Глава 1

     Моника  бросила  ранец  в  холле  и  побежала  в   комнату   матери   -
поздороваться. Обычно Лусия сама выходила в сад  или  на  крыльцо  встречать
возвращавшуюся из школы дочку. И если мама не появлялась, Моника со всех ног
бросалась разыскивать ее по дому. Сколько теплоты  и  нежности  светилось  в
глазах Лусии, когда она обнимала свою девочку!  Любая  разлука  казалась  им
обеим слишком долгой. Другое дело отец - Хуан Антонио.  Десятилетняя  Моника
любила отца не менее матери, но то была  иная  любовь.  Вечно  занятый  Хуан
Антонио дома бывал редко, но если выкраивал время для прогулки с дочерью, то
всячески баловал ее, поощряя любое желание. Но это был праздник, а будни изо
дня  в  день  Моника  проводила  с  матерью,  ласковой  подругой  и   добрым
советчиком.
     Девочка была уже достаточно взрослой и смышленой,  чтобы  понимать:  не
все гладко между родителями. Хотя спроси кто-нибудь, любит ли отец маму, она
без сомнений подтвердила бы, что, конечно, любит. Ведь он часто  дарил  маме
необыкновенно  красивые  букеты,  почтительно  целовал  руку  и  никогда  не
оскорбил ее резким словом. Но сколько раз в последнее время видела  девочка,
как печальны глаза, большие прекрасные глаза ее  Лусии.  Она  замечала,  как
вдруг неожиданно, посреди веселой игры мамочка вдруг переставала улыбаться и
взгляд  ее  отсутствующе  задерживался  на  каком-нибудь  предмете  -  вазе,
картине, шторе... Моника тормошила мать, пытаясь вернуть ей прежнее  веселое
настроение, но это не всегда удавалось. А вчера, вернувшись  из  школы,  она
застала мать в  спальне  за  непонятным  занятием.  Та,  присев  на  кресло,
внимательно рассматривала свадебные фотографии.  Моника  замерла  на  пороге
комнаты: ее поразило лицо матери, - печальное, постаревшее, - таким  она  не
видела его никогда. Но еще больше девочку удивило то, что сделала Лусия: она
взяла свой портрет и портрет Хуана Антонио, долго глядела на  них  и  потом,
поставив близко-близко друг к другу, подержала так какое-то время. Увидев  в
дверях дочь, будто спохватилась и тотчас же поставила их на  прежнее  место,
далеко друг от друга, по обе стороны высокой тонкой вазы.
     Моника бросилась в объятия матери,  прижалась  щекой  к  ее  щеке,  как
всегда нежно поздоровалась с нею и, ничего не успев спросить, услышала голос
Марии, звавшей ее на кухню к полднику. Мария так вкусно готовила,  а  Моника
так  проголодалась,  что  наскоро  поцеловав  мать  в  щеку,  она  бросилась
вприпрыжку на зов Марии,  которая  обещала  попотчевать  ее  необыкновенными
сэндвичами.
      - А ты, мамочка, помажь пока Глорите ручки кремом, она,  моя  куколка,
тоже хочет, чтобы у нее были такие же нежные пальчики, как у тебя!
     На кухне, как всегда, все блестело,  дышало  уютом  и  довольством,  от
плиты шел аппетитный запах, на привычном месте Монику ждали сок и  сэндвичи.
Уплетая за обе щеки приготовленное, девочка в который раз за  последние  дни
услышала, как Мария и ее муж Игнасио, которых Моника помнила  в  своем  доме
столько, сколько помнила себя, вполголоса продолжали прерванный ее  приходом
разговор. Конечно, они говорили о своем единственном сыне Марсело: тот никак
не соберется навестить родителей Сколько же они не виделись  с  сыном,  год,
два или больше, думала девочка. Вот она, Моника, не смогла бы жить так долго
вдали от своих родителей, особенно - от мамочки Она так им и сказала  Добрый
Игнасио ласково погладил Монику по голове и заметил, что  их  с  Марией  сын
постарше ее, ему уже восемнадцать, а в этом возрасте человек  должен  искать
свое место в жизни. Марсело живет и работает в Гвадалахаре, и, верно,  очень
занят, но он обязательно навестит их, как будет посвободнее...
     Непоседе-Монике всего несколько минут  хватило,  чтобы  расправиться  с
полдником, и, поблагодарив Марию, она на одной ноге попрыгала  к  двери:  ей
столько нужно было рассказать мамочке. Это - как ежедневный ритуал -  Моника
подробно в лицах изображала происшедшее за день  в  школе  -  как  вел  урок
учитель истории,  о  чем  она  спорила  и  что  обсуждала  на  переменках  с
подружками Маргаритой и Летисией.
     Моника вприпрыжку, перескакивая  через  ступеньки,  взлетела  на  верх,
отворила дверь в спальню и остановилась в замешательстве. Мама, ее  дорогая,
единственная, любимая мама лежала без движения вблизи той самой вазы, по обе
стороны которой улыбались безмятежной улыбкой ее родители в день свадьбы.
      - Мама, мамочка! - в исступлении выдохнула девочка.  -  Что  с  тобой,
мама? Игнасио! Мария! Мама, ответь же, что с тобой!
     На ее душераздирающие вопли прибежали Мария с  Игнасио.  Вызванная  ими
машина скорой помощи прибыла через несколько минут и чуть не  столкнулась  в
воротах с машиной Хуана Антонио, вызванного с фабрики.
     Плохо помнила Моника этот вечер. Ласковые руки Марии крепко обняли ее и
держали, не давая рвануться к носилкам,  на  которых  медленно  и  осторожно
несли санитары ее мать к открытым дверям скорой помощи.  Моника  непременно,
во что бы то ни стало, хотела ехать вместе  с  отцом  в  больницу,  но  тот,
бледный, непохожий на себя, терпеливо объяснил:  пока  трудно  сказать,  что
произошло с  Лусией.  Но  надо  надеяться  она,  наша  мама,  была  здоровым
человеком, никогда ни на что не жаловалась...
     Мария решительно уводила рыдающую девочку все дальше от  захлопнувшихся
дверей скорой помощи. Но она все еще всхлипывала, слезы лились из ее глаз не
переставая.
      - Пойдем,  родная,  пойдем,  милая,  -  сердце  Марии  разрывалось  от
сострадания к бедной девочке. - Пойдем, помолимся  пресвятой  деве  Марии  о
здравии  твоей  мамочки.  Бог  даст,  будут  услышаны  молитвы   непорочного
ребенка, - перекрестясь, едва слышно прошептала женщина.
     В тот же вечер Хуан Антонио привез из  больницы  неутешительные  вести.
Врачи  боролись  за  жизнь  молодой  женщины,  но,  к  сожалению,   внезапно
случившееся кровоизлияние произошло в недоступном для хирургов отделе мозга.
Аневризма почти исключала благоприятный исход; доктор Карранса не  обнадежил
Хуана Антонио: вероятность того, что Лусия выживет, была  чрезвычайно  мала.
Это понимал и сам Хуан Антонио, дурные предчувствия одолевали его по  дороге
домой. Марии с Игнасио, встретивших его немым вопросом,  он  грустно  махнул
рукой, сказав только, что ему кажется, что Бог хочет забрать к себе Лусию...
Ночью он почти не спал, вспоминая годы,  прожитые  с  Лусией.  Он  по-своему
любил ее, считая прекрасной женой, матерью, и чувствовал  себя  беспредельно
виноватым  перед  нею.  Это  ощущение  было  обжигающе-болезненным.  И   чем
явственнее  Хуан   Антонио   понимал   непоправимость   произошедшего,   тем
мучительнее было чувство вины перед Лусией.
     На следующий день, утром, он находился уже около  жены.  Лусия  была  в
сознании, и он,  держа  ее  тонкую  прозрачную  руку  в  своей  и  глядя  на
осунувшееся лицо, шептал:
      - Я люблю тебя на много сильнее, чем прежде, дорогая! Я был счастлив с
тобой все эти годы, несмотря ни на что. Верь мне! Только ты была нужна мне и
никто, кроме тебя. Моя мать, упокой Господи ее душу, страдала  высокомерием,
не желала понять, какое ты чудо, дорогая,  и  как  мне  повезло  в  жизни  с
женой...
     Это был их последний разговор.  Успокоенный  тем,  что  жена  пришла  в
сознание, Хуан Антонио поехал в офис уладить самые срочные  дела  -  фабрика
требовала постоянного внимания, тем более, что в этот день решались проблемы
долгосрочных поставок товара. Но едва Хуан  Антонио  вошел  в  кабинет,  как
раздался телефонный звонок. Хуан Антонио снял трубку. - Да, он слушает...  В
трубке после секундной паузы раздался голос доктора Карранса.  Сердце  Хуана
Антонио замерло, охрипшим голосом он повторил:
      - Вы говорите... моя жена... только что... умерла?  Боже!..  Я  приеду
сейчас же... да, доктор... Мануэль! - обратил он свое бледное, убитое  горем
лицо к человеку, сидящему  рядом  за  компьютером.  -  Ты  все  слышал,  она
умерла... умерла. Ты мой самый близкий друг... и коллега...  Я  уезжаю...  к
ней, туда. Оставлю все дела на  тебя,  ты  в  курсе  всего...  Справишься...
Бедная моя Моника, - вдруг вырвалось у него. - Какой удар для девочки, какой
удар! Она так любила свою мать!.. Ах, Мануэль, меня мучает совесть!..  Я  не
был хорошим мужем Лусии, ты знаешь...
      - К счастью, - Мануэль с состраданием глядел на друга  своими  добрыми
глазами, - к счастью, она не подозревала о существовании твоих  пассий...  к
Ирене.
      - Кто знает, кто знает, Мануэль. Иногда  мне  казалось,  что  она  все
знала и только делала вид, что пребывает в неведении. Как  я  виноват  перед
нею, как виноват, если бы ты знал. Я никогда не был примерным мужем...
     Казалось, ему не терпелось выговориться. Но ведь Мануэлю и не надо было
долго объяснять: они дружили со студенческой скамьи и понимали друг друга  с
полуслова. Мануэль знал о Хуане Антонио все, очень дорожил его дружбой,  был
первым помощником в офисе и на фабрике. Сам  изведавший  муки  неразделенной
страсти, однолюб, как он сам себя иронично  называл,  порядочный  и  честный
человек, Мануэль не всегда одобрял друга и часто жалел Лусию, но никогда ему
об этом не говорил. "Если бы в свое  время,  -  думал  он,  -  сестра  Хуана
Антонио, Сония, стала моей женой, как бы я был предан ей,  как  старался  бы
добиться успеха ради благополучия своей любимой, ради нашей семьи!" Он знал,
его любовь была взаимной,  но  что  могла  поделать  робкая,  прехорошенькая
восемнадцатилетняя Сония, как могла уговорить свою деспотичную мать, которая
и слышать ничего не хотела о бедном студенте. Мать  Хуана  Антонио  и  Сонии
быстро нашла замену Мануэлю - Энрике, подходящего, на  ее  взгляд,  богатого
жениха с положением. Деспотизм матери, не желавшей  ничего  слышать,  больно
ранил молодую душу, и Сонию, радостную, беспечную хохотушку через год  после
свадьбы уже невозможно было узнать: она превратилась в высокомерную светскую
даму, красивую и холодную, для которой супружеские обязанности  превратились
лишь в пустую формальность. К мужу она не испытывала никаких чувств, он  был
для нее совершенно посторонним, чужим человеком, с которым ее  не  связывало
ничего. Детей у них так и не появилось, на что очень надеялась Сония.  Жизнь
мужа была ей неинтересна, она благодарила судьбу  за  то,  что  супруг  мало
бывал дома - все больше в клубе, не досаждая ей ничем и она, предоставленная
себе самой, много читала, ездила по магазинам, покупая  дорогие,  изысканные
вещи, постепенно превратившие ее дом в роскошное жилище.
     Мануэль никогда  не  спрашивал  Хуана  Антонио  о  жизни  сестры  после
замужества, ибо для него это было унизительно и горько. Шли годы, постепенно
забывалось пережитое, но Мануэль так и не женился, подшучивая  над  собой  и
называя себя не иначе как убежденным старым  холостяком  и  живя  с  любимой
матерью Долорес, которая  своим  веселым  жизнерадостным  нравом  скрашивала
одинокую жизнь Мануэля. Она обожала сына,  но  тем  не  менее  мечтала,  что
когда-нибудь он сподобится и приведет в дом симпатичную молодую женщину.
      - Давно пора забыть Сонию, - уговаривала она его. -
     Найди себе хорошую девушку, ну хоть встречайся с ней!  Нельзя  же  жить
таким бирюком, сын!.. Годы идут! Их не вернешь... Почему  тебе  не  нравится
Ракель, подруга Ирене? Она прехорошенькая!..
     Проводив Хуана Антонио в больницу, Мануэль еще долго  неподвижно  сидел
за компьютером. Перестали мелькать на экране бесконечные столбцы цифр, и он,
охваченный воспоминаниями прежних дней,  явственно  ощутил,  как  права  его
старушка Долорес, говоря о скоротечности жизни, о незаметно уходящих  годах!
Вот уже и у Хуана Антонио десятилетняя дочка... А Лусия  ушла  в  мир  иной.
Вспомнилась непреклонность друга в желании жениться на ней, и ничто не могло
тогда поколебать его, даже деспотизм  и  самодурство  его  матери.  И,  если
сеньора Мендес Давила легко справилась с Сонией, выдав замуж за  нелюбимого,
но богатого Энрике, то Хуан Антонио решительно пошел  на  разрыв  с  семьей,
когда женился на бесприданнице Лусии. Значит, в самом деле любил ее... Боже,
сколько же лет утекло с тех далеких  пор,  одиннадцать,  двенадцать?..  Хуан
Антонио так и не примирился с матерью до самой ее смерти и даже не пришел на
похороны сеньоры. Мануэль не разделял такой жестокости друга, ведь жизнь уже
все расставила на свои места. Стоило ли так ломать копья?
     И тут Мануэль словно очнулся. Какое он имеет право судить членов  семьи
Мендес Давила?  Своего  друга.  Он  искренне  любил  Хуана  Антонио,  всегда
восхищался Лусией, но Хуан Антонио... Хуан Антонио все же оставался для него
загадкой. Он начинал практически с  нуля  и,  ведя  дела  фабрики  серьезно,
профессионально и  ответственно,  завоевал  себе  определенной  положение  в
деловом мире. Но, с другой  стороны,  Хуан  Антонио  оставался  все  тем  же
ловеласом, каким его со студенческих лет знал Мануэль. Нет, Хуан Антонио  не
обманывал никого, когда говорил, что искренне любил Лусию, не  чаял  души  в
Монике. Но как все это сосуществовало, соседствовало с  его  романчиками  на
стороне? Это были очаровательные легкомысленные женщины, вроде его последней
пасии, Ирене. Но тут,  кажется,  Хуану  Антонио  врядли  удастся  отделаться
легким знакомством... Кстати, она только что звонила и, узнав о смерти  жены
Хуана Антонио, почти что радостно, - отметил про себя Мануэль,  -  сообщила,
что едет в больницу утешать сеньора Мендес Давила. Ах,  Хуан  Антонио,  Хуан
Антонио!.. Разве можно было сравнить нежную, словно  цветок,  Лусию  с  этой
яркой, не робкого десятка девицей, единственной целью которой  стала  погоня
за деньгами Хуана Антонио, развлечениями, дорогими украшениями  и  тряпками.
Непонятно, как его друг, такой независимый  и  гордый,  позволяет  буквально
вить из себя веревки этой пустой красотке, ведь он  сам  не  раз  сознавался
Мануэлю, что не любит ее: отношения с Ирене не более, чем  очередная  мелкая
интрижка... И, хотя Ирене все время твердила, что ее безумно интересуют дела
фабрики, Мануэль отлично понимал, что  это  не  так:  ее  привлекали  только
капиталы Хуана Антонио, вложенные в дело. И чтобы завладеть ими, Ирене  была
готова на многое... Чудовищно, но она строила свои планы на жизнь  с  Хуаном
Антонио еще при Лусии, уверяя, что та не пара  ему,  даже  пыталась  ставить
ультиматум: он должен немедленно оставить Лусию и жениться на ней.
     "Я не могу давать обещания,  которые  никогда  не  выполню,  да,  кроме
всего, я просто не люблю тебя, Ирене", - та ков был ответ Хуана  Антонио  на
все происки ретивой любовницы, хотя его доводы мало смущали Ирене.
     Не  единожды  случалось,  что  они  ужинали  вчетвером:  Мануэль,  Хуан
Антонио, Ирене и ее подруга Ракель, миловидная, высокая девушка  с  приятной
улыбкой, делающей ее весьма привлекательной. Ирене  после  нескольких  таких
вечеринок  обращалась  с  Мануэлем  за  панибрата  и  откровенно  советовала
обратить внимание  на  свою  подругу  Мануэль,  соглашаясь  сходить  в  этой
компании  в  варьете  или  ресторан,  чаще  молчал,  развлекаясь  тем,   что
разглядывал публику, слушал музыку. Он мало обращал внимания на беспрерывную
трескотню Ирене, хотя отмечал  осторожное  молчание  Ракель,  которая  будто
боялась высказать свое мнение или ответить на острую шутку Хуана Антонио. Ни
о каком более серьезном сближении с Ракель не  могло  идти  речи:  дружба  с
Ирене, был уверен Мануэль, не  могла  отразиться  пагубно  и  на  Ракель,  -
наверняка она такая же хищница, а внешность может быть обманчива.
     Между тем и Хуан Антонио не раз  говорил  с  Мануэлем  о  Ракель.  Зная
грустную историю его любви к Сонии, он все же не оставлял надежды,  что  его
друг  когда-нибудь  забудет  прошлое,  остановив  свой  выбор  на  достойной
девушке. Как знать, может быть, Ракель, подруга Ирене, совсем другая... Ведь
в жизни часто так случается: очень скромная  девчонка  дружит  с  развязной,
рано повзрослевшей подругой, вкусившей соблазна любви. Отчего так? Наверное,
чтобы как-то восполнить жизненный опыт: не будучи в состоянии быть такой  же
бойкой и привлекательной, но появляясь с блестящей подругой  в  компании,  -
ей, незаметной скромнице, глядишь, перепадет внимание  одного  из  тех,  кто
потерпит неудачу, ухаживая за окруженной всеобщим вниманием подругой.
     Ракель была и в самом деле другой, нежели Ирене, и  ей  очень  нравился
Мануэль, этот замкнутый, серьезный,  надежный  бородатый  мужчина,  сумевший
добиться в жизни многого,  благодаря  своему  упорству,  добросовестности  и
работоспособности. И дружба ее с Ирене напоминала сияние отраженным светом -
так, по крайней мере, думала сама девушка Многое  в  поведении  подруги  она
категорически не принимала, и в мягкой, тактичной манере пыталась каждый раз
объяснить ей, что ее виды на Хуана Антонио при живой жене  нельзя  объяснить
иначе, как бестактностью, беззастенчивостью, даже беспардонностью.  Зачем  в
день смерти Лусии Ирене помчалась в больницу и там опять завела  разговор  о
своем немедленном желании выйти за него замуж? Подругу, пожалуй,  беспокоила
лишь проблема девчонки, десятилетней дочки Хуана Антонио. Но и на этот  счет
у Ирене были свои соображения: в случае, если эта злюка  Моника  не  захочет
признать Ирене второй матерью, она без особого  труда  создаст  такой  ад  в
шикарном доме, что девочка почтет за счастье учиться в  интернате,  а  не  в
школе, куда ее, как принцессу, каждый день возит шофер и садовник Игнасио...
     Ирене негодовала и в долгих, неспешных разговорах с Ракель не  уставала
повторять, что не привыкла быть "вторым номером"  -  неважно  после  кого  -
живой или мертвой Лусии или этой негодницы избалованной Моники.  Важно  быть
первой.
     Ирене раздражало, что в доме Хуана Антонио его дочь  окружена  всеобщим
вниманием. Да и сам он говорит о дочери чуть ли не с  придыханием,  уверяет,
что  очень  ее  любит...  Но  все  это  дело  времени:  внимание  и   любовь
безраздельно достанутся ей одной. Надо только чуть-чуть подождать. Ирене со
     всем этим справится... Она, уверена что ее одной хватит Хуану  Антонио.
Пришла, наконец, очередь быть ей сеньорой Мендес Давила. Так она  и  заявила
об этом Хуану Антонио в больнице...
     Не очень удачное время Ирене выбрала для подобных  объяснений,  считала
Ракель. Почему же кипятилась Ирене?.. Она еще выступит в  роли  миротворицы,
помирит Хуана Антонио с сестрой, которой она  уже  позвонила  под  предлогом
сообщить о смерти Лусии.
     Когда вечером, накануне похорон, Сония со своим  мужем  Энрике  впервые
после многолетней размолвки, переступила порог  дома  брата,  там  уже  была
Ирене и чувствовала себя почти полновластной хозяйкой. Она так  и  намекнула
Сонии многозначительно, что они с Хуаном Антонио - больше, чем друзья и  что
он собирался еще при жизни оставить Лусию и жениться  на  ней.  Она  решила:
пусть все все узнают сразу, как она любит Хуана Антонио - он для нее главное
в жизни... Тут Ирене сделала неосторожный "шаг": она обняла  Хуана  Антонио,
тесно прижалась к нему. Все испортила эта избалованная  сумасбродка  Моника.
Она бросилась между ними, заплакала, схватила отца за руку, умоляя Ирене:
      - Не обнимайте моего папу! Не прикасайтесь к нему!
     Ирене  видела,  какая   мука   отразилась   на   лице   Марии,   верной
домоправительницы Хуана Антонио,  которую  вместе  с  мужем  Игнасио  хозяин
считал членами своей семьи.
     И это она поломает, решила Ирене, чего бы ей  это  не  стоило.  Что  за
порядки  -  пусть  знает  свое  место  на  кухне,  в  саду  и  за   баранкой
автомобиля!.. Смирив на миг свою гордыню, Ирене подступилась было к  Монике,
чтобы  перед  лицом  собравшихся  как-то  сгладить  неловкость  создавшегося
положения, потрепала ее по щеке, хотела было взять за руку... Но  не  тут-то
было.  Мануэль,  который  оказался  рядом,  видел,  как   недобро   блеснули
наполнившиеся слезами темные глаза Моники.
      - Я не хочу с тобой дружить! Уходи! И кукла, которую ты купила, мне не
нужна. Зачем ты мне ее подарила?  У  меня  есть  Глорита.  Ее  подарила  мне
мамочка...
     И тут Ирене, поглядев на Мануэля одним из своих обаятельных,  заученных
взглядов, промолвила:
      - Моника! Ради Бога, мы с тобой подружимся, послушай.
     Душа разрывается, ты такая добрая, нежная... Зачем же так? Что с  вами,
Мануэль, вы будто в рот воды набрали, скажите же что-нибудь! - требовала она
его поддержки.
      - Не думаю, Ирене, что вам интересно будет услышать  то,  что  я  могу
сказать вам, - решительно отверг ее просьбу Мануэль. Он почти что  ненавидел
эту женщину и уже не скрывал своих чувств от Хуана Антонио.
     В голове всплыл недавний разговор с другом,  когда  они  задержались  в
офисе допоздна.
      - Конечно, Хуан Антонио, я понимаю, мне нужна женщина, друг, - говорил
Мануэль. - Но, увы, дамы моего возраста интересуются только одним: есть ли у
меня деньги. А девчонки меня не привлекают...
      - Сколько тебя знаю, ты всегда был нелюдим, Мануэль, даже в юности.  Я
вспоминаю университет. Ты с серьезным видом вечно сидел в  углу,  а  мы  тем
временем танцевали до упаду, влюблялись, заводили романы, -  улыбнулся  Хуан
Антонио. - И не говори так  насчет  денег.  Это  камешки,  очевидно,  в  мой
огород, как я понимаю? Но ведь мы  с  тобой  еще  не  старички...  Не  юнцы,
конечно... Но, что называется, в самом соку!..  Может,  и  мне  когда-нибудь
встретится женщина моей мечты, Мануэль...
      - У меня была такая женщина... твоя сестра, - после  долгого  молчания
вздохнул Мануэль. И что же? Я не сумел добиться ее руки...
      - И у меня была, - грустно отозвался Хуан Антонио. -  Но  и  я  навеки
потерял ее, не сумел сберечь. Она покинула меня.
      - Не грусти, друг, - Мануэль посмотрел на Хуана Антонио с теплотой.  -
Когда-нибудь неожиданно для себя  ты  влюбишься,  хоть  в  этот  день  Ирене
выцарапает тебе глаза.
      - Если это будет настоящая любовь, я согласен! - невесело пошутил Хуан
Антонио.
     Не менее других была шокирована появлением Ирене в доме брата и  Сония.
"Эта выскочка, нахалка, - думала она, - ведет себя  здесь  словно  хозяйка."
Сония видела неодобрительные взгляды пришедших выразить соболезнования Хуану
Антонио. Как брат мог в первый же день после смерти жены притащить ее  сюда?
Страшно и подумать, что сказала бы их покойная мать, сеньора Мендес  Давила.
Слава Богу, она не должна до такого позора. И  вообще...  лучше  ей,  Сонии,
воспитывать Монику, стоит просто-напросто забрать девочку к себе.
     Дочь брата, которую Сония увидела впервые, понравилась ей. Да и  Моника
встретила тетю приветливо и согласилась иногда гостить у нее в свободное  от
занятий время. "У Хуана  Антонио  -  роман,  ему,  видно,  не  до  забот  об
осиротевшей дочери. Но  согласие  отца  необходимо.  Правда,  брат  может  и
заартачиться... Как знать?"

     Глава 2

     Ирене жила идеей увезти  на  отдых  Хуана  Антонио.  Она,  прикидываясь
ласковой кошечкой, висла  у  него  на  шее,  шептала  нежные  слова,  словно
убаюкивая:
      - Если так пойдет и дальше, ты  заболеешь,  дорогой!  Ничего  с  твоей
работой  не  случится,  тебе  необходим  небольшой  отпуск.  Мануэль  вполне
справится со всем. А я уже сходила, милый, в бюро путешествий. Думаю, нам  с
тобой не помешает небольшой круиз по Карибскому морю. Вот  погляди,  я  даже
проспекты захватила! Пароход "Норвей", мне кажется, это как раз то, что  нам
нужно... Шикарный!..
     А вечером, попивая кофе с Ракель, Ирене была еще более откровенна,  чем
всегда:
      - Во время этого путешествия Хуан Антонио  должен  непременно  сделать
мне предложение. Зачем довольствоваться крохами, если сразу  можно  получить
все - и особняк, и драгоценности, и  меха,  и  прислугу,  и  сколько  угодно
денег!.. Я то уж знаю, Ракель, что такое нищета! Я никогда  не  забуду,  что
родилась в тюрьме, а моими родителями были уличная девка и красавец-жулик...
Мне самой пришлось пробиваться в жизни, никто  мне  не  помогал.  Поэтому  -
повторяю, я  со  спокойной  совестью  выйду  замуж  за  Хуана  Антонио,  все
остальное меня не волнует, ни реакция его родных, ни этой...
      - Замечательной дочурки десяти  лет  по  имени  Моника!  -  язвительно
добавила Ракель. - Знаешь, дорогая, брак - дело совсем не такое простое, как
ты думаешь. Для тебя главное деньги, ты даже толком не разобралась,  что  за
человек этот Хуан Антонио. А вдруг он после свадьбы начнет и от тебя  бегать
как бегал, изменяя своей покойной жене? Мужчина, мне кажется,  должен  быть,
прежде всего, надежен. Вот Мануэль... Я все больше думаю о нем  в  последнее
время. Он такой... На него можно положиться, хотя, кажется, ты говорила,  он
не очень богат... Для меня  это  не  главное.  Знаешь,  Ирене,  мне  бы  так
хотелось иметь дом, семью, детей... Но ребенок... Это ответственно, отвечать
за жизнь маленького человека... Ты понимаешь это, стремясь  выйти  замуж  за
Хуана Антонио? Кроме своих детей с вами всегда будет Моника. Но, насколько я
понимаю, ты до сих пор не подобрала ключика к сердцу этой девочки?.. Она  не
хочет принимать тебя, несмотря на твои подарки и уверения в твоем  дружеском
расположении к ней?..

     * * *

     Хуан Антонио все еще не мог придти в себя после похорон Лусии. А  Ирене
торопила поскорее решить вопрос с круизом. Может, и в самом деле, плюнуть на
все дела и махнуть  на  недельку  в  круиз?..  Но  перед  глазами,  едва  он
отвлекался от фабричных дел и суеты, все время возникала Моника,  ее  глаза,
полные слез, с мольбой обращенные к нему. Девочка не могла не понимать:  раз
в доме появилась вместе с отцом молодая сеньорита,  значит,  это  непременно
мачеха, баба Яга. Так  и  Летисия  ей  все  время  говорит:  "Придет  в  дом
ведьма!..". Не мог же он объяснить, что  не  любит  эту  тетю  и  совсем  не
собирается жениться на ней. Не объяснишь ребенку, что это увлечение,  словно
топкое болото, затягивало его с каждым шагом все больше, он был не  в  силах
отделаться от Ирене, которая проявляла все больше  настойчивости  в  желании
стать сеньорой Мендес Давила. Хуан Антонио, не отдавая себе  отчета,  многое
позволял ей, и  теперь  она  с  присущей  ее  типу  женщин  самоуверенностью
заявляла о своих правах на него. Он  молил  Бога,  простить  его  за  измены
Лусии. Лусия, он теперь уверен, догадывалась о многом, но безмерно любя  его
и Монику, избегала вопросов, когда он возвращался  домой  далеко  заполночь,
весь пропахший ресторанным воздухом, сигарным дымом и едва ощутимым ароматом
дорогих  женских  духов.  Его  постоянные  задержки  после  работы  вошли  в
привычку,  но  все  объяснялось  им  очень  просто:  фабрика  требовала  его
неусыпного внимания. Мягкий свет в глазах
     Лусии меркнул день ото дня, - Хуан Антонио не мог не видеть этого,  как
не мог не  видеть  горячей  привязанности  друг  к  другу  Лусии  и  Моники,
преклонения дочери перед матерью.  Дочь  целиком  заполнила  всю  ее  жизнь.
Аневризма... Это, наверное, болезнь разочаровавшегося в жизни  сердца:  Хуан
Антонио сам себе признавался - он любил Лусию, но последние годы любовь  эта
приобрела характер привычки: он любил ее, как любят ребенка, дом, его уютную
обстановку, преданных слуг и автомобиль, доставляющий удобства. Разве  такую
любовь заслуживала нежная, преданная, тихая Лусия?.. После  того,  как  была
брошена последняя горсть земли на могилу жены, сердце Хуана Антонио  сжалось
при взгляде на маленькую хрупкую фигурку Моники в траурном  костюмчике.  Она
была так неутешна в своем неизбывном горе,  так  беспомощно  хрупка,  словно
тоненький стебелек цветка  под  ветром,  что  у  Хуана  Антонио  перехватило
дыхание. Какое к черту  путешествие,  какой  круиз,  что  она  выдумала  эта
взбалмошная бабенка, он не имеет  право  бросать  девочку  одну!..  Конечно,
Мария и Игнасио так любят  и  балуют  ее,  так  преданно  ухаживают  за  его
дочерью, предупреждая, особенно в последние, тяжелые дни, каждое ее желание,
что, он вполне бы мог положиться на них. Но вчера, когда Хуан Антонио только
намекнул,  что,  может  быть,  он  уедет  на   неделю-другую,   Моника   так
расплакалась, так умоляла его побыть с нею, не бросать ее, что он  смешался,
не зная, на что решиться. Она сквозь слезы рассказала ему, что  ее  школьные
подружки  Маргарита  и  Летисия  расспрашивали  ее  о  похоронах  матери,  и
Летисия-злючка, все время пугала ее мачехой, ведьмой.
      - Опять эта Летисия!..
      - Папа, папочка! Она сказала еще, что,  если  сеньорита  подарила  мне
куклу, то непременно станет моей мачехой: раз, говорит, делает такие подарки
дорогие, считай, хочет втереться к тебе в доверие... Это так?  Папа,  скажи,
ты не женишься на ней, нет? Обещай, что мы с тобой всегда будем вместе,  что
никто нас не разлучит! Ты не оставишь меня, как мамочка?..
     Хуан Антонио совсем расстроился. Не ответив на прямой вопрос дочери, он
молил ее об одном:
      - Ради Бога, Моника, послушай! Я знаю, тебе сейчас очень трудно.  Всем
нам трудно, нам всем будет не хватать
     Лусии, дочка... Но нужно как-то жить. Ты всегда была храброй  девочкой.
Я буду с тобой всегда. Обещаю. Но... дай мне дней десять, я уеду не  сегодня
и не завтра - через две недели. Обещаю, всего на неделю... Отпустишь?
     Это вырвалось у него само собой.  Моника  ничего  не  ответила,  только
крепко обвила его голову руками и, все еще всхлипывая, прижалась к нему.
     Сонную он осторожно отнес ее в постель.

     * * *

     После похорон Лусии Хуан Антонио и Сония стали часто встречаться, будто
желая восполнить вакуум, сложившийся за долгие годы прерванных по  настоянию
матери отношений. А ведь  когда-то  они  были  очень  дружны.  Конечно,  оба
изменились и теперь осторожно открывали друг друга заново. Годы ни для  кого
не проходят даром, не прошли они бесследно и для членов семьи Мендес Давила.
Сония превратилась в степенную даму, сохранившую с молодости  тонкую  талию,
роскошные волосы и зубы. Но больше ничего не нашел в ней Хуан Антонио от той
девчонки, которую нежно опекал будучи старшим братом. В  глазах  Сонии  Хуан
Антонио видел затаенную усталость; несколько предательских  морщинок  раньше
времени легли на ее по-прежнему привлекательное лицо, которые открыли  брату
гораздо более, чем сама Сония. Сестра же нашла Хуана Антонио возмужавшим,  а
к Монике с самого первого свидания  почувствовала  неизъяснимую  материнскую
нежность,  желание  защитить,  обласкать,  помочь  девочке  пережить  смерть
матери. Поэтому, когда брат с дочкой заехали однажды в дом Сонии  и  Энрике,
накануне отъезда Хуана Антонио в круиз, Сония без обиняков  попросила  брата
отдать ей племянницу - он-де сам  жаловался,  что  должен  теперь  быть  для
девочки и отцом, и матерью, а для мужчины, сочувствовала Сония, это и не под
силу, и чрезвычайно сложно. Да еще при его  занятости  фабрикой...  Но  Хуан
Антонио вдруг сказал, неожиданно для сестры,  взволнованно:  "Моника  -  это
все, что у меня есть в жизни". И, немного помолчав, грубовато добавил:  "Как
это тебе могло прийти в голову такое?" Сония не обиделась, не надулась,  но,
хорошо зная брата, все же продолжала настаивать:
      - Я не требую от тебя ответа  немедленно,  ты  еще  подумай  над  моим
предложением, не отвергай сходу... во всяком случае, я надеюсь, что хоть  на
время твоего отсутствия девочка сможет бывать у нас в выходные дни?..
     Узнал  Хуан  Антонио  от  Сонии  и  грустное  продолжение  истории   ее
замужества. Вскоре после свадьбы она поняла, что совершила  ошибку:  Энрике,
которого выбрала ей в  мужья  покойная  мать,  оказался  человеком  для  нее
совершенно чужим, они даже не стали друзьями, и Сония была несчастна с  ним.
Незадолго до смерти Лусии Сония узнала, что у Энрике трое  детей  от  другой
женщины. Это известие Сонию ничуть  не  взволновало,  не  выбило  из  колеи;
теперь появился, наконец,  формальный  повод  для  скорейшего  развода.  Тем
более... Сония немного была смущена, заметил  Хуан  Антонио...  Оказывается,
краснея  сообщила  сестра,  появился  человек,  к  которому  она  испытывает
чувства, никогда ранее ею не изведанные. Она же не старуха и, может, ей  еще
улыбнется счастье?
     Энрике  умолял  не  торопиться  с  разводом,  но   Сония   настоятельно
требовала, чтобы он покинул ее.
     Что касается Ирене, оба старательно обходили  этот  щекотливый  предмет
разговора,  и,  когда  Сония  случайно  обмолвилась,  спросив,  с   нею   ли
отправляется в круиз Хуан Антонио,  он,  не  в  силах  кривить  душою  перед
сестрой, только сказал: "Ты же знаешь, Сония, женщины -  это  то,  что  меня
губит...".

