, директор покатил в спальню своего друга. Верхний ящик прикроватной тумбочки был заперт на ключ. Колер съездил на кухню, взял там нож и с его помощью взломал замок.
     Выдвинув ящик, он увидел в нем именно то, что искал.

Глава 73

     Гюнтер Глик чуть ли не вдавил педаль акселератора в пол микроавтобуса, пытаясь не отстать от четырех "альфа-ромео", с бешеной скоростью прокладывавших себе путь в сумасшедшем уличном движении Рима. Микроавтобусу еле-еле удавалось держаться в хвосте таинственных машин, которые, казалось, летели по воздуху.
     Макри сидела на своем рабочем месте в задней части автомобиля, ведя телефонную беседу с Лондоном. Когда разговор закончился, она прокричала, пытаясь перекрыть шум уличного движения:
     - Что желаешь услышать вначале? Хорошую новость или плохую?
     Глик нахмурился. По собственному опыту он знал, что после контакта с начальством все дела почему-то начинают осложняться.
     - Давай плохую.
     - Редакторы писают кипятком из-за того, что мы уехали с площади.
     - Удивила!
     - Кроме того, они полагают, что твой информатор - просто жулик.
     - Естественно.
     - А босс предупредил меня, что от полноценной взбучки тебя отделяет всего ничего.
     - Здорово, - скривился Глик. - Выкладывай хорошую новость.
     - Они согласились просмотреть наш материал.
     Глик почувствовал, как гримаса недовольства перерастает в довольную ухмылку. Похоже, что полноценную взбучку получит кто-то другой, подумал он.
     - Ну так валяй, отсылай картинку.
     - На ходу ничего не выйдет. Передам, когда остановимся и сможем выйти на станцию сотовой связи.
     В этот момент Глик со скоростью пушечного ядра летел по виа Кола ди Рьенцо.
     - Сейчас остановиться не могу, - заявил он и, выезжая на пьяцца Рисорджименто, резко бросил микроавтобус влево.
     Поворот был таким резким, что все сложное хозяйство Макри едва не соскользнуло с сиденья.
     - Если ты раздолбаешь мой компьютер, - сказала она, с трудом поймав аппаратуру, - то нам придется доставлять материал в Лондон самим.
     - Держись крепче, любовь моя. Что-то мне подсказывает, что мы почти на месте.
     - Где?
     Глик посмотрел на занимающий полнеба и уже такой знакомый купол, улыбнулся и произнес:
     - Мы вернулись в то место, откуда начали.