     Глава 3

     Несмотря на то, что Моника много раз просила отца "не ехать в  круиз  с
этой ведьмой", - так она упорно называла Ирене,  -  несмотря  на  осторожные
просьбы сестры и Марии, Хуан Антонио все же сдался и уступил Ирене: билеты в
круиз по Карибскому морю были приобретены, почти каждый день  в  офис  Хуана
Антонио приходили счета из магазинов - Ирене приводила свою милую  угрозу  в
исполнение - ее номер в гостинице был завален покупками  из  самых  шикарных
магазинов, и Мендес Давила покорно платил за все.
     Мария жаловалась  Игнасио  на  непоследовательность  действий  хозяина:
"девочке  обещает  одно,  делает  другое.  Если  этот  брак,  не  дай   Бог,
состоится, - говорила она мужу, -
     Моника будет страдать больше всех, она не выносит эту... Ирене. Да  еще
школьные подружки, особенно злючка  Летисия,  совершенно  заморочила  Монике
голову, постоянно пугая приходом в дом мачехи."
      - Ну, что за наказание эта Летисия, - сетовала добрая женщина,  -  вся
так и исходит недоброжелательством, а ведь совсем еще  ребенок.  Нет,  чтобы
играть тихо и мирно, все время только и жди от нее подвоха и гадостей...
     Единственное, что скрашивало Монике последние дни перед отъездом  Хуана
Антонио, это покупка щенка - ей подарили его Сония и  Энрике.  Винни  -  так
назвали собачку - на какое-то время помог забыть тяжесть размолвки с  отцом:
она на него сердилась не на шутку и говорила Марии, что если отец любит  эту
ведьму Ирене, она уйдет из  дома,  -  никто  не  займет  место  ее  мамочки.
Никто!..
     Моника не поехала даже проводить Хуана  Антонио  в  аэропорт,  чему  он
огорчился, а Ирене несказанно обрадовалась. Нагрузив машину ее чемоданами  -
у Хуана Антонио их было всего два - они отбыли в аэропорт. Всю дорогу  Ирене
беспрерывно болтала. Она рассказала о том,  сколько  платьев  и  пар  бикини
лежит в ее чемоданах и каких  расцветок  и  фасонов.  Она,  захлебываясь  от
восторга,  расписывала  ему  прелести  предстоящего  путешествия,  почерпнув
изрядную  долю  осведомленности  из  многочисленных  красочных   проспектов,
которыми была набита ее дорожная сумка. Хуан Антонио  равнодушно  поглядывал
на них - он-то не первый раз отправлялся в подобное путешествие, у  него  из
головы не выходила Моника. Снова его  терзали  муки  совести:  как  он  мог,
несмотря на мольбы, оставить дочь в такой тяжелый час. И  тут  же  приходила
успокоительная  мысль,  заглушавшая  терзания  совести,  что  она  не  одна,
окружена  вниманием  и  заботой  близких  людей,   а   ему,   уставшему   от
перенесенного стресса и постоянных забот, связанных с фабрикой, была  просто
необходима эта коротенькая передышка. И какая, в конце концов, разница  -  с
кем он едет... Это мог быть  и  Мануэль,  которого  он  кстати  приглашал  в
круиз... А Ирене, что с нее возьмешь... Она, авантюристка, думает  только  о
покупках, да о деньгах, с горящими  глазами  строит  грандиозные  планы:  на
островах, говорят, существует беспошлинная торговля,  там  можно  купить  по
дешевке та-а-кие драгоценности!..  Еще,  оказывается,  Хуан  Антонио  должен
подарить  ей  кольцо  с  бриллиантом,  не  менее  десяти  карат!..   Ну,   и
безвкусица!.. Ну и аппетиты!.. Ну и неуемная страсть!..
     Как раз,  когда  Ирене  с  необычайным  оживлением  обсуждала  проблему
бриллианта, машина остановилась около здания аэропорта. Пассажиры, очевидно,
в основном направляющиеся на отдых в  Майами,  с  разноцветными  сумками,  в
ярких  туалетах  представляли  пестрое  зрелище.  Хуан  Антонио,   рассеянно
наблюдая эту предполетную суету и следуя за  тележкой  с  вещами,  продолжал
неотступно думать о Монике, и вдруг увидел впереди себя, на расстоянии шага,
падающую женщину:  кто-то  неловко  выдвинул  на  ее  пути  чемодан,  и  она
споткнулась. Копна густых темных  волос,  рассыпанных  по  плечам,  стройная
фигура, высокие каблуки элегантных туфель, простой английский костюм - вот и
все, что в одну секунду схватил взгляд  сеньора  Мендес  Давила,  считавшего
себя знатоком женской красоты. В следующий миг он уже  бросился  на  помощь,
подал руку, она поднялась, опершись на нее.
      - С вами все  в  порядке?  -  почему-то  тихо  спросил  Хуан  Антонио,
встретившись на мгновение взглядом  с  темноволосой  пассажиркой.  -  Вы  не
ушиблись?
      - Нет, нет, благодарю, сеньор, я такая неловкая...
      - Ваша? - Хуан Антонио поднял сумку и протянул ее, ловя себя на мысли,
что ему безумно хочется прикоснуться к руке этой женщины. Но  тут  же  рядом
появилась подруга или компаньонка, - рыжеволосая, яркая, - и подхватила  под
руку  незнакомку.  Хуан  Антонио  все  еще  стоял  посреди   зала,   и   его
неподвижность начинала создавать затор, вызывая недовольство спешащих людей.
А он не двигался с места, понимая, что людской поток неминуемо унесет его от
этой удивительной девушки,  которая  сейчас  находилась  всецело  во  власти
энергичной подруги:
      - Смотри,  Даниэла,  не  упади  опять!  А  он  очень  даже  ничего!  -
Рыжеволосая взяла из рук незнакомки сумку и, метнув взгляд в  сторону  Хуана
Антонио, громко добавила, - знаешь, мне тоже захотелось упасть!
      - Ах, Джина, Джина! - только и вздохнула в ответ Даниэла.
      - Что ж, уж и глазки строить нельзя?  Ты  заметила,  дорогая,  как  он
смотрел на тебя? Заметила?
      - Ради Бога, Джина, все-то  ты  выдумываешь!..  Несмотря  на  то,  что
женщины говорили негромко, Хуан
     Антонио почти понял, о чем шла речь и  отчего-то  покраснел  от  стыда,
догоняя тележку с чемоданами и Ирене, идущую  рядом  с  нею.  Обеспокоенная,
казалось,  лишь  процедурой  перевозки  вещей  и  их  сохранностью,   Ирене,
оказывается, все  слышала  и  видела  -  удивительная  способность,  не  раз
восхищавшая сеньора Мендес Давила.
      - Я никак не могла дождаться, дорогой, - кокетливо улыбнулась Ирене, -
когда ты избавишься от этой парочки ненормальных.
      - Чем же они тебе так не понравились? А?
      - Что здесь может понравиться? Все время строили  тебе  глазки!  Какая
наглость! А ты и рад?.. У-у-у... негодный! - капризно упрекнула она.
      - А, по-моему, очень симпатичные девушки.
      - И что ты такого в ней нашел7 Непонятно.
      - О ком ты, Ирене? Я сказал - девушки...
      - О той, которая упала..
      - Тебе показалось, - как-то неуверенно пробормотал  Хуан  Антонио,  не
поднимая глаз. - Я только помог ей подняться.
      - Я хочу, чтобы ты обращал внимание только  на  меня!  Ведь  это  наше
свадебное путешествие, дорогой, не так ли? А то получается как-то неловко.

     * * *

     Самолет набрал высоту и пассажиры, наконец, успокоились и расслабились.
Большинство  дремало,  кто-то  вполголоса  разговаривал,   кто-то   пробовал
напитки, любезно предлагаемые стюардессой.
      - Он не спускал с тебя глаз, Даниэла, я  заметила!  -  сообщила  Джина
подруге. - Он такой элегантный, симпатичный...
      - Ах,  оставь,  Джина!   Вечно   тебе   мерещится   Бог   знает   что.
Выдумываешь!..
     Джина громко рассмеялась и довольно потянулась.
      - О, наконец-то мы летим в Майами! Погреемся на солнышке, только бы не
обгореть!.. Кстати, - она наклонилась почти  к  самому  уху  Даниэлы.  -  Ты
видела, кто сидит перед нами?
      - Тише, умоляю, Джина! Тебя могут услышать!
      - А тебе бы этого не хотелось, нет? -  тормошила  подруга  Даниэлу.  -
Чтобы он нас услышал?
      - Этот сеньор... с женой, - так же тихо ответила Даниэла.
      - Да нет, не похоже, чтобы это была жена. Это его... его...
      - Тсс...! Умоляю, Джина! - голос Даниэлы сел от волнения.  -  Замолчи!
Мы выглядим школьницами, сбежавшими с урока...
      - Какие  школьницы,  дорогая?  Мы   богини,   отправившиеся   покорять
мужчин! -  Она  снова  весело  рассмеялась.  -  А  наши-то,  наши  кавалеры,
оставшиеся в Мехико! Каковы? И твой, Херардо, и  мой,  Филипе?!  Испугались,
однако, что мы отхватим себе на отдыхе миллионеров! Ну и пусть  поволнуются!
Это  им  полезно!..  После  всего,  что  случилось  в  последние  недели,  -
посерьезнев, произнесла Джина,  -  я  очень  хочу,  чтобы  ты  была  наконец
счастлива, моя  дорогая  подруга!  Ты  этого  заслуживаешь,  честное  слово:
сколько ты пережила из-за этого подонка Альберто... А последний показ мод...
Это же все нервы, нервы.
      - Пожелай мне любви, Джина! - Даниэла прижалась к подруге, словно  ища
у нее защиты. - На любовь вся моя надежда... Только на нее! Иначе  не  стоит
жить!
     Они замолчали и отчетливо  услышали  голоса,  доносившиеся  с  передних
кресел, где сидели Хуан Антонио и Ирене.
      - О, все было очень вкусно, дорогой! Теперь мне понятно,  почему  наши
билеты так дороги! Вот, что значит лететь первым классом... Между прочим,  -
многозначительно кивнула Ирене назад, - твоя приятельница, которая  упала  в
аэропорту, и ее рыжая подруга, смеялись всю дорогу, как ненормальные!
      - Ты очень строга. Я уверен, им и в самом деле было весело...
      - А меня они раздражали! Но, слава Богу, мы уже  прилетели,  объявили,
что самолет пошел на снижение!.. Ой! - шумно захлопала  в  ладоши  Ирене.  -
Вот,  я  уже  вижу  в  иллюминаторе  море!  Как  блестит  на  солнце!  Какая
прелесть! - ее неуемный восторг, к неудовольствию Хуана  Антонио,  привлекал
всеобщее внимание.

     * * *

     Оставив Ирене в зале ожидания, Хуан Антонио отправился  за  машиной.  И
будто по воле провидения на стоянке такси он увидел темноволосую  женщину  с
мягкими печальными глазами. Он рванулся к ней.
      - Вам помочь, сеньора?
      - Да,  будьте  так  любезны,  спасибо...  вот  наша  машина...   Сюда,
пожалуйста. Но я должна подождать подругу...  Мне  ужасно  неудобно,  что  я
причиняю вам столько беспокойства... уже второй раз за этот день.
      - Ну, что вы! - галантно возразил сеньор Мендес Давила. - Помочь такой
красивой женщине - одно удовольствие, поверьте!
      - Вашей жене, - нерешительно промолвила Даниэла, - вряд ли понравились
бы эти слова.
      - Моей  жене?  -  улыбнулся  своей  самой  обаятельной  улыбкой   Хуан
Антонио. - Она мне не жена!.. Дело в том, сеньора,  что  я  недавно  овдовел
и... Извините, я вам еще не  представился...  Хуан  Антонио  Мендес  Давила.
Надеюсь... мы еще... увидимся...
      - Очень приятно! Даниэла Лоренте.
     Именно  в  этот  момент  подошла  Ирене,   сопровождавшая   коляску   с
чемоданами.
      - Опять эти две строили тебе глазки? Да, Хуан Антонио? - требовательно
вопрошала разъяренная, словно тигрица, женщина. - Несносные! Будто все время
они стоят у нас за спиной, черт возьми! А ты и рад каждой юбке!..
      - Не знаю, чего ты злишься,  Ирене,  но  они  и  в  самом  деле  очень
симпатичные, особенно темноволосая... Даниэла,  -  обезоруживающе  улыбнулся
Хуан Антонио. - И ее подруга тоже ничего!
      - Ты уже зовешь ее Даниэлой? Это все та же...  которая  падала?..  Да?
Ну, ты на ходу подметки рвешь, мой дорогой жених! У меня такое  впечатление,
что, оставь я тебя с ней еще на десять минут, ты бы сделал  ей  предложение!
Не оправдывайся, лучше пошли!..
     В  душе  Хуан  Антонио  согласился  со  словами  проницательной  Ирене.
Каким-то спокойствием веяло от этой очаровательной женщины. Такие  глаза  не
могут солгать, без всякой связи с предыдущими мыслями, подумал Хуан Антонио.
Кто она и ее подруга? Ему послышалось или это в самом деле было  так,  когда
они еще летели в самолете, он услышал,  что  в  разговоре  Даниэла  и  Джина
несколько раз упомянули название теплохода "Норвей"? Неужели мы  и  поплывем
вместе? Душа Хуана Антонио радостно замерла, словно перед прыжком.
     Он не позволял себе думать ни о чем, что  омрачило  бы  его  внутреннее
состояние беспричинной радости и  детской  беззаботности,  вдруг  овладевшее
всем его существом. Давно такого не случалось. Это настроение  не  испортила
даже Ирене, продолжавшая и на  теплоходе  болтать  непрерывно,  распаковывая
свои многочисленные чемоданы, баулы  и  превращая  каюту  в  магазин  модной
одежды.
      - Ты не говоришь мне правды! - неожиданно для  самого  себя,  спокойно
констатировал Хуан Антонио так, словно  врач  сообщил  диагноз  больного.  -
Единственное, что тебе от меня нужно, это деньги, не так  ли,  сеньорита?  Я
сужу по твоим же словам,  ты  ведь  этого  и  не  скрываешь...  Даже  Сония,
видевшая тебя только раз, поняла, что в твоей жизни главное именно это... Да
и сам я вижу, не слепой; ты только и думаешь о том, что  бы  еще  приобрести
или что я должен тебе подарить... и аппетит твой растет непомерно, Ирене...
      - Ну хватит, хватит! - глаза женщины метали молнии. - Не отравляй  мне
круиза! И забудь про это кольцо с бриллиантом, я уже ничего не хочу!  Спрячь
свои деньги... подальше. Они тебе еще пригодятся... На том свете!
     Ирене поняла, что еще никогда за  время  их  довольно  продолжительного
знакомства, Хуан Антонио не был  столь  серьезен,  и  впервые  почувствовала
неуверенность в собственных силах, пошатнулась ее вера в то, что ей  удастся
стать сеньорой Мендес Давила. Но так просто она не сдастся, - Хуан  Антонио,
слава Богу, это прекрасно понимает. Так что - на  войне,  как  на  войне,  -
неизвестно, чья возьмет, сеньор!.. Уж она, Ирене, постарается!..

     * * *

     Теплоход "Норвей" вот-вот должен был сняться с якоря и выйти в открытое
море. Даниэлу и Джину все приводило в восторг, все радовало. И то,  что  они
путешествуют на этом красавце, морском  многопалубном  лайнере,  и  то,  что
впереди были дни безмятежного, беззаботного купания и загорания  на  золотых
песках Карибского  моря  -  ведь  "Норвей"  будет  останавливаться  на  всех
знаменитых пляжах!.. А сколько развлечений тут - и дискотека, и  варьете,  и
бар, и рестораны, и бассейны. Они  поплывут  навстречу  неизвестным  местам,
новым знакомствам,  которые,  возможно,  помогут  забыть  то,  что  хотелось
забыть.
     Когда Даниэла с Джиной вошли в свою каюту на "Норвее",  обе  поразились
комфорту и красоте теплоходного номера, и не могли удержаться от восхищенных
возгласов - никогда им еще не доводилось так  путешествовать.  Но  ведь  они
заслужили эту красоту  и  комфорт  своим  неустанным  трудом,  усидчивостью,
талантом, поэтому могли позволить себе расслабиться, предаться удовольствиям
на этом замечательном плавучем курорте.
     Боже, какая красота открывалась из громадного  иллюминатора  их  каюты!
Невыносимой синевы море и небо, сливающиеся на  горизонте  в  бледно-голубое
марево, яркое солнце, золотящее неоглядную водную гладь. И такой необозримый
простор!.. Когда Даниэла впервые увидела все это, она застыла,  очарованная,
не в состоянии оторваться от созерцания этой картины. Как права была  Джина,
когда говорила, что они непременно должны уехать из Мехико, хоть  на  время,
хоть на неделю-другую, чтобы окончательно вычеркнуть  из  сознания  то,  что
произошло в последние недели, и начать новую жизнь: ведь она,  Даниэла,  еще
молода,  недурна  собой,  мужчины  -  так  те   считали   ее   необыкновенно
привлекательной. Но  она  всегда  была  скромной  и  немного  пуританка,  не
позволяла себе ничего лишнего в поведении; в туалетах  предпочитала  строгий
стиль, минимум украшений и  ничего  вызывающего,  что  обращало  бы  на  нее
посторонние взгляды.
     Джина в этом отношении была полной ее противоположностью. Переодеваясь,
она торопила Даниэлу: если они так будут копаться,  то  пропустят  волнующий
момент отплытия!
     Из душа доносилось веселое пение подруги, а Даниэла  по-прежнему  не  в
состоянии  была  оторваться  от  иллюминатора,  созерцая  эту  Богом  данную
красоту, и вспоминала, вспоминала, вспоминала...

Глава 7

     Хуан Антонио смотрел на недовольно ворчащую Ирене  и  в  очередной  раз
удивлялся: как же он  раньше  не  замечал  отвратительного  потребительского
отношения к себе. Сидит и зудит, что он ничего не купил ей на островах! Нет,
пора положить этому конец. Он прошел в  душ,  колючие  острые  струйки  воды
освежили его, помогли выстроить в логическую цепочку те мысли,  которые  уже
давно роились у него в голове. Он  надел  махровый  халат  и,  вернувшись  в
каюту, молча лег, положив руки под голову: нужно поставить Ирене на место, а
в Майами любым способом отделаться от нее!
      - Если хочешь, - сказал он, - я могу одолжить тебе денег, а  в  Мехико
ты мне вернешь.
     Ирене была поражена.
      - Но разве ты не обязан содержать меня?
      - Нет, Ирене, не обязан. Я тебе много помогал, я дарил тебе  все,  что
ты хотела. Но я не брал на себя никаких обязательств по отношению к тебе.
      - Раньше ты так не думал.
      - Ты сама сказала, это было раньше. Я не должен платить  тебе  за  то,
что ты со мной.
      - Так ты теперь думаешь, что платил мне? Знаешь, ты очень  переменился
с тех пор, как познакомился с этой Даниэлой. Это она виновата.
     Хуан Антонио, побледнев, вскочил на ноги:
      - Прошу тебя, Ирене, замолчи! Надоело!
      - Ах, надоело? Я только хотела, чтобы мы были счастливы. А чего хочешь
теперь ты?
     Хуан Антонио направился к дверям:
      - Пойду попрошу себе отдельную каюту. Может,  там  я,  наконец,  смогу
спокойно отдохнуть.
      - Нет, - бросилась к нему Ирене, - нет, не делай этого, пожалуйста.  Я
обещаю, я ничего тебе больше не скажу, клянусь тебе. Пожалуйста, не уходи!
     Хуан Антонио пожал  плечами  и  остановился.  Ирене  сидела  надувшись,
ожидая, когда Хуан Антонио прервет молчание. Но  дождалась  лишь  того,  что
Хуан Антонио одевшись и, буркнув: "Я хочу подышать", быстро вышел из каюты.

     * * *

     Даниэла сидела перед зеркалом, накладывая на лицо крем. Джина лежала на
кровати, нюхая цветок и рассказывая о том, как внимателен и  любезен  с  ней
Ханс.  Кто-то  постучал  в  дверь,  Джина,  вскрикнув,  побежала  открывать.
Чернокожий стюард, улыбаясь, протянул ей огромный букет роз.
      - Цветы... Цветы... - пропела Джина. - Кому это?
      - Тебе, наверное.
      - Нет, тебе. - Джина протянула ей букет.
      - Слушай, тут записка: "Мне это не кажется, я совершенно  уверен,  что
люблю тебя. Хуан Антонио", - прочитала Даниэла.
     Джина всплеснула руками, затанцевала по каюте.
      - Ну, все! Он умирает, он с ума сходит по тебе!
      - Джина! Подожди! Это еще не все, здесь есть  приписка.  Он  назначает
мне свидание на палубе теплохода сегодня в десять.
      - Как романтично! Ты должна пойти.
     И снова стук в дверь. На этот раз дверь открыла Даниэла и  получила  от
стюарда небольшую обернутую розовой бумагой коробочку.
      - Еще подарок для богинь Карибского моря. Смотри!
      - Что такое?
      - Это тебе. От Ханса.
     Джина взяла коробочку и, не торопясь  развернула  бумагу.  Она  увидела
изящный флакончик французских духов. Глаза Джины наполнились слезами.
      - Что с тобой? - удивленно спросила Даниэла.
      - Мне так редко делают подарки...

     * * *

     Близился конец  путешествия.  Скоро  они  должны  прибыть  в  Майами  -
конечную точку их круиза. Ирене уговаривала
     Хуана  Антонио  остаться  там  на  несколько  дней  в  чудесном   отеле
"Орландо": все у них  снова  наладится,  обещала  она.  Хуан  Антонио  резко
отказался - у него были совсем другие планы, и Ирене не было в них места.
     ...Как ни изменился к ней Хуан Антонио, Ирене не  могла  поверить,  что
это конец. Она не поверила этому даже тогда, когда  Хуан  Антонио  признался
ей, наконец, что влюблен в Даниэлу и поэтому больше всего на свете мечтает о
том, чтобы их круиз поскорее кончился, а вместе с ним кончились и их  с  ней
отношения.
     "Ну вот что, - сказала она  ему  тогда,  -  со  мной  такие  штучки  не
пройдут. Я найду способ отомстить вам". - "Не надо мне  угрожать,  Ирене,  я
взрослый человек и, слава Богу, могу делать все,  что  мне  захочется,  "  -
ответил он.
     "Идиот!" - не сдержалась она.
     Ирене хорошо знала свою женскую власть над Хуаном Антонио и  решила  ей
воспользоваться. После обеда, когда Хуан Антонио вышел пройтись  по  палубе,
она приняла душ и уселась перед зеркалом,  любовно  разглядывая  свое  тело.
Нет, не устоять Хуану Антонио перед ней! Кажется, она никогда  не  ухаживала
за собой так тщательно, как сейчас. Она хорошо продумала,  какие  употребить
духи, какими воспользоваться кремами, как  умастить  свое  тело,  чтобы  оно
стало для Хуана Антонио притягательным и желанным, как  прежде.  "Посмотрим,
сможешь ли ты устоять, " - подумала она.
     Ирене завернулась в  большую  простыню  и  с  нетерпением  стала  ждать
возвращения Хуана Антонио. Но  когда  она  увидела  его  лицо  -  замкнутое,
холодное, - то не выдержала и спросила:
      - Где ты опять был?
      - Просто зашел в бар выпить рюмочку.
      - Я так тебя ждала. - Она положила ему руки на плечи, крепко прижалась
к нему, а потом отступив,  сорвала  с  себя  простыню  и  бросила  ее  Хуану
Антонио.
      - Смотри!
     Он машинально поймал простыню и крикнул:
      - Ирене, прекрати!
      - Не сопротивляйся, милый!
     На его скулах заходили желваки, он со злостью швырнул простыню на диван
и вышел. Ирене опустилась на пол перед зеркалом и зарыдала.

     * * *

     Последний вечер перед прибытием в Майами был сказочно чудесен. Но,  как
всякое прощание, грустен и немного тревожен.  Что  их  всех  ждет?  Даниэла,
поддавшись на уговоры Джины и горячие  просьбы  Хуана  Антонио,  согласилась
пожить несколько дней  в  Майами,  но  все  же  ее  не  оставляли  сомнения:
правильно ли она поступила. Да и Джина ее беспокоила: Ханс  хороший  парень,
он делает Джине дорогие подарки и обещал вскоре приехать в Мексику - видимо,
уверен, что Джина выйдет за него замуж. А Даниэла была готова спорить с  кем
угодно: Джина просто хочет вызвать ревность у Филипе, но заманивать Ханса  в
Мексику только для этого - несправедливо по отношению к этому  трогательному
немцу. Германия слишком далека для таких прогулок. Однако всякий раз,  когда
она заводила разговор о Хансе, Джина отмахивалась: "Ладно, посмотрим!.."
     В морском порту, как всегда, была толчея.  Почему-то  работали  не  все
кондиционеры и было довольно душно. Желтое платье  с  широкими  рукавами,  в
котором Ирене всегда так нравилась себе, оказалось слишком жарким. Глядя  на
хмурого молчаливого Хуана Антонио, Ирене проклинала нерасторопного гида,  по
милости которого они уже десять минут ждали такси.
     Наконец машина пришла, и они помчались по утопающему в  зелени  городу.
Хуан Антонио молча смотрел по  сторонам,  а  Ирене  думала  о  том,  с  чего
начнется их новая жизнь в Майами. Отель, хоть  и  не  "Орландо",  понравился
Ирене.  Понравился  ей  и  просторный  номер  с  двумя  широкими  постелями,
покрытыми нарядными кремовыми покрывалами.
     Ирене присела на одну из них и помахала в воздухе ногами.
      - Устала, как черт. Не могу больше. Пойду приму  ванну  Не  хочешь  со
мной?
      - Нет, я лучше прилягу, - сказал Хуан Антонио, опускаясь на постель.
     Ирене пошла в ванну, на ходу расстегивая платье.  Хуан  Антонио  быстро
вскочил, бросил взгляд на дверь,  за  которой  только  что  скрылась  Ирене,
вытащил из сумки конверт, положил его на стол, подперев пепельницей -  чтобы
сразу бросился в глаза, - и, подхватив два своих чемодана, быстро направился
к выходу.
      - Хуан Антонио, дай  мне,  пожалуйста,  тапочки,  они  должны  быть  в
чемодане! - крикнула из ванной Ирене. - Хуан Антонио, ты меня слышишь?
     Накинув халат, Ирене вышла из ванной, на ходу  окликая  Хуана  Антонио.
Увидев, что его нет на постели, она с недоумением оглядела номер,  заглянула
во все углы, снова обвела взглядом комнату. И увидела продолговатый  голубой
конверт. Предчувствуя недоброе, она  торопливо  извлекла  из  него  записку,
пробежала ее глазами: "Я возвращаюсь в Мехико. Оставляю тебе, сколько нужно,
чтобы задержаться здесь на несколько дней.  Хуан  Антонио".  Она  машинально
заглянула в конверт, там действительно лежали деньги. Ирене в злобе  бросила
конверт на кровать и подбежала к телефону.
      - Алло, алло! - Она не сразу уловила, что  ей  ответили,  и  в  ярости
закричала: - Я спрашиваю, когда вылетает первый самолет в Мехико. Побыстрее!
     Она быстро оделась, не дожидаясь коридорного, подхватила свои так и  не
распакованные чемоданы и спустилась вниз. Такси отвезло ее в аэропорт.

     * * *

     Хуан Антонио, так счастливо избавившийся от Ирене, оставил свои вещи  в
холле и поднялся на восьмой этаж. С замирающим сердцем, словно юноша впервые
идущий на свидание, он постучал в дверь номера, где жили Даниэла  с  Джиной.
На ходу вставляя в ухо сережку, Даниэла пошла к двери: кто бы это мог  быть?
Она открыла дверь и сразу оказалась в  объятиях  Хуана  Антонио.  Счастливый
Хуан Антонио подхватил ее на руки и закружил по комнате.
      - Ну хватит, хватит, смотришь на вас и слюнки текут, - сказала, выходя
из своей комнаты, Джина. - Да уж,  правда,  любовь  вас  захватила.  Даниэла
думала, что ты не сможешь вырваться, сам знаешь от кого.
      - Джина, прошу тебя, - взмолилась Даниэла.
     Хуан Антонио рассказал, как ему удалось  перехитрить  Ирене,  и  Джина,
довольная, рассмеялась:
      - Какой отличный ход! Ах, здорово!
     Но у Даниэлы вдруг проснулись сомнения.
      - Как подумаю  о  ней,  мне  ее  искренне  жаль.  Хуан  Антонио  нежно
прикоснулся к ее волосам:
      - Ирене полностью заслужила все это. Ладно, мне надо как-то  выяснить,
что с ней и зарегистрироваться. А потом... потом мы можем пойти  куда-нибудь
поговорить.
     Их "разговор" растянулся  на  несколько  дней.  Счастливых  дней.  Ведь
Даниэла так до конца и не верила, что Хуан Антонио уйдет от  Ирене  и  решит
остаться в Майами. Они бродили по городу, сидели в уличном кафе,  спрятавшем
столики под  сенью  огромного  платана,  и  говорили,  говорили,  без  конца
возвращаясь к своему прошлому, в котором они обнаружили и нечто общее  -  их
обоих, как сказала Даниэла, просто использовали: и Ирене, и  Альберто  нужны
были только их деньги.
     Даниэла впервые заставила Хуана Антонио задуматься  о  Монике.  Услышав
его рассказ о дочери, о том, как она не хотела отпускать его  в  круиз,  она
сразу приняла сторону девочки.
      - Будь я на месте  Моники,  то  наверняка  грустила  бы  тоже.  Она  -
малышка, только что потерявшая мать, и ты ей нужен как  никогда.  Понимаешь?
Ты, должно быть, не очень-то ее любишь.
      - Да что ты, - возразил Хуан Антонио, - я очень люблю ее, это ведь моя
дочь.
     Даниэла удивилась, что Хуан  Антонио  ни  разу  не  позвонил  Монике  с
корабля. Пристыженный, он обещал ей позвонить сегодня же вечером. Теперь  он
окончательно понял, что нашел женщину, о которой всегда мечтал.
      - Ты действительно можешь стать второй мамой для Моники,  -  убежденно
сказал Хуан Антонио. - Даниэла, это, конечно, очень неожиданно, но  давай...
поженимся. Прошу тебя, будь моей женой.
      - Нет, нет, Хуан Антонио, это преждевременно, - возразила Даниэла.
      - Почему? Ты боишься? - вскинулся Хуан Антонио.  Даниэла  с  нежностью
посмотрела на него:
      - Нет, дорогой, но важны не только мои чувства, а еще и...  -  Даниэла
замялась.
      - Ну что же? - настаивал Хуан Антонио.
      - Твоя дочка. А вдруг она будет меня ненавидеть?
      - Нет. Как только она тебя увидит, то сразу придет от тебя в  восторг,
как и я, - заверил ее Хуан Антонио.
      - Все не так просто, - заметила Даниэла. - На это нужно время.
     В тот же день, сразу после ужина, Хуан Антонио позвонил своей сестре, в
доме которой, как он помнил, по субботним и воскресным дням жила Моника.
     Сония очень удивилась его звонку. Оправдываясь,  Хуан  Антонио  сказал,
что он счастлив, что  с  ним  произошло  столько  всего  -  по  телефону  не
расскажешь. Сидящая рядом с ним Даниэла улыбалась,  слыша  его  восторженные
слова. Сония  разговаривала  довольно  сухо  и  заметила,  что  его  счастье
принесет много горя он сам знает кому.
      - Ты ошибаешься, - сказал он. - Я должен предупредить, что с Ирене все
кончено.
      - Неужели? - обрадовалась Сония.
     Хуан Антонио не стал ничего объяснять и  попросил  позвать  к  телефону
Монику.
      - Папочка, ты меня любишь? - прозвенел в  трубке  счастливый  голосок.
Хуан Антонио был растроган
      - Ну конечно же, я тебя люблю, очень сильно И много думал  о  тебе.  А
завтра я весь день буду ходить по магазинам,  чтобы  купить  тебе  множество
прекрасных подарков
     Моника помолчала, потом решительно заявила
      - Не хочу, чтобы их выбирала ведьма!
     Хуан Антонио сказал ей, что они с Ирене уже расстались,  и  она  больше
никогда ее не  увидит.  Но  теперь  он  хочет,  чтобы  она  познакомилась  с
человеком, которого она непременно полюбит, и этот человек тоже будет  очень
ее любить.
     Девочка удивленно спросила:
      - Кто это? - Но Хуан Антонио  уже  протянул  трубку  Даниэле.  Даниэла
облизнула вдруг пересохшие губы и нерешительно взяла телефонную трубку.  Зря
он  это,  зря,  мелькнуло  у  нее  в  голове.  Она  медлила.  Хуан   Антонио
недоумевающе взглянул на нее.
      - Алло! Мо... Моника? Как дела? - неуверенно спросила Даниэла.  -  Это
Даниэла.
      - А откуда ты взялась? - услышала она из трубки. Даниэла растерялась.
      - А... а... как сказать? Мы дружим с твоим папой,  и...  я  хотела  бы
дружить с тобой.
      - Ты, наверно, такая же  ведьма,  как  эта  Ирене.  Не  хочу  с  тобой
дружить! Я тебя ненавижу! Ненавижу!
     Побледневшая Даниэла протянула телефонную трубку Хуану Антонио.
      - Вот и все.
      - Что? - встревоженно спросил Хуан Антонио.
      - Она меня ненавидит.
     Хуан Антонио приложил трубку к уху. Но услышал только длинные гудки.
      - Не надо было мне говорить  с  ней  прямо  сейчас,  Хуан  Антонио,  -
расстроено говорила Даниэла. - Так нельзя. Что она подумала?
     Хуан Антонио стал успокаивать  Даниэлу,  хотя  и  сам  чувствовал,  что
поступил не очень правильно - ведь Моника  обожала  свою  мать  и,  конечно,
отвергает мысль, что кто-то может заменить ее.
     А Даниэла никак не могла прийти в себя.
      - Из головы не идут ее слова. Боюсь, начало было плохим.
      - Тут я сам виноват, -  признался  Хуан  Антонио.  -  Ладно,  вернемся
домой, и все переменится, вот увидишь. Даниэла... я не хочу  расставаться  с
тобой.
     Еще днем они договорились с Джиной и Хансом, что  проведут  этот  вечер
вместе - на следующий  день  Ханс  улетал  в  Германию.  Но  теперь  Даниэле
расхотелось веселиться. Они попрощаются с Хансом завтра, перед его  отъездом
в аэропорт, решили они. Хуан Антонио был счастлив - еще один вечер наедине с
Даниэлой.

     * * *

     Старая Аманда,  как  всегда,  учила  свою  дочь  жизни.  Теперь,  когда
Каролина так хорошо устроилась - "не белье стирать,  а  бумажки  перебирать,
" - она должна идти дальше: заловить кого-нибудь  из  дружков  Даниэлы.  Но,
конечно, прежде всего надо развестись с этим негодяем Альберто.
     Каролина   устала   от   бесконечного   ворчания   своей   матери    и,
посоветовавшись с Роситой, которая  уже  не  один  год  работала  у  сеньоры
Даниэлы, смущаясь, позвонила сеньору Херардо Пенья.
     Звонок  Каролины  прервал  приятные  размышления,  которым   предавался
Херардо:  как  его  встретит,  вернувшись  из   круиза,   Даниэла.   Филипе,
по-видимому, тоже скучал без своей смуглянки, как называл он  Джину,  потому
что предложил замечательный, по его мнению, план:  накануне  их  возвращения
поехать в Майами и встретить их там. Но Херардо  сомневался,  стоит  ли  это
делать: ведь подруги уехали, чтобы ото  всего  отвлечься,  побыть  одним,  а
самое главное, если уж говорить честно, Херардо не был уверен,  что  Даниэла
будет ему рада, поэтому, решил он, не стоит быть излишне навязчивым.
      - Лучше набраться терпения и дождаться их  возвращения,  -  сказал  он
другу-
     Телефонный звонок отвлек его от хорошо  известных  рассказов  Филипе  о
том, как влюблена в него Джина. Звонила Каролина Моралес. Очень  неуверенно,
запинаясь на каждом слове, она рассказала о своем деле. Херардо пригласил ее
зайти к ним в контору. Он хорошо помнил эту невысокую, большеглазую  женщину
с пышными черными волосами; уже тогда, в конторе Даниэлы, он проникся к  ней
большим сочувствием - какая  трудная  судьба  у  этой  красивой  застенчивой
женщины!
     И напрасно посмеивался над ним Филипе: их контора не разорится, если он
даст ей бесплатный совет и  поможет  развестись  с  этим  негодяем,  который
когда-то встал и на его пути.
     На следующий день Херардо составил заявление в суд и даже помог отнести
его. На обратном пути он предложил ей посидеть в кафе. Каролина не  находила
слов, чтобы выразить свою благодарность. Ведь она пошла к Даниэле в  надежде
вернуть Альберто, но потеряла его навсегда. Зато она  обрела  в  тысячу  раз
больше - бескорыстных друзей, которые помогают  ей.  Каролина  расплакалась.
Херардо был тронут до глубины души. Удивительная женщина! Кроткая, нежная  и
такая красивая... Он проводил ее  до  дома,  и  попросил  у  нее  разрешения
встретиться с ней еще раз. Смущенная Каролина кивнула.
     Вернувшись в контору, он позвал Филипе пойти куда-нибудь пообедать: ему
не терпелось поговорить об утренней встрече с Каролиной.
      - Что ж, неплохое начало для любви, - заверил его со смехом Филипе.
      - Прекрати, Филипе! -  возмутился  Херардо.  -  Единственная  женщина,
которую я люблю, это Даниэла.
      - Это  тебе  кажется,  -   заверил   его   многоопытный   Филипе.   И,
рассмеявшись, добавил: - Представляю, как Джина начнет сочинять, что мужчины
бегали за ней и что один миллионер сделал ей предложение.
     Филипе  повернулся,  чтобы  позвать  официанта  и  вдруг  за  несколько
столиков от них увидел... Дору, служанку Даниэлы. В белом платье с  длинными
рукавами, с цветком у  плеча,  с  высоко  поднятыми  волосами  девушка  была
удивительно красива. И все-таки это была Дора. Филипе даже  показалось,  что
он видел то же самое платье на Даниэле.
     Херардо, занятый своими мыслями, оглянулся:
      - Не может быть, Дора не способна так злоупотребить доверием Даниэлы.
     Однако Филипе решил на следующий день съездить на  квартиру  Даниэлы  и
посмотреть, как там обстоят дела.
     Филипе не ошибся -  это  была  Дора.  Насмерть  перепуганная  при  виде
Херардо и Филипе, она не чувствовала никакой радости от того, что  находится
в таком шикарном ресторане. В отличие от  Марсело,  который  был  здесь  как
дома.  Он  уже   давно   нашел   сговорчивого   торгаша,   которому   сбывал
драгоценности, похищенные в доме Даниэлы Лоренте.
     Первый  раз  в  жизни   представилась   возможность   пожить   в   свое
удовольствие, - грех ее упустить, - размышлял  Марсело.  -  Не  то  что  эта
дурочка, которая сидит рядом, не смея поднять глаз: какие-то господа, видите
ли, несколько раз на нее оглянулись: девочка ничего себе. Хотя и  он  парень
неплох: ловко обводит ее вокруг пальца. Вот  и  сегодня  сказал,  что,  если
машина долго стоит на месте, у нее  может  сесть  аккумулятор.  И  она,  как
миленькая, принесла ему ключи. Марсело хорошо продумал,  как  он  укатит  на
этой машине накануне возвращения хозяйки  дома:  он  уже  приобрел  упаковку
снотворного, которое он подбросит ей в чай. Сам, своими руками, поднесет  ей
чашечку, а там... Можно будет пожить у стариков, которые -  жалкие  люди!  -
служат у какого-то богатого сеньора - Хуана Антонио Мендес Давила,  прочитал
он на  табличке  у  ворот,  когда  заскочил  к  ним  однажды  пообедать.  Он
рассмеялся,  вспомнив,  как  родители  обещали  ему  поговорить   со   своим
хозяином - может, он возьмет его на работу. Что ж, когда придется улететь из
уютного гнездышка, где они воркуют с этой глупышкой, и  если  ему  предложат
достойное место...
     Марсело подлил Доре вина и с удовольствием  склонился  над  тарелкой  с
моле паблано.

     * * *

     Филипе, как и обещал,  с  утра  заглянул  на  квартиру  Даниэлы.  Дора,
открывшая ему дверь, была, казалось, чем-то  смущена.  Филипе  подозрительно
осмотрел гостиную, спальню - на первый взгляд,  все  было  в  порядке.  Ему,
конечно, не пришло в голову  заглянуть  в  ванную  комнату,  куда,  заслышав
звонок в дверь, спрятался Марсело. "Нужно было поговорить с Дорой  вчера,  -
подумал Филипе, выходя на улицу, - там же в ресторане, чтобы не было никаких
сомнений, а сейчас, сколько не расспрашивай, уже ничего не узнаешь".
     Чтобы развеять дурное настроение, Филипе решил съездить на  ипподром  -
сегодня как раз разыгрывался большой  приз.  Что  поделаешь,  если  ему  так
нравятся скачки. Он рассмеялся, вспомнив, как однажды Джина сказала ему, что
у него даже в лице есть что-то лошадиное. На что Херардо, взглянув на  него,
заметил: "А знаешь, она права".
     На этот раз Херардо охотно поддержал компанию: ему хотелось  развеяться
и поговорить о Каролине.
     Филипе сделал ставки, и они  прошли  на  крытые  трибуны,  где  к  тому
времени собралось немало зрителей. Заезд уже начался, и когда они посмотрели
на поле, оказалось, что лидировала неприметная (он  никогда  бы  на  нее  не
поставил) гнедая кобылка. Филипе взглянул в программку - какая-то  Марипоса!
Но ближе к финишу вперед вырвался Пино, темно-серый с белой звездой  во  лбу
четырехлетка, с прямыми ногами и хорошей мускулатурой. Но почему, почему  он
поставил не на него, а на Реза, который опять оказался за флажком! В прошлый
раз ему показалось, что у Пино недостаточно плавные линии и узкая  грудь.  И
вот пожалуйста! А выдача сегодня была как никогда.  Расстроенный  Филипе  не
удержался и со всей силы ударил кулаком по столику. Херардо рассмеялся:
      - Знаешь, Филипе, если ты не остановишься, то непременно разоришься.
      - Ну да, а тебе же надо содержать семью,  так?  Какой  же  ты  нудный,
Херардо!

     * * *

     Аманда была довольна. Скрываясь за занавеской,  она  наблюдала,  как  у
каменного фонтана какой-то высокий  мужчина  с  усиками  поцеловал  руку  ее
дочери.
      - Так этот мужчина,  что  провожал  тебя  и  есть  адвокат,  поклонник
сеньоры Даниэлы? - набросилась она с расспросами на дочь.
      - Ах, мама, не начинай! А  где  Лало  и  Рубен?  -  перевела  разговор
Каролина. Но мать не отступала:
      - Не будь дурочкой. Ясно  как  божий  день,  что  ты  нравишься  этому
адвокату. Иначе зачем же ему приглашать  тебя  на  кофе?  -  вполне  резонно
спросила она.
     В следующую встречу смущенная Каролина робко спросила Херардо, очень ли
он любит Даниэлу.
      - Да, я... делал ей предложение, когда она  еще  не  была  замужем  за
Альберто, но... что поделаешь? - запинаясь, сказал Херардо.
     На этот раз он выразил желание познакомиться с  ее  детьми:  он  всегда
мечтал создать семью, но у него ничего не  получалось.  Каролина  пригласила
его к  себе  домой  выпить  кофе,  хотя  все  с  той  же  смущенной  улыбкой
предупредила, что живут они очень бедно.
     ...Суровая Аманда была в ударе. Она хвалила детей, - "они у  нас  такие
воспитанные!" - хвалила свою дочь - "она  такая  замечательная  мать!"  -  и
старательно подливала Херардо кофе. Она же впервые заговорила о том,  о  чем
Херардо серьезно еще не задумывался: ее дочери так не повезло  в  жизни,  но
она, ее мать, всегда  надеялась,  что  когда-нибудь  ей  встретится  хороший
человек - такой, как  он.  Засмущавшийся  Херардо,  чтобы  переменить  тему,
пообещал детям взять их на первый же интересный футбольный матч.
     Аманда  не  сомневалась,  теперь-то  у  ее  дочери  все  сладится:  она
достаточно пожила на свете, чтобы понять, куда дует ветер.

     * * *

     Не успела служанка внести в квартиру ее вещи,  как  Ирене  бросилась  к
телефону. Она позвонила в офис. Хуана Антонио там не было. Тогда она набрала
его домашний номер. К телефону подошла Мария и сообщила, что хозяин  еще  не
вернулся из круиза.
      - Не лгите! - закричала в трубку Ирене.  -  Передайте  ему,  пусть  не
будет трусом и не прячется от меня!
      - Не понимаю, о чем вы, сеньора, - удивилась Мария. - Мы были уверены,
что вы вернетесь вместе.
      - Скажите ему, что последнее слово будет за мной! Он горько пожалеет о
том, что сделал! - И она швырнула трубку на рычаг.
     Несколько минут она стояла, обдумывая, что предпринять. Потом  схватила
сумочку и выбежала, резко хлопнув дверью. Такси довезло  ее  до  дома  Хуана
Антонио. Когда Игнасио впустил ее в дом, она, не здороваясь, ни на  кого  не
глядя, бросилась в гостиную, потом в кабинет Хуана Антонио, в  спальню,  где
резко распахнула платяной шкаф. Похоже, он действительно  еще  не  вернулся.
Игнасио и Мария с тревогой следили за Ирене. Если хозяин не с ней, то где же
он, заволновались они.
      - Не  беспокойтесь!  -  злобно  бросила  Ирене.   -   Пожалуйста,   не
беспокойтесь. Ему сейчас очень хорошо.
      - Значит, вы вернулись одна? - уточнила Мария. Ирене в гневе взглянула
на нее: уж не смеется ли над ней эта служанка?
      - Я не обязана никому ничего объяснять. А уж тем более вам, - отрезала
она. - Но когда Хуан Антонио вернется, передайте ему,  что  я  стала  бомбой
замедленного действия. Да, и пусть он трепещет, пусть трепещет.
     ...Ирене с  трудом  дождалась  утра,  особенно  тщательно  причесалась,
выбрала одно из самых нарядных своих  платьев  и  поехала  в  контору  Хуана
Антонио, надеясь разузнать, когда он вернется. За столом, где  обычно  сидел
Хуан Антонио, она увидела  Мануэля.  Глядя  на  него  с  притворно  ласковой
улыбкой и нежно поглаживая его руку, она стала жаловаться  на  свою  судьбу,
умоляя его помочь ей - раскрыть Хуану Антонио глаза, убедить его, что он  не
прав. Мануэль в своей обычной спокойно доброжелательной  манере,  но  весьма
твердо ответил, что  не  будет  вмешиваться  в  дела  Хуана  Антонио  -  тот
прекрасно обойдется и без советов.
      - И кроме того, - добавил он, -  я  превосходно  знаю  вас,  Ирене,  а
потому...
      - Не советую вам оскорблять меня, -  вскипела  Ирене.  -  Я  этого  не
позволю.
     Все так же спокойно,  не  повышая  голоса,  Мануэль  посоветовал  Ирене
уйти - у него очень много работы.
     Ирене резко встала, любезная улыбка сбежала с ее лица.
      - Хорошо, но я еще вернусь. К тому же, - она помолчала.  -  У  нас  не
было времени поговорить о Ракель и о вас. Она сказала мне, что вы  ею  очень
увлечены.
     И, вскинув голову, она вышла. Как бы там ни было, Хуан Антонио  от  нее
не уйдет, твердо решила Ирене.

     * * *

     Сония привезла Монику домой, и там девочка снова разрыдалась:
      - Моя мама умерла, а моего папу украли. Украли!  -  твердила  она.  Ни
Мария, ни Игнасио не могли ее успокоить. Она рано  легла  в  постель,  взяла
свою любимую куклу Глориту и ни  с  кем  не  захотела  разговаривать.  Сония
разрешила ей в честь приезда отца не ходить в школу, но  Моника  отказалась:
пусть папочка не думает, что она без него скучала, пусть остается  со  своей
новой ведьмой. К тому же, не приди она в школу,  эта  несносная  Летисия  на
следующий день замучает ее разговорами о новой ведьме и об  интернате,  куда
ее непременно отправят. Нет, нет, лучше уж она сделает вид, что у них ничего
особенного не случилось.

     Глава 8

     Два дня пролетели незаметно. Завтра они возвращаются в Мехико.  Даниэла
и Хуан Антонио тихо брели по остывающему от дневного жара песку,  со  смехом
отбегая от настигающих их волн. Совсем рядом - рукой подать - сверкали яркие
огни города, и там, где вода  была  подсвечена,  в  воде  прыгали  рыбки.  В
воздухе стоял острый запах водорослей.
      - Я хочу навсегда запомнить это  море,  -  сказала  Даниэла,  -  чтобы
закрыть глаза и слышать чудесный шум его волн и видеть тебя. Тебя  рядом  со
мной - всегда, всегда...
      - Так и будет, Даниэла. Ты будешь моей женой, а для моей дочери Моники
станешь второй мамой.
      - Ах, хорошо бы так, Хуан Антонио! - вздохнула Даниэла.  -  Знаешь,  я
рано потеряла мать. Мне было плохо без ее любви, нежности... И я  хотела  бы
подарить все это Монике. Потом они поднялись на высокую набережную  и  долго
стояли, обнявшись, глядя на гулкую волнующуюся пелену внизу.
      - Завтра мы уезжаем, - сказал,  наконец,  Хуан  Антонио.  -  А  ты  не
сказала мне ни своего адреса, ни телефона. Предупреждаю, я не оставлю тебя в
покое ни на минуту.
     Даниэла помолчала, крепче прижалась к нему.
      - Хуан Антонио... я думаю, было бы лучше подождать некоторое  время  и
пока не встречаться.
     Он с тревогой взглянул на нее:
      - Почему?
      - Потому что... в последнее время мы с тобой пережили много  тяжелого.
Мы были одинокими и нам не хватало любви и внимания. А вдруг  мы  перепутали
любовь с желанием уйти от одиночества?
      - Не понимаю, - сказал Хуан Антонио.
      - Видишь ли, - Даниэла говорила очень серьезно, даже строго, - я  хочу
быть совершенно уверена в правильности того, что мы делаем.  И  кроме  того,
необходимо, чтобы ты несколько дней посвятил только своей дочке. Ведь ей  ты
нужен, как никто на свете. Докажи ей, что  важней  ее  у  тебя  нет  никого.
Понимаешь?
     Как же ему  повезло,  подумал  Хуан  Антонио.  Эта  женщина  не  только
красива, она мудрая и добрая...
      - Хорошо, согласен, - сказал Хуан Антонио. - Увидимся в субботу. Хотя,
уверяю тебя, нам не нужно ни выжидать, ни  назначать  какой-то  срок,  чтобы
получше все обдумать.
      - Прошу тебя, любимый мой.  -  В  нежных  интонациях  ее  голоса  Хуан
Антонио уловил твердую решимость и подчинился ей.
      - Но так или иначе ты должна дать мне свой адрес. И где мы увидимся?
      - Не знаю. Ах да, давай в "Анхель-де-ла-Индепенденсиа", в  одиннадцать
часов утра.
      - В "Анхель-де-ла-Индепенденсиа" в один... Ты  что,  с  ума  сошла?  -
удивился Хуан Антонио - ведь получается, что мы целую неделю не будем видеть
друг друга. - Ну хорошо, хорошо, пусть будет так, я согласен, - сказал он, -
     заметив ее умоляющий взгляд. - Но хочу тебя предупредить:  если  ты  не
придешь, я найду способ отыскать тебя, и тогда  берегись,  Даниэла,  я  тебе
устрою взбучку. Она с улыбкой взглянула на него:
      - Надеюсь, что ты не забудешь прийти.

     * * *

     За все хорошее надо платить, думала потом Даниэла, вспоминая этот день.
Она высадила Джину с ее чемоданами, сумками  и  многочисленными  пакетами  и
поехала домой. Привратник помог ей поднять вещи наверх, и она быстро  вошла,
как всегда радуясь возвращению домой.  Потом  она  отпустила  привратника  и
позвала Дору. Дора не откликнулась. Даниэла в недоумении огляделась вокруг -
что-то было  не  так.  Куда-то  подевалась  большая  статуэтка,  стоящая  на
журнальном столе, исчез  серебряный  поднос,  не  было  коллекции  старинных
бронзовых фигур на комоде,  исчезли  тяжелые  подсвечники  из  позолоченного
серебра... Она стала медленно подниматься по лестнице, громко зовя  Дору.  У
приоткрытой  двери  спальни  Даниэла  остановилась,   потом,   в   некотором
замешательстве, открыла дверь и переступила порог. У нее округлились  глаза,
когда она увидела на своей постели разметавшуюся во сне Дору, упавшие на пол
подушки, сбившиеся простыни... Она схватила Дору за плечо и стала ее трясти,
но та не просыпалась. Наконец, она  с  трудом  открыла  глаза  и  недоуменно
уставилась на Даниэлу.
      - Сеньора!
      - Я вижу, ты меня не ждала, не так ли? Что происходит? Дора  вскочила,
испуганно переводя взгляд с раскрытой постели на Даниэлу.
      - Марсело...
     Даниэла все поняла. Она быстро выдвинула  ящичек,  где  хранила  многие
драгоценности. Он был пуст. Потом сбежала вниз, осмотрела гостиную,  открыла
шкафы... Рыдающая Дора в одной ночной рубашке, сидя на ступеньке лестницы, с
ужасом следила за ней.
      - Как же ты осмелилась привести мужчину сюда, в мой дом?  Вы  спали  в
моей постели? - негодовала Даниэла.
      - Он сказал, что никто ничего не  узнает,  -  сквозь  слезы  бормотала
Дора.
      - Так... Значит, пока меня нет дома, ты способна на та-
     кое. А ведь я доверяла тебе. Но теперь-то я поняла, что ты за птица!
      - Сеньора, сеньора, сеньора... - только и могла произнести Дора.
     Никакие мольбы, просьбы, обещания  отработать  украденное  не  помогли.
Даниэла приказала Доре немедленно оставить ее  дом.  Не  переставая  рыдать,
Дора собрала чемодан и  медленно  направилась  к  дверям,  в  последний  раз
умоляюще взглянув на Даниэлу. Та отвернувшись, дожидалась пока Дора  закроет
за собой дверь.
     Привратник, которого вызвала Даниэла, тоже ничего не  мог  сказать:  он
думал, что Даниэла сама разрешила этому парню пожить здесь в ее  отсутствие.
Выяснилось к тому же, что парень угнал машину Даниэлы.
     Негодующая Джина, подоспевшая к этому времени, заявила, что они  должны
как можно скорее подать заявление в полицию.
     Так бурно начался их первый день в Мехико.

     * * *

     Хуан  Антонио  с  удовольствием  смотрел,  как   неторопливый   Игнасио
открывает ворота, как выходит из кухни красивая, всегда  приветливая  Мария,
вот-вот выбежит  ему  навстречу  Моника,  которую,  Даниэла  права,  он  так
непростительно забыл. Но оказалось, что Моника была в школе. Однако  хорошее
настроение Хуана Антонио не покинуло, радость переполняла его, и он  тут  же
рассказал верным слугам о разрыве с Ирене и о счастливой встрече с Даниэлой.
      - Что ж... - сдержанно сказала Мария. - Надеюсь только, девочке  будет
хорошо. Это ведь главное.
      - Моника должна полюбить Даниэлу, - горячо откликнулся Хуан Антонио. -
Конечно, сначала ей придется нелегко. Но когда она ее узнает...
      - Мы очень беспокоимся за Монику, - продолжала твердить свое Мария.  -
Она страшно подавлена. И говорит, что вы ее не любите, вот так!
      - Простите, сеньор, но вам следовало  бы  звонить  ей  хоть  время  от
времени. И тогда бы девочка была довольна, - вмешался в разговор Игнасио.
     Хуан Антонио был тронут их искренней заботой о девочке и пообещал Марии
перемениться.
     ...В конторе, куда Хуан Антонио  решил  сразу  же  поехать,  он  застал
верного Мануэля. Радостно засуетившись, Мануэль поднялся из-за стола и обвел
рукой кабинет - за то время, что Хуана Антонио не было, он поменял  интерьер
на более современный и гордо демонстрировал  результат  своих  усилий.  Хуан
Антонио похвалил его вкус и сразу  рассказал  о  надвигающихся  переменах  в
своей судьбе. Но Мануэль, одобрив его разрыв с Ирене,  все-таки  посоветовал
Хуану Антонио быть поосторожнее: а что если Даниэла тоже не бескорыстна?
     Хуан Антонио снисходительно усмехнулся:
      - Ты просто не знаешь ее, Мануэль. Ты никогда не слышал  такое  имя  -
Даниэла Лоренте?
      - Ммм... - протянул Мануэль. - Она актриса?
      - Какая еще актриса? - рассмеялся Хуан Антонио. - Она самый знаменитый
модельер во всей Мексике! У нее очень большие доходы, ей  совершенно  не  за
чем искать богатого мужа.
     Однако подозрительному Мануэлю это показалось не особенно убедительным,
но он промолчал. Потом, запинаясь на каждом слове,  рассказал  о  неожиданно
завязавшихся отношениях с Ракель подругой Ирене.
     Хуан Антонио рассмеялся:
      - Мануэль, неужели и ты сдался?

     Глава 9

     Энрике отодвинул шахматную доску и подошел к  Сонии.  В  синей  юбке  и
белой кофте с поясом, крепко перехватывающим ее талию,  она  показалась  ему
удивительно привлекательной. Конечно, он любит детей, но Паулина никогда  не
вызывала у него таких чувств, какие до  сих  пор  вызывает  Сония.  Если  бы
только она не настаивала на разводе, возможно, все еще  как-то  образовалось
бы. Он не собирался придавать значения ее  россказням  о  каком-то  мужчине,
появившемся у нее. Всегда спокойная, уравновешенная  Сония  не  способна  на
любовные авантюры, думал он. Но Сония продолжала настаивать:
      - Тебе лучше не дожидаться завтрашнего дня. Уходи сегодня же. Уходи...
      - Но, Сония, ты моя жена, и я... Она закрыла ему рот рукой.
      - Я тебе уже сказала: ты любишь меня не  больше,  чем  мебель  в  этом
доме. Ты целые дни проводишь с другой и не говори, что это не  так.  Я  ведь
наняла детектива, чтобы за тобой следили.
     Сония, не торопясь, подошла к подзеркальнику, вытащила тоненькую  папку
и бросила ее на ковер. Из папки выпали фотографии детей.
      - Как ты могла? - скорее удивился, чем  возмутился  Эн-рике,  подбирая
снимки.
      - Я должна была убедиться. А  дети  похожи  не  на  тебя,  а  на  нее.
Надеюсь, это действительно твои дети. - Она помолчала.  -  Естественно,  дом
останется мне. Он принадлежал моим родителям. - Сония  с  решительным  видом
села в кресло, пододвинула к себе телефон.  -  Я  обещала  самой  себе,  что
изменю мою жизнь, и я ее изменю. Всю жизнь я делала то, что  хотели  другие:
сначала моя мать, потом ты. А сейчас я чувствую себя свободной,  и  мне  это
нравится. - Сония говорила легко, убежденно, как о чем-то хорошо продуманном
и решенном.
     Энрике понял, что спорить с ней бесполезно, по крайней мере сегодня,  и
пошел собирать чемодан.

     * * *

     ...Прошло уже несколько дней, как Рамон поселился в доме, но он до  сих
пор чувствовал себя  не  в  своей  тарелке.  Ему  трудно  было  назвать  эту
интересную сеньору просто Сонией, о чем она его каждый  раз  просила,  он  с
трудом заставлял себя обращаться с ней  на  "ты".  Конечно,  Сония  чудесная
женщина - ласковая, нежная, заботливая, но  ведь  она  -  сеньора,  а  он  -
простой садовник. Она богата, а он гол как сокол... Однако каждый раз, когда
он заводил об этом разговор, Сония твердила одно:  "Мы  с  тобой  мужчина  и
женщина, а остальное -  неважно".  Однажды,  когда  он  особенно  настойчиво
доказывал ей, что они не пара, она сказала:
     "Ну что ж, отдай мне взамен твое сердце,  и  твое  тело".  -  "В  таком
случае, они твои. Только твои и ничьи больше", - с жаром ответил он.
     Как-то вечером, когда Рамон, уже готовясь лечь,  сидел  на  постели,  а
Сония расчесывала перед зеркалом волосы, дверь спальни неожиданно отворилась
и на пороге вырос... Энрике. Не веря своим глазам, он  снял  очки  и  быстро
протер их, но увидел все то же: замершего на постели садовника Рамона в его,
Энрике, пижаме и тапочках.
      - Так вот в кого ты влюбилась? В садовника! - возмутился он. - Никогда
бы не поверил. В слугу! Ты, Мендес Давила, путаешься с садовником...
      - Твоя Паулина тоже не принцесса.
      - А ты? - повернулся он к Рамону. - Как ты посмел? Вон отсюда!  -  Его
небольшие, глубоко посаженные глаза гневно блестели.
     Сония подошла к Энрике  совсем  близко  и,  отчеканивая  каждое  слово,
сказала:
      - Он и я, мы можем делать все, что нам захочется. Это мой  дом,  и  ты
тут не командуй. Как только мы разведемся, я выйду за него замуж.
      - Это же унизительно! Ты и садовник! - не мог успокоиться Энрике.
      - Но рядом с ним я чувствую себя женщиной,  желанной  женщиной,  -  со
злым напором говорила Сония. - С тобой я никогда этого не испытывала.
      - И как давно это у вас?
      - Очень недавно. У меня открылись  глаза,  Энрике,  и  я  не  намерена
закрывать их снова, - решительно сказала Сония.
     Утром она подвела Рамона, одетого в футболку и просторный комбинезон, к
шкафу. Распахнув дверцы,  Сония  выбрала  ему  светлую  рубашку  и  красивый
темно-коричневый костюм.
      - Переоденься, - она протянула вещи Рамону.
     Рамон послушно оделся и взглянул на себя в зеркало.  Он  не  понравился
себе - смущенный парнишка с кривой улыбкой и непричесанными волосами.
      - Знаешь, - сказал он, -  я  хоть  и  беден,  но  никому  не  позволял
содержать себя. И то немногое, что у меня есть,  я  заработал  сам.  Я  хочу
учиться, сделать карьеру.
     Сония потянулась к нему:
      - И сделаешь. Ты не будешь жить за чужой счет. Я тебе обещаю.
     Рамон благодарно улыбнулся  и,  переодевшись  в  привычные  футболку  и
комбинезон, направился в сад.
     И  глядя  в  окно  на  его  ловкие  движения,  на  милое  лицо,   Сония
окончательно решила получить развод и связать с ним  свою  судьбу.  Да,  они
принадлежат к разным слоям общества. Но Рамон будет учиться, и  она  в  свою
очередь поможет любимому овладеть всем, что должен знать  и  уметь  человек,
стоящий рядом с ней. А  Бренда  и  Мириам,  так  называемые  подруги,  могут
смеяться сколько им угодно: она теперь сама строит свою жизнь и  плевать  ей
на то, что будут говорить люди.  Даже  Энрике,  похоже,  наконец  понял  ее,
понял, что это настоящая любовь, страсть, и беспокоился лишь  о  том,  чтобы
Рамон не использовал во зло ее чувства. Теперь Сонию немало  тревожило,  как
отнесется к случившемуся Хуан Антонио, хотя сама не раз заверяла Рамона, что
Хуан Антонио, много переживший, поймет их и не осудит. Сония надеялась,  что
брат устроит юношу на работу и это даст возможность  гордому  Рамону  самому
оплачивать учебу в университете.
     Сония считала добрым знаком то, что Моника подружилась с Рамоном  сразу
же, как только Хуан Антонио первый раз привел  девочку  в  ее  дом  -  Рамон
позволил ей посмотреть, как он  работает,  и  разрешил  полить  цветы.  Был,
правда, один  неприятный  момент,  который  им  пришлось  пережить:  девочка
застала их целующимися. Она была потрясена. Но Сония честно сказала ей,  что
они  с  Рамоном  любят  друг  друга,  и  попросила  пока  никому  о  них  не
рассказывать - люди могут их не понять,  нужно  как  следует  подумать,  как
объявить об этом.

     * * *

     Рамон с детства мечтал стать агрономом  и  вернуться  в  свою  деревню,
чтобы помогать людям. Вот почему, несмотря на все свои сомнения, он не  смог
отказаться от предложения Сонии поступить в университет:  ему  так  хотелось
учиться! Когда он начнет работать, то за все с ней расплатится:  за  одежду,
которую она ему купила, за учебу, за эту роскошную  жизнь  в  ее  доме.  "Ты
будешь блестящим учеником, - заверила его Сония. - И я  уверена,  что  смогу
гордиться тобой". К прошлому, Рамон  понимал,  возврата  для  него  нет.  Он
особенно ощутил это после разговора с Альмой, своей бывшей  невестой.  Альма
специально приехала из деревни, чтобы повидаться с ним.  Неловкая,  небрежно
одетая, она показалась ему совсем чужой. Она заплакала, по-деревенски громко
закричала, когда он сказал ей, что  между  ними  все  кончено.  В  его  душе
шевельнулась было жалость, но он не  дал  ей  пробиться  наружу:  решительно
закрыл ворота и зашагал в дом, оставив плачущую Альму у ворот.  Она  славная
девушка, но  то,  что  происходит  между  ним  и  Сонией,  -  несравнимо,  и
отказаться от этого он не может. И не хочет. Плохо ли,  хорошо  ли,  у  него
теперь другая жизнь, невозможная без Сонии.

     * * *

     Но что бы  не  думала  Аманда,  Херардо  все  еще  обуревали  сомнения:
Каролина хорошая женщина и у ее детей такие  грустные  лица.  Он  тоже  рано
потерял родителей и знает, каково это - не иметь отца, но Даниэла...
      - На твоем месте я бы так не обольщался, - сказал ему Филипе, когда он
поделился с ним своими сомнениями. - По-моему, с  Каролиной  у  тебя  больше
шансов. Думаю, тебе стоит серьезней заняться ею.
      - Может быть... -  протянул  Херардо.  -  Но  все-таки  интересно  (он
перевел разговор на другую тему), Даниэла и Джина вспоминают о нас,  как  ты
думаешь?
      - Готов биться об заклад, они только о нас и думают, - заявил Филипе.
     Однако  самоуверенности  у  него  поубавилось,  когда  выяснилось,  что
Даниэла и Джина не торопятся сообщать им о своем возвращении. Они были уже в
Мехико и, более того, появились в Доме моделей, но  звонка  от  них  еще  не
было. Однако, когда "их половинки", как говорил Филипе, все-таки, позвонили,
он остановил заторопившегося было Херардо:
      - Да погоди ты! Что за спешка? Пусть немного пострадают.
     Но настроение отдохнувших подруг было далеко от страдальческого. Нельзя
сказать, чтобы оно было беззаботным, нет, перемены, что внесли  в  их  жизнь
Хуан Антонио и Ханс были серьезны, но пока... пока Даниэла и Джина полушутя,
полусерьезно спорили о том, кому первому сообщить о  том,  что  произошло  с
ними. Филипе? Херардо? Их разговор прервал звонок в дверь.
      - Я открою! - направилась к двери Даниэла.
      - Нет, подожди, я сама, сама, сама, - пропела Джина.
     Она резко распахнула дверь, потом быстро  отступила  и  стала  рядом  с
Даниэлой спиной к двери.
      - Привет!  -  бросил  Филипе.  -  Ты  скучала  по   своему   Пиноккио?
[Пиноккио - герой сказочной повести итальянского писателя К.Коллоди (1826  -
1890) "Приключения Пиноккио", прототип нашего Буратино.]
      - Мальчики... Можете на нас больше не рассчитывать.  Во  время  круиза
мы... мы обе... влюбились и выходим замуж, -  быстро,  хоть  и  с  запинкой,
сказала Джина.
     Филипе громко расхохотался:
      - Так и знал, что они выкинут что-нибудь в этом роде.
      - Конечно, - смеясь поддержал его Херардо,
      - Что это вы веселитесь, - возмутилась Джина,  резко  поворачиваясь  к
Филипе.
      - Ладно, Джина,  сказки  рассказывай  кому-нибудь  еще,  -  махнул  он
рукой. - Мы не идиоты.
      - Нам очень вас не хватало, - сказал Херардо.
      - Знаете... То, что сказала Джина, это правда, - подтвердила  Даниэла,
но и ее слова ни тот, ни другой не приняли всерьез.
      - Ладно, хватит болтать, нам пора идти в полицию, - решительно заявила
Джина.
      - В полицию? А что случилось? - в один голос  переспросили  Херардо  и
Филипе.
     Даниэла рассказала, что произошло в ее доме, и попросила проводить их в
полицию. Друзья охотно согласились.
     Под впечатлением случившегося  выяснение  отношений  отошло  на  задний
план. Однако в полиции объяснения продолжились. Пока Херардо рассказывал все
старшему полицейскому, Джина, сидя рядом с Филипе, пыталась убедить его, что
Даниэла действительно познакомилась с интересным, состоятельным  мужчиной  и
они влюблены друг в друга.
      - А с кем познакомилась ты? - насмешливо спросил Филипе.  -  С  братом
этого самого Хуана Антонио?
      - Нет, - Джина энергично тряхнула головой, - с одним немцем  по  имени
Ханс. Мы с ним хотим пожениться. Он скоро приедет за мной в Мексику.
      - Ха! Тогда я встретил английскую королеву, и мы  приглашаем  тебя  на
нашу помолвку, - заявил Филипе.
     Весь полицейский участок стал прислушиваться к столь
     интересному разговору. Молодой человек  перестал  стучать  на  машинке,
двое юношей, до этого бурно объяснявшихся с  одним  полицейским,  примолкли.
Отвлекшись от заявления, в разговор вмешалась Даниэла:
      - Поверь, Филипе, то, что тебе рассказала Джина, чистая правда.
      - Но ведь не могла же ты обещать что-то другому  мужчине  после  того,
как мы с тобой обо всем договорились! - вскипел Херардо.
      - Мне очень жаль, Херардо, но в жизни встречаются вещи,  над  которыми
мы не властны, - чуть заметно улыбнулась Даниэла.
      - Все женщины и впрямь  одинаковы.  Ты,  наверное,  даже  Альберто  не
любила... Так быстро нашла ему замену! - продолжал возмущаться Херардо.
      - Кто тебе позволил так говорить?  Она  не  давала  тебе  обещаний!  -
гневно повернулась к нему Джина.
      - Зато мне ты дала честное слово, - подскочил к ней Филипе. -  Знаешь,
кто ты после этого?
      - Кто? Я? - надвинулась на него Джина. - Ты...
     Но  сказать,  кто  же,  по  его  мнению,  Джина,   Филипе   не   успел:
размахнувшись, она залепила ему такую пощечину, что он повалился на  стоящих
рядом людей.
      - Сеньора, что здесь происходит? - вмешался недоумевающий полицейский.
      - Ничего не происходит, у нас все в порядке, - успокоила его Даниэла.
     Все четверо говорили одновременно:
      - Ты сама знаешь, что  это  правда.  Представляю  себе  вашу  поездку.
Наверное, вели себя, как две идиотки! - кипел гневом Херардо.
      - Ну знаешь... - протянула возмущенная Даниэла.
      - Все правильно. Бог мой, каким же я был ...чком? - негодовал Филипе.
      - И я тоже! - поддержал его Херардо.
      - Оставайся с немцем, а ты со своим фабрикантом! У нас не  может  быть
ничего  общего  с  такими  женщинами!  -  закричал  Филипе,  выскакивая   из
полицейского участка. За ним выбежал Херардо, за  которым  в  гневе  неслась
Джина, а за ней - Даниэла.

     Глава 10

     Жизнь не баловала Ракель. Она несколько раз  влюблялась,  но  из  этого
ничего серьезного не получилось.  А  она,  втайне  от  Ирене,  уже  давно  с
завистью поглядывала на тех, у кого были семья, дети...  Мануэль  понравился
ей сразу, как только она увидела его в конторе Хуана Антонио. И на этот  раз
она твердо решила бороться за свое счастье. "Ты - единственное светлое,  что
есть у меня в жизни, - как-то сказала она Мануэлю. - И я  не  хочу  потерять
тебя. Хотя... - она грустно усмехнулась, - нельзя  потерять  того,  чего  не
имеешь".
     Однако завоевать сердце Мануэля оказалось нелегко. Он еще  ни  разу  не
сказал, что любит ее, хотя их отношения  быстро  переросли  в  интимные.  Но
иного Ракель и не ждала: ведь она подруга Ирене, а  Мануэль  слишком  хорошо
знал, чего стоит Ирене. Кроме того, у него были свои  понятия  о  любви.  Он
считал, что любовь - нечто большее, чем влечение и страсть. "Бывает, что все
начинается с этого, -  возразила  ему  тогда  Ракель,  -  а  потом  приходит
любовь". В тот вечер он и  рассказал  ей,  что  очень  любил  Сонию,  а  она
последовала совету своей матери и предпочла деньги. С тех пор он и  перестал
верить женщинам.
     Был в их отношениях такой момент, когда она чуть не  потеряла  Мануэля:
ему показалось, что Ракель слишком на него давит и  он,  испугавшись  этого,
почти прекратил их встречи.  Спасибо  Долорес,  его  матери,  которая  тогда
поддержала ее. Ракель улыбнулась, вспомнив их разговор.
     "А я говорю, не слушай ты Мануэля. - Долорес в синих облегающих  брюках
и желтой кофте склонилась над ней с  куском  торта  в  руках.  -  Домогайся,
настаивай! Он просто хочет казаться неприступным  и  сильней  заинтересовать
тебя. Уж я-то его знаю. А ты будь понастойчивей, и все тут. К тому же ты.. -
она лукаво взглянула на Ракель, - будущая мать моих внуков."
     Ракель мягко улыбнулась: "Мы втроем могли бы быть прекрасной семьей." -
"Втроем? Нет, - запротестовала Долорес, - Вы будете целоваться, а я тут  как
тут. Приду звать вас ужинать, а вы... Нет, нет и нет".
      - А где же вы будете, Долорес? - удивилась Ракель.
      - Там, где и положено быть старикам - в приюте  для  престарелых.  Там
чудесно! Старички загорают под своими зонтиками и обсуждают свои болячки: ах
артрит, ах ревматизм, ах у меня тут болит, а у меня там...  Прелесть!  Очень
может быть, что у меня появится и ухажер...
     "У тебя необыкновенная мама",  -  сказала  она  Мануэлю  при  следующей
встрече. - "Я знаю", - ответил он.
     Мануэль пребывал в сомнениях: с одной стороны Ракель  нравилась  ему  -
это он знал точно, но, с другой стороны, она первая подошла к нему,  к  тому
же - Ракель подруга Ирене, и, кроме всего прочего,  уж  очень  откровенна  в
своих чувствах. И кто знает, как сложились бы  дальше  отношения  с  Ракель,
если бы не  его  мать.  Она  буквально  вырывала  у  него  из  рук  книгу  и
выталкивала из любимого кресла, убеждая пойти на свидание с Ракель. Отчаянно
жестикулируя, Долорес произносила длинные монологи, смысл которых сводился к
двум постулатам: сыну рано превращаться в мумию, и она  хочет  познакомиться
со своими внуками дома, а не кладбище.
     Молодые люди несколько раз ходили в ресторан и каждый раз брали с собой
Долорес, которая, поначалу отказываясь,  с  удовольствием  веселилась  в  их
компании. Глядя на Долорес, Ракель  прониклась  к  ней  огромной  симпатией.
"Знаешь, я отношусь к ней, как к  своей  второй  матери,  "  -  сказала  она
однажды Мануэлю.
     Мануэль чувствовал, что день ото дня  растет  в  нем  нежность  к  этой
спокойной,  послушной  всем  его  желаниям  красивой  женщине.  В  ней  были
искренность и простота, и это ему нравилось. Оказалось, он смог прожить  без
нее всего двадцать четыре часа, а потом с облегчением вернулся к ней,  к  ее
мягкой всепрощающей женственности, ласковой улыбке и всепонимающему взгляду.
Ракель не верила своему счастью.
     А потом вернулась Ирене и рассказала потрясенной Ракель  о  неожиданном
завершении их путешествия и об этой "ужасной, ничтожной и скучной  Даниэле",
на которую променял ее Хуан Антонио.
     Но Ракель уже не была послушной подружкой Ирене, живущей ее  глазами  и
чувствами. Любовь заставила ее по-иному взглянуть на мужчин, на человеческие
отношения, на других людей. Поэтому сейчас, глядя на беснующуюся Ирене,  она
мягко сказала:
      - Прости меня, но  рано  или  поздно  этого  следовало  ожидать.  Хуан
Антонио должен был устать от тебя.  Ведь  ты  просто  использовала  его.  Ты
требовала от него все больше и больше. Ты хотела денег, нарядов,  украшений,
поездок, ты хотела замуж...
      - Я этого заслужила! - выкрикнула взбешенная Ирене.
      - Положа руку на сердце, ты знаешь, что это не  так,  -  возразила  ей
Ракель. - И тебе уже давно пора трезво взглянуть на то, во что ты превратила
свою жизнь, потому что...
     Красивое лицо Ирене исказила злая гримаса.
      - Знаешь, уж не тебе читать мне нотации, - прервала она  Ракель.  -  У
тебя самой, как говорится, рыльце в пушку.
      - Но мы говорим сейчас  не  обо  мне,  а  о  тебе.  Я  тоже  совершила
множество ошибок, но я понимаю это и  не  хочу  делать  новых,  -  сдержанно
сказала Ракель.
     Ирене насмешливо взглянула на нее.
      - Что-то я тебя не  узнаю,  Ракель.  Что  с  тобой  произошло,  а?  Ты
превратилась в ханжу?
     Ракель покачала головой.
      - Все очень просто: мне надоела эта легкомысленная  жизнь,  которую  я
вела. Я научилась ценить многие вещи, Ирене.
      - Вот как? Какие же? - с ехидной улыбкой спросила Ирене.
      - Я узнала любовь. Настоящую любовь, - спокойно ответила  Ракель.  Она
попрощалась с Ирене и с легким сердцем поспешила к  своей  новой  закадычной
подруге - Долорес.
     Вернувшись домой, Мануэль,  как  и  ожидал,  застал  Ракель,  оживленно
разговаривающую с Долорес. Увидев сына,  Долорес  поднялась,  чтобы  уйти  и
оставить их одних:
      - Я вам еще не успела сказать, - бросила она, - что по ночам я работаю
в одном кабаре.
      - Надеюсь, не танцовщицей? - улыбнулся Мануэль.
      - Нет, продавщицей сигарет в костюме (она помахала руками около  ушей)
кролика.
     Но Ракель тоже торопилась  -  ей  было  жалко  Ирене,  несмотря  на  ее
характер, взгляды на жизнь, несносный язык. Ракель понимала, что, кроме нее,
сейчас некому поддержать Ирене, а она в поддержке нуждалась.
     Мануэль, не споря, довез ее до дома Ирене, и Ракель быстро поднялась на
шестой этаж - она хотела еще раз попытаться убедить Ирене оставить  в  покое
Хуана  Антонио,  не  злиться  на  Даниэлу,  а  попробовать   разобраться   в
собственной жизни.
     ...Ирене, расстроенная, лежала на кровати, тупо уставившись в  потолок.
Ракель села с ней рядом, погладила ее руку.
      - Знаешь, я верю, что все решает судьба, Ирене,  -  задумчиво  сказала
Ракель. - Она ведет тебя, а куда, ты и сама не знаешь. Смотри,  эта  Даниэла
растянулась в  аэропорту,  Хуан  Антонио  помог  ей  подняться,  и  вот  они
познакомились. Судьба взяла на себя остальное.
      - Да. Только  не  судьба,  а  наглость  этой  негодяйки,  -  процедила
Ирене. - А что касается судьбы, то, похоже, она наградила пока  только  тебя
одну. Ты оказалась гораздо умнее, чем я полагала.
      - Мануэль хороший человек, Ирене, и  я  люблю  его.  Так  же  как  его
мать, - спокойно сказала Ракель.
     Ирене вскочила с кровати, нервно зашагала по комнате.
      - Хорошо, я тебе верю: ты полюбила своего Мануэля. Но больше всего  ты
полюбила его состояние, Ракель, признайся же.
      - Так было когда-то, Ирене. А теперь я очень хочу иметь  семью..  Свою
семью.
     Ирене снисходительно взглянула на нее:
      - Да... Ты стала мещанкой. А я-то думала, ты себя выше ценишь.
     Ракель поняла, что она ни в чем не смогла убедить Ирене,  и  поднялась,
чтобы идти.
      - Пойду к Долорес, матери Мануэля, сказала она. - И не говори мне, что
я делаю это, чтобы понравиться ей.
      - Ладно. Удачи тебе с твоей "второй мамой", - усмехнулась Ирене.  -  И
передай ей, пожалуйста, большой привет от меня, подруга. Прощай.

Глава 16

     Ирене, потеряв всякую надежду вернуть Хуана Антонио,  всю  свою  злость
обрушила на Даниэлу. О, как она ее ненавидела! Хуан Антонио, можно  сказать,
был уже на крючке, а эта мерзавка его отняла! Что бы такое ей сделать? И тут
Ирене осенило.
     Она сняла со стены в коридоре огнетушитель  и  направилась  к  Даниэле.
Изменив голос и обманув привратника Висенте, она  очутилась  в  гостиной  и,
увидев Даниэлу, сняла предохранительный клапан с огнетушителя.
      - Вот тебе, дрянь! - крикнула она и направила на Даниэлу струю.
     К счастью, та успела отвернуться, а подоспевшая Джина выхватила у Ирене
огнетушитель и пустила струю ей прямо в лицо.
     Ирене завопила и схватилась за глаза.
      - Поделом тебе! - крикнула Джина. - Еще раз придешь, живая  отсюда  не
выйдешь! Уж это я тебе обещаю!
     На шум прибежал Висенте, и Ирене упросила проводить ее до дому.
     Джина, тайком от Даниэлы,  сообщила  обо  всем  Хуану  Антонио  и  тот,
возмущенный, поспешил к своей бывшей любовнице.
     Ирене же, которой и этот случай не послужил уроком, на  следующий  день
позвала Висенте и вручила ему солидную сумму.
      - Что вы, сеньора, зачем так много?
      - Я очень благодарна вам  за  вчерашнее.  Получите  еще  больше,  если
поможете мне в одном деле...
      - В каком именно? - насторожился Висенте.
      - Мне надо избавиться от Даниэлы Лоренте...
     Эти слова и услышал Хуан Антонио, он как раз входил в комнату.
      - Там кто-то пришел?  -  спросила  Ирене,  ничего  не  видевшая  из-за
примочек, наложенных на пострадавшие глаза.
      - Это я, Хуан Антонио.
     Хуан Антонио сразу узнал Висенте, которого не раз встречал у Даниэлы  и
спросил:
      - Что вы здесь делаете? Висенте замялся.
      - Он пришел за чаевыми, которые я обещала ему. Этот человек меня спас.
Видишь, что со мной сделали твои подружки?
      - Никаких денег я у  вас  не  возьму,  сеньора,  -  решительно  заявил
Висенте, - и, как ни просите, ничего  дурного  сеньоре  Даниэле  не  сделаю,
потому что глубоко ее уважаю. С вашего позволения.
      - Мне очень  важно  было  услышать  то,  что  ты  сказала  Висенте,  -
проговорил Хуан Антонио, как только привратник вышел. - Ты играешь с  огнем,
Ирене. Не вздумай впредь близко подходить к Даниэле.  Поняла?  Не  то  упеку
тебя за решетку, тем более, что у меня есть свидетель, привратник.
      - Ах, как ты меня испугал, дорогой! -  рассмеялась  Ирене.  -  Знаешь,
Хуан Антонио, я не люблю, когда мне угрожают.
      - Мое дело тебя предупредить,  -  холодно  произнес  Хуан  Антонио,  -
шутить я не собираюсь. На вот, возьми! - Он
     бросил на стол ключи от  квартиры  Ирене.  -  Надеюсь,  мне  больше  не
понадобится сюда приходить!

     * * *

     Не проходило и дня, чтобы  Ханс  не  заводил  разговора  о  женитьбе  и
переезде в Германию. Но Джина уходила от прямого ответа. Не  последнюю  роль
играла здесь Даниэла.
     Не говоря уже о том, что разлука с Джиной стала бы  для  нее  настоящей
трагедией, Даниэла беспокоилась и о судьбе подруги. Она не верила  в  любовь
Джины к Хансу, в то, что он занял в ее  сердце  место  Филипе,  и  призывала
Джину не принимать скоропалительных решений.
     Но та слушать ничего не хотела и при всяком удобном  случае  показывала
всем обручальное кольцо, подаренное ей  Хансом.  Усыпанное  бриллиантами,  с
крупным сапфиром, оно и в самом деле поражало своей красотой.
     Однако оставшись одна  у  себя  в  комнате,  Джина  безутешно  плакала.
Господи! Как он ей надоел, этот Ханс! Грешно так думать, ведь он ее обожает,
но сердцу не прикажешь.
     И Джина снова и снова внушала себе, что лучше Ханса нет никого на свете
и возврата к Филипе быть не может.
     А Хансу и в голову не могло прийти, что всю эту историю  с  замужеством
Джина придумала, чтобы насолить Филипе,  а  теперь  не  знает,  как  из  нее
выпутаться. Он был совершенно уверен, что Джина любит его, Ханса,  а  Филипе
из-за ревности досаждает ей.
     Чтобы отрезать себе все пути к отступлению, Джина, наконец, согласилась
выйти замуж за Ханса.
     Тогда Даниэла сделала еще одну попытку отговорить Джину.
      - А ты не думаешь, что плохо поступаешь с Хансом?  Он  ведь  уверен  в
тебе, в твоем чувстве! Иначе зачем ему жениться?
      - Я выйду за него замуж и сделаю его счастливым, - уклончиво  ответила
Джина. - Нечего меня отговаривать. С Филипе все кончено! Я  не  хочу  больше
слышать о нем! Давай лучше подумаем, что надеть,  когда  пойдем  в  гости  к
Долорес. Я, пожалуй, надену свой шелковый костюм, черный, с белой  отделкой.
А тебе советую пойти в чем-нибудь светлом. В белом ты словно муха в молоке!
     Долорес встретила гостей своими обычными шуточками:
      - Проходите, дорогие, я с нетерпением вас ждала, и загодя бросила яд в
кастрюлю с супом. Так что скоро можно садиться за стол.
      - Располагайтесь, прошу вас, - смутился Мануэль, - и  чувствуйте  себя
как дома.
      - Что же ты меня не обнимешь? - обратилась Долорес к Хуану Антонио.  -
Забыл свою бывшую любовницу? Кстати, где твоя невеста? Слышала, ради нее  ты
бросил мою подружку Ирене?
      - Мама, прошу тебя! - Мануэль с укоризной посмотрел на мать, но та как
ни в чем ни бывало подошла к Даниэле.
      - Это ты избранница Хуана  Антонио?  Дай  я  тебя  поцелую,  красотка!
Надеюсь, мы будем дружить? Все бывшие любовницы Хуана  Антонио  подруги!  Ты
тоже покинутая любовница? - обратилась она к Джине. - Мы можем  организовать
клуб отвергнутых Хуаном Антонио женщин!
      - Нет, нет, - поспешно ответила Джина. -  Вот  он,  мой  возлюбленный.
Разрешите представить.
      - Ханс, - улыбаясь произнес немец. - Ханс Гутман.
      - Он великолепен! - воскликнула  Долорес,  окинув  Ханса  взглядом.  -
Послушай, а у тебя нет брата? Всегда мечтала о женихе немце.
      - Симпатичная сеньора, - шепнул Ханс Джине, - веселая.
     Наконец, появилась Ракель, закончив последние приготовления.
     Хуан  Антонио  видел  ее  не  раз  у  Ирене,  но  никогда   не   считал
привлекательной. Сегодня же Ракель была чудо как хороша.  Лиловое  платье  с
глубоким вырезом красиво оттеняло белизну ее шеи, лицо в  обрамлении  пышных
темных волос слегка порозовело, глаза  сияли  тем  особым  блеском,  который
бывает только у влюбленных женщин. Держалась она спокойно, с достоинством, и
очень непринужденно.
     Впрочем, в этом доме, не отличавшемся особой роскошью, но очень уютном,
все чувствовали себя легко и свободно, наперебой хвалили кулинарные  таланты
Долорес, а на прощанье Даниэла и Джина пригласили ее в Дом моделей.
      - Надеюсь, вы дарите посетителям платья, не берете с них  денег?  -  с
лукавой улыбкой спросила Долорес.
      - Бросаем их прямо в окно, без примерки, даже подниматься не надо, - в
тон ей ответила Джина.

     * * *

      - Моника! Скоро ты разрешишь нам с Даниэлой пожениться? - спросил Хуан
Антонио у дочери, когда они втроем сидели в кафе. -  Без  твоего  разрешения
Даниэла не соглашается.
     Моника, опустив глаза, молчала. Потом тихо ответила:
      - Мне надо пойти к мамочке посоветоваться.
      - Да, Моника, непременно, -  ласково  глядя  на  девочку,  проговорила
Даниэла. - И меня возьми с собой. Ладно? Я хочу подружиться с твоей мамой.
     И вот, в теплый безветренный день Даниэла с Моникой пришли на кладбище,
купили у входа целую охапку белых лилий и медленно  двинулись  по  красивой,
ухоженной аллее.
     У  белого  мраморного  памятника   с   изображением   молодой   женщины
остановились.
     Моника, с лилиями в  руках,  приблизилась  к  могиле  и  опустилась  на
колени.
      - Мамочка! - произнесла она сквозь слезы. - Мамочка! Я никогда тебя не
забуду!
     Вдруг ей почудился голос матери:
      - У Даниэлы доброе сердце, она будет тебя любить! И ты тоже ее люби!
     Моника постояла еще немного и вернулась к Даниэле.
      - Я разрешаю тебе выйти замуж за папу, - очень серьезно сказала она. -
Мама говорит, что ты добрая и будешь меня любить.
      - Спасибо, милая! - Даниэла поцеловала Монику и,  набросив  на  голову
черный шарф, направилась к могиле.
      - Клянусь вам, сеньора, я буду заботиться о Монике, буду любить  ее  и
стану для нее второй матерью!
     С этого дня Моника стала  относиться  к  Даниэле  совсем  по-другому  к
великой радости Марии и Игнасио, не говоря уже о Хуане Антонио.

     Глава 17

     Ракель не верила своему счастью: Мануэль сделал ей предложение.  Теперь
у нее будет семья! Пусть Ирене не верит ей, но она и в самом деле  абсолютно
не думает о деньгах
     Мануэля. Ей нужен он. Его любовь. Она пока ничего  не  скажет  Долорес,
таково условие ее будущего мужа. Пусть это будет для Долорес сюрпризом.
     А у Долорес была своя тайна: она по  уши  влюбилась  в  Хустино,  и  он
отвечал ей взаимностью. Долорес была счастлива этими чудесными переменами  в
ее жизни, но ей хотелось большего. Она  решила  изменить  и  себя,  что  без
особого труда сделала, перекрасив волосы  в  жгучий  черный  цвет  и  сделав
модную стрижку  с  кокетливой  челкой.  Вместе  со  своим  возлюбленным  она
носилась на мотоцикле по городу, а вечерами путешествовала с ним по барам  и
танцевала, танцевала, танцевала...
     Мануэль видел, что с матерью  творится  что-то  неладное  и  терялся  в
догадках. Ракель - доверенное лицо Долорес, свято хранила  тайну  закадычной
подруги.

     * * *

      - Даниэла! Дорогая! Давай поженимся завтра! Зачем откладывать?  Моника
согласилась и никаких помех больше нет.
      - Завтра? А может сегодня? - рассмеялась Даниэла.
      - Я готов хоть сейчас.
      - Не будем торопиться, милый. Пусть Моника немного привыкнет ко мне.
      - У меня нет сил больше ждать, Даниэла. Через три недели наша свадьба.
Согласна?
      - Пусть будет по-твоему.
     Теперь в доме Хуана Антонио только и было разговоров, что о предстоящей
свадьбе.
     Вся прислуга была поднята на  ноги.  Скребли,  мыли,  чистили.  Моника,
возвращаясь из колледжа, сразу бежала к Марии.
     Главное, что занимало в эти дни Монику, где будет спать Даниэла и, если
вместе с папой, то как быть с фотографией мамы, что стоит на ночном  столике
в его комнате. Ведь Даниэла не выбросит ее оттуда?
      - Конечно, нет, детка, - Мария обнимала Монику.  -  Я  думаю,  сеньора
Даниэла разрешит тебе взять эту фотографию, и ты сможешь  всегда  любоваться
своей мамочкой.
      - А папа разрешит? - волновалась Моника.
      - Разрешит, разрешит,  можешь  не  сомневаться,  -  успокаивала  Мария
девочку.
     И  Моника  уже  без  страха,  хотя  и  без  особой  радости,  думала  о
предстоящей свадьбе.

     * * *

     В мыслях о свадьбе Даниэлы находила утешение  Джина.  Зато  думы  о  ее
собственном  замужестве  вызывали  у  нее  лишь  слезы,  которые  не  всегда
удавалось скрыть. И Ханс, глядя на ее заплаканные глаза, не раз говорил ей:
      - Вы, наверное, не хотите выходить за меня, потому и плачете?
     Джина в самом деле чувствовала себя несчастной  и  очень  обрадовалась,
когда Ханс уехал в путешествие по Мексике.
     Теперь,  по  крайней  мере,  она  сможет  проводить  больше  времени  с
Даниэлой. Наговориться вволю. До отъезда  оставалось  совсем  мало  времени.
Ханса дома ждали дела, и он торопился.
     А Джина без конца задавала себе мучительные вопросы, на которые  у  нее
не было ответа. Как же она будет жить в Германии без Даниэлы, без Росы,  без
Дома моделей, без кукурузных палочек, наконец, без Филипе?
     Да, да, без Филипе, этого негодяя, "лошадиного угодника"?
     И потом,  там,  наверное,  очень  холодно.  А  она  привыкла  к  теплу,
ласковому солнышку, яркой зелени. Даже подумать страшно, что она  натворила!
Захотела проучить Филипе, а навредила самой себе. Но что толку  теперь  лить
слезы, если обратного пути нет? Уж лучше подумать о  свадьбе  Даниэлы.  Надо
отпраздновать ее  на  славу!  Пригласить  корреспондентов,  чтобы  поместили
фотографии молодоженов в газетах.
     Пусть этот подонок, Альберто, лопнет от злости, когда узнает.
     А Даниэле временами было жаль Альберто. Она не могла  чувствовать  себя
счастливой, зная, что она причина чьих-то страданий.
     Джина же была  совсем  другого  мнения.  Этот  Альберто  достоин  самой
суровой кары. Сколько горя он причинил Даниэле! Пусть теперь хоть всю  жизнь
просидит за решеткой!
     Вспоминая об Альберто, Даниэла  испытывала  не  только  жалость,  но  и
страх.
     Альберто могут досрочно освободить, или он совершит побег. И  уж  тогда
найдет способ ей отомстить. В подлости он не уступит Ирене.
     Ирене, между тем, с того дня больше не появлялась.  Но  не  потому  что
решила оставить Даниэлу в покое.  Дело  заключалось  в  другом.  Исполнилась
заветная мечта Ирене: на горизонте замаячил богатый старик, Леопольде Ирене,
собственно, давно его знала: это был знакомый Хуана Антонио, с  которым  тот
когда-то вел дела, а потом, узнав о его различных  махинациях,  прекратил  с
ним всяческие контакты.
     По  первому  же   зову   красотки   Леопольдо   явился,   благоухающий,
напомаженный, с тщательно уложенными рыжеватыми волосами, едва прикрывающими
лысину, в безукоризненно сшитом сером костюме и ярком галстуке.
     Он был сама галантность, а Ирене - сама любезность.
     Служанка подала  кофе  в  изящных  чашечках  из  тончайшего  китайского
фарфора, сахар в серебряной сахарнице, печенье.
     Они пили кофе маленькими глотками, ворковали, как  голубь  с  голубкой.
Леопольдо терпеть не  мог  Хуана  Антонио  и  с  удовольствием  обозвал  его
дураком, узнав, что тот бросил Ирене.
     Ирене, конечно, не удержалась и стала жаловаться  на  свое  бедственное
положение; даже за квартиру нечем платить, и вообще на пороге нужды, на  что
Леопольдо, целуя ее тонкие пальчики, и растянув в улыбке рот до ушей, отчего
по всему лицу побежали морщины, ответил:
      - Я переведу на ваш счет кругленькую сумму, моя прелесть, так  что  не
беспокойтесь.
     Ирене, прижавшись к своему благодетелю, и положив ему голову на  плечо,
прошептала:
      - Благодарю вас, дорогой, вы настоящий мужчина,  именно  такой  мне  и
нужен. Надеюсь, это не последняя наша встреча?
      - Я не такой идиот , как Хуан Антонио, и умею ценить женскую  красоту.
До скорого свидания!
     Проводив Леопольдо, Ирене вернулась в комнату и мечтательно улыбнулась:
      - Теперь этот старикашка мой! Надо только  заставить  его  жениться  и
написать завещание. Он долго не протянет со своими болячками.
     И тогда...
     В дверь  постучали.  Пришла  Ракель.  Она  сразу  заметила,  что  Ирене
повеселела. Примочек на глазах уже не было, и выглядела  она  превосходно  в
своем кружевном голубом пеньюаре и  с  соблазнительно  ниспадающими  на  лоб
золотистыми завитками.
      - Давно не виделись, Ракель, - сказала Ирене, - ты  все  занята  своим
Мануэлем? Что же он замуж тебя не берет?
      - Завтра мы с ним расписываемся.
      - Вот как? Поздравляю. Меня ты, конечно, не приглашаешь?
      - Извини, Ирене, но Мануэль попросил быть свидетелями Даниэлу и  Хуана
Антонио.
      - Плевать мне на Хуана Антонио! - взорвалась Ирене. -  У  меня  теперь
есть Леопольдо! Старикан золотом меня осыпать  готов!  Вон  сколько  накупил
тряпок! - Ирене стала доставать из шкафа платья и бросать одно за другим  на
кровать.
     Даже не взглянув на них, Ракель в ужасе воскликнула:
      - Зачем тебе этот старый больной человек?
      - Умрет - все достанется мне. У него дом  -  настоящий  дворец.  Денег
куры не клюют. Не то что у твоего Мануэля.
      - Да я своего Мануэля ни на какого миллионера не  променяю,  -  горячо
возразила Ракель. - Я так счастлива!
     На следующий день, ровно в одиннадцать  часов,  Мануэль,  Ракель  и  их
свидетели были уже в мэрии.
     Ракель  в  белом  платье,  с  флер'д'оранжем  в  волосах,  и   Мануэль,
взволнованный и торжественный, в строгом черном костюме, с белым  цветком  в
петлице, были прекрасной парой.
     В тот момент, когда  Ракель  ставила  свою  подпись  в  книге  записей,
неожиданно появилась Ирене с большим пакетом.
      - Поздравляю, желаю молодым счастья! -  со  своей  обычной  наигранной
улыбкой сказала  она,  протягивая  Ракель  подарок,  и  обратилась  к  Хуану
Антонио:
      - Привет, дорогой, как  поживаешь?  Эта  женщина,  -  она  кивнула  на
Даниэлу, - еще не надоела тебе?
     Слова Ирене были  встречены  холодным  молчанием,  и,  она,  постояв  в
одиночестве, быстро ушла.
     Из мэрии молодые поехали прямо домой. Долорес в себя не могла прийти от
изумления, услышав, что Мануэль и Ракель поженились. Ей было немного обидно,
ведь она потратила столько сил, чтобы этот брак состоялся, а ей, видите  ли,
преподнесли сюрприз! Ну, ничего, она тоже преподнесет им сюрприз, выйдет  за
Хустино  и  непременно  обвенчается  в  церкви.  Пусть  едут   в   свадебное
путешествие, она здесь развернется вовсю. Днем мотоцикл,  вечером  -  бар  и
танцы до упаду.
     Мотоцикл оказался весьма кстати. Хустино постепенно  к  нему  привык  и
садился на него уже без  страха.  Вот  только  к  защитным  очкам  никак  не
привыкнет, предпочитает свои.
     Он прелесть, этот Хустино. Мечтает познакомиться  с  Мануэлем.  Как  же
иначе? Ведь у него серьезные намерения. Более того, он решил  перевести  все
деньги на имя Долорес: за время их короткого знакомства она стала  для  него
самым близким, самым родным человеком.
     Что греха таить? Долорес и сама была от него без ума.
     Конечно, она не так одинока и забыта детьми, как  Хустино.  Мануэль  ее
любит  и,  можно  сказать,  избаловал  вниманием.  Но  молодые  не  понимают
стариков, им кажется, что родителям нужна только опека и доброе отношение.
     Старики же,  бывает,  влюбляются  так  же  пылко,  как  молодые.  Самый
преданный сын не заменит возлюбленного.
     Долорес надоела опека. Дома она только и слышала: "Ради Бога, мама,  не
носись ты на своем мотоцикле! Или сама убьешься, или задавишь  кого-нибудь".
А стоило  ей  где-нибудь  задержаться,  разыгрывалась  настоящая  драма.  Но
Долорес отстаивала свою независимость и не желала поддаваться давлению сына.
     К ужасу Мануэля, она, ко всему  прочему,  занялась  аэробикой  и  стала
таскать с собой на занятия и Ракель.
     В общем, эта маленькая семья жила дружно и счастливо, не хватало только
малыша. Но и он не заставил  себя  долго  ждать.  Через  некоторое  время  и
Мануэль, и Долорес готовы были на руках носить  Ракель,  которая,  смущаясь,
сообщила им, что забеременела.

     * * *

     Совсем  скоро  ожидалась  еще  одна  свадьба.  Бракоразводный   процесс
Альберто и Каролины шел к концу.
     Но теперь возникла еще одна проблема. Как быть с Амандой? О том,  чтобы
жить с ней вместе, не могло быть и речи. Каролина это прекрасно понимала.
     Никто не обязан терпеть ее  вздорную  мать,  хватит  и  того,  что  она
собственной  дочери  постоянно  портит  жизнь.  Нет,  Каролина   не   вправе
навязывать мать Херардо, если бы даже по доброте душевной он  согласился  ее
терпеть. Эдуардо, и тот, мечтает поскорее уехать из собственного дома.
     Но мать, старая, больная, совершенно  беспомощная...  Каролину  терзали
сомнения.
     Что же до Аманды, то она считала, что дочь обязана взять  ее  с  собой.
Кто же позаботится о ней, если не Каролина? Характер у нее, что и  говорить,
не мед. Но она  постарается  сдерживать  себя,  ради  дочери,  ради  внуков,
которых по-своему любит. Помогала же  она  все  эти  годы  Каролине  растить
детей! Теперь очередь Каролины отплатить ей за это.
     Херардо, по натуре терпеливый и мягкий, на сей раз  проявил  твердость.
Жить вместе с тещей? Нет, он был категорически против.
     И Каролина, услышав это, почувствовала облегчение: не может же  она,  в
конце концов, не считаться с мужем.
     А пока жизнь в доме Каролины шла своим чередом. Не проходило дня, чтобы
не заглянул  Херардо,  теперь  уже  на  правах  жениха.  Он  приносил  детям
лакомства, игрушки, брал их с собой в кафе и непременно приглашал  Федерико,
которого искренне жалел.  Здесь,  в  квартале  бедняков,  в  семье  горького
пьяницы  мальчик  слышал  только  брань  и  видел  драки,  скандалы,   слезы
несчастной  матери,  терпевшей  бесконечные  побои  мужа.  Впрочем,   судьба
Федерико не была исключением. Он был одним из многих детей, что с пеленок не
знают ласки, всегда голодны, а детство их коротко и печально.
     Но дети  есть  дети.  Те,  что  постарше,  гоняли  мяч,  помнили  имена
знаменитых футболистов и мечтали стать чемпионами.
     Все во дворе  знали,  что  мама  Эдуардо  выходит  замуж  и  завидовали
товарищу. Еще бы!
     Жених водил Эдуардо  и  Федерико  на  стадион!  Об  этом  можно  только
мечтать!

     Глава 18

     До свадьбы Даниэлы и Хуана Антонио  оставалось  меньше  трех  недель  и
приготовления шли полным ходом.
     Джина с Даниэлой не успевали рассылать приглашения.
     Им помогала Сония, ставшая теперь  близкой  подругой  Даниэлы  и  очень
полюбившая Джину.
     Джина и  тут  осталась  себе  верна.  Приглашение  Филипе  отправила  в
последнюю  очередь,  да  еще  приписала:  "Ждем  вас  вместе  со   "Стройной
Малышкой". Теперь она с восторгом  представляла,  какую  тот  скорчит  мину,
когда прочтет.
     Среди подарков, присланных на  имя  Даниэлы,  Джина  обнаружила  изящно
упакованную в серебристую  бумагу,  перевязанную  ленточкой,  коробочку  без
визитной карточки. Внизу крупными буквами было написано "Любовь".
      - Тайный поклонник? - с  улыбкой  спросила  Джина,  передавая  коробку
Даниэле.
     Та с любопытством взглянула и стала развязывать ленточку. Сняла  бумагу
и, наконец, открыла крышку.
      - Ой! Ой! Ой! - в ужасе закричала  она,  швырнув  на  пол  коробку,  и
бросилась к лестнице.
     Из коробки выскользнула змея.
      - Дон Висенте, скорее сюда! - Даниэла насмерть перепугалась.
      - Дон Висенте! - вторила ей Джина. : Прибежал привратник.
      - Где же она? - Даниэла никак не могла успокоиться.
      - Я умру от страха. - Джина шарила глазами по полу.
      - Поймал! - Висенте ловко схватил змею. - Она не опасна.
      - Все равно, ее надо отсюда убрать!
     Висенте направился к двери, но Джина остановила его.
      - Догадываешься, чья это работа? - Джина повернулась к Даниэле.
      - Думаю, что моей "любимой" соперницы.
      - Так вот, мы вернем ей чудный подарок. Прямо сейчас.
      - Нет, нет, Джина, не надо. Не стоит заострять внимание.
      - Теперь не модно, если ударили по одной щеке, подставлять другую! Она
уже забыла  про  огнетушитель.  Урок  не  пошел  ей  впрок!  Надо  еще  один
преподать. Висенте! Положи  гадюку  в  коробку,  и  завяжи  покрепче.  А  то
вылезет, не дай Бог! Пошли, Даниэла! - Джина взяла у Висенте коробку. - А не
хочешь, я одна пойду.
     Даниэла нерешительно последовала за подругой.
     Ирене в это время ждала Леопольдо к ужину и, когда в  дверь  позвонили,
пошла открывать сама. Но вместо своего кавалера увидела Даниэлу  и  Джину  с
коробкой в руках и все поняла, однако виду не подала.
      - Что вам здесь нужно? Убирайтесь! Я жду своего друга!
      - Мы пришли поблагодарить тебя за подарочек! - С этими  словами  Джина
открыла коробку и бросила змею прямо в лицо  Ирене.  -  Пошли  Даниэла,  нам
здесь больше нечего делать. Надеюсь,  теперь  у  красотки  надолго  пропадет
охота делать тебе пакости!
      - Лена! Лена! - завопила Ирене. - Иди скорее  сюда,  здесь  змея,  она
может меня укусить!
      - Я сама вся дрожу от страха! - откликнулась горничная Лена. -  Ни  зд
что не пойду.
     Ирене стала звать привратника, но в это время пришел Леопольдо, он едва
не столкнулся в дверях с Джиной и Даниэлой.
      - Ну и трусихи же вы, что ты,  что  твоя  Лена,  -  сказал  Леопольдо,
узнав, в чем дело, и, вооружившись метлой, прикончил змею, свившуюся клубком
под столом.
     Бывает, что человек сам себе враг. Так случилось и с Ирене.  Страсть  к
деньгам заглушила в ней все остальные чувства.
     Свою молодость, этот бесценный дар природы,  Ирене  принесла  в  жертву
золотому идолу. Ему одному она поклонялась. Любовь, семья, материнство - все
это было ей чуждо. Она готова спать с кем угодно, только бы хорошо платили.
     Окрутить Леопольдо  оказалось  не  так-то  легко  -  он  был  стреляный
воробей.
     Большой специалист по части сомнительных  махинаций,  Леопольдо  швырял
деньги направо и налево - они легко ему доставались. И это  вскружило  Ирене
голову. Она постоянно думала о том, как бы прибрать его к рукам, и не только
пустила в ход все свои чары, но и решила показать себя отменной хозяйкой.
     К ужину были поданы блюда, приготовленные собственноручно Ирене, о  чем
она не преминула с гордостью сообщить поклоннику.
     Леопольдо расцеловал молодую женщину и попробовал  то,  что  называлось
белым соусом.
     "Боже, какая пакость". - Он поморщился и застыл с  ложкой  в  руке.  Но
проглотил. Чего не сделаешь ради красивой женщины!
     После  ужина  Ирене,  как  обычно,  очень  осторожно  завела   речь   о
замужестве. Она делала это всякий раз, как  они  встречались.  Капля  камень
точит.
     Но тут, будто назло, ногу Леопольдо свело судорогой, и Ирене  стала  ее
растирать, изобразив сочувствие и заботу, а про себя чертыхаясь.
      - Тебе так хочется за меня  замуж?  Любишь  меня  очень?  -  Леопольдо
старался распрямить больную ногу.
     Ирене нарочно промолчала, а потом,  словно  не  услышав  иронии  в  его
голосе, театральным полушепотом ответила:
      - Да, люблю. И очень сильно.
      - Что же, придется тогда доставить тебе это сомнительное удовольствие.
Я ведь человек сложный, можно сказать, тяжелый.
      - А я  терпелива!  -  кокетливо  ответила  Ирене,  подумав  при  этом:
"кажется клюнул".

     * * *

     Три недели пролетели так быстро, что Даниэла не успела опомниться.  Еще
не были куплены  туфли,  не  готово  свадебное  платье,  оригинальный  фасон
которого она придумала сама, - а день свадьбы был уже совсем близко.
     Как жаль, что они не смогут обвенчаться  в  церкви!  Это  так  красиво,
торжественно!
     На   разрешение   Ватикана,   необходимое   при   повторном   венчании,
потребовалась бы масса времени. А Даниэла венчалась в церкви с Альберто.
     Даниэла уже стала о нем забывать, когда произошло неожиданное.
     К ней в кабинет, оттолкнув Росу, которая  загородила  дверь,  буквально
ворвался незнакомый мужчина. К счастью, с ней были Джина и Ханс.
      - Это вы Даниэла Лоренте? Привет вам от Альберто, - с наглой  ухмылкой
сказал незнакомец. - Я только что из тюрьмы. Он просил вам кое-что передать.
      - Он меня совершенно не интересует, - холодно ответила Даниэла.
      - И все же придется вам  меня  выслушать,  -  он  подошел  вплотную  к
Даниэле.
      - Позвони в полицию, -  посоветовала  Джина.  -  Сеньору  не  терпится
вернуться туда, откуда он вышел.
      - Никаких звонков! - в голосе мужчины  прозвучала  угроза.  -  И  так,
Альберто просил передать, что как только  освободится,  пусть  через  десять
лет, расквитается с вами!
      - Убирайся отсюда! - крикнул Ханс.
      - Не шумите, сеньор, - с издевкой проговорил бандит. - Я и  сам  уйду.
Мне здесь больше нечего делать.
      - О,  Боже!  -  только  и  могла  произнести   Даниэла   после   ухода
непрошенного гостя.
      - Не огорчайся! - Джина обняла подругу. - Этот подонок в тюрьме  и  не
может причинить тебе никакого вреда.
      - Все равно я боюсь, - сквозь слезы ответила Даниэла. - И надо же было
ему явиться накануне свадьбы! Испортить мне настроение!
      - Не думай о плохом, наслаждайся своим счастьем!  Слава  Богу,  Моника
тебя полюбила. И не надо искать причин для расстройства.

     * * *

     У Долорес словно крылья выросли. Вот что значит любовь! Более нежного и
внимательного поклонника, чем Хустино, трудно было себе представить.
     Теперь ей надо беречь фигуру как никогда, быть