***

     Четыре "альфа-ромео", умело вписавшись в движение машин вокруг площади Святого Петра, разъехались по ее периметру, и гвардейцы спокойно, не привлекая лишнего внимания, высадились в заранее намеченных местах. Швейцарцы сразу стали невидимыми, растворившись в толпе туристов или затерявшись среди машин прессы, припаркованных у края площади. Часть гвардейцев скрылись в частоколе окружающих площадь колонн. Создавалось впечатление, что они просто испарились. Глядя сквозь ветровое стекло, Лэнгдон почти физически ощущал, как вокруг площади стягивается кольцо охраны.
     Оливетти по радиотелефону дал команду в Ватикан, и оттуда к обелиску выслали несколько агентов в штатском. Лэнгдон смотрел на совершенно открытую площадь и задавал себе один и тот же вопрос: каким образом нанятый иллюминатами убийца рассчитывает скрыться отсюда? Как он сможет протащить кардинала через толпу туристов, мимо швейцарских гвардейцев и убить его у всех на глазах?
     Лэнгдон посмотрел на своего Микки-Мауса. Лапки мышонка показывали 8:54. Оставалось шесть минут.
     Сидящий впереди Оливетти обернулся и, глядя в упор на Лэнгдона и Витторию, сказал:
     - Я хочу, чтобы вы оба встали рядом с этим булыжником... или как там его... мраморным блоком Бернини. Спектакль тот же. Вы - парочка влюбленных туристов. Ясно?
     Лэнгдон еще не успел открыть рта, чтобы ответить, как Виттория, распахнув дверцу, потянула его из машины.
     Весеннее солнце опускалось за горизонт прямо за базиликой, и на площадь, постепенно поглощая ее, наползала огромная тень. Как только они вступили в эту прохладную темноту, американца начала бить дрожь - явно не от холода. Ему было просто-напросто страшно. Петляя между туристами, Лэнгдон вглядывался в лица людей: ведь среди них мог находиться убийца. Виттория держала его за руку. Ладонь девушки казалась ему очень теплой.
     Проходя по огромной площади, Лэнгдон подумал о том, что Бернини сумел добиться того эффекта, которого требовал от него Ватикан, поручив ему эту работу. Великому художнику вполне удалось заставить каждого, кто вступал на площадь, "ощутить свое ничтожество". Лэнгдон, во всяком случае, чувствовал себя в этот момент существом совсем крошечным.
     - Теперь к обелиску? - спросила Виттория.
     Лэнгдон кивнул и двинулся через площадь налево.
     - Сколько времени? - спросила девушка. Она шагала быстро, но в то же время расслабленно, так, как ходят туристы.
     - Без пяти...
     Виттория ничего не сказала, но Лэнгдон почувствовал, как вдруг сжались пальцы, держащие его руку. Пистолет по-прежнему оттягивал карман, и ученый надеялся, что Виттория не захочет им воспользоваться. Он не мог себе представить, как можно достать оружие в центре площади Святого Петра и на глазах всей мировой прессы прострелить коленную чашечку убийцы. Впрочем, инцидент, подобный этому, явился бы сущей мелочью по сравнению с публичным клеймением и убийством кардинала.
     Воздух, думал Лэнгдон. Второй элемент науки. Он пытался представить себе способ убийства и то, как может выглядеть клеймо. Ученый еще раз осмотрел гранитный простор площади, и она показалась ему пустыней, окруженной со всех сторон швейцарскими гвардейцами. Лэнгдон не видел, как может скрыться отсюда ассасин, если действительно решится осуществить задуманное.
     В центре площади высился привезенный Калигулой из Египта обелиск весом в триста пятьдесят тонн. Монолит поднимался к небу на восемьдесят один фут, и его имеющую вид пирамиды вершину украшал пустотелый металлический крест. На крест еще не упала тень, и он сверкал в лучах заходящего солнца. Это казалось чудом... Считалось, что внутри его хранится частица того самого креста, на котором был распят Христос.
     По обе стороны от обелиска, соблюдая полную симметрию, красовались два фонтана. Бернини придал площади форму эллипса, и историки искусства утверждали, что фонтаны находятся в фокусах этой геометрической фигуры. Лэнгдон всегда считал подобное расположение всего лишь причудой архитектора и до этого дня о ней не задумывался. Теперь вдруг оказалось, что весь Рим заполнен эллипсами, пирамидами и иными удивительными геометрическими формами.
     На подходе к обелиску Виттория замедлила шаг. Она с силой выдохнула воздух, как бы приглашая Лэнгдона успокоиться вместе с ней. Лэнгдон попытался сделать это, опустив плечи и несколько расслабив решительно выставленную вперед нижнюю челюсть.
     Где-то здесь, на площади Святого Петра, рядом с тянущимся к небу обелиском и в сени самого большого в мире собора, находился вделанный в гранит мостовой белый мраморный эллипс, созданный гением Бернини, - второй алтарь науки.

***

     Гюнтер Глик вел наблюдение за площадью, находясь в тени окружающей ее колоннады. В любой другой день он ни за что бы не обратил внимания на мужчину в твидовом пиджаке и девушку в шортах цвета хаки. Парочка ничем не отличалась от всех остальных любующихся площадью туристов. Но этот день никак нельзя было назвать обычным. Это был день таинственных телефонных звонков, мертвых тел, с ревом носящихся по Риму машин и мужчин в твидовых пиджаках, взбирающихся на строительные леса безо всякой видимой причины. Глик решил проследить за этой парочкой повнимательнее.
     Гюнтер посмотрел на другую сторону площади и увидел там Макри. Он направил ее наблюдать за мужчиной в твиде и девицей в шортах с противоположного фланга, и Макри точно последовала его указаниям. Чинита вальяжно шагала, небрежно неся в руках камеру, но, несмотря на попытку изобразить скучающую представительницу прессы, она, как с сожалением отметил Глик, привлекала к себе больше внимания, чем они рассчитывали. В этом углу площади других репортеров не было, и туристы то и дело косились на камеру со знакомым всему миру сокращением Би-би-си.
     Материал, на котором им удалось запечатлеть загрузку голого мертвого тела в багажник "альфа-ромео", передавался в этот момент из микроавтобуса в Лондон. Гюнтер знал, что над его головой сейчас летят электронные сигналы, и его очень интересовало, что скажут редакторы, увидев полученные кадры.
     Он сожалел о том, что им с Макри не удалось добраться до трупа раньше, чем в дело вступили военные в штатском. Он знал, что сейчас та же самая армия, веером рассыпавшись по площади, ведет за ней наблюдение. Видимо, ожидались какие-то очень серьезные события.
     Средства массовой информации есть не что иное, как пособники анархии, припомнил он слова убийцы. Глик опасался, что упустил свой шанс совершить прорыв в карьере. Он бросил взгляд на автомобили прессы в другом конце площади, а затем возобновил наблюдение за Макри, шагавшей по площади неподалеку от таинственной парочки. Что-то подсказало Глику, что опасаться нечего и он все еще в игре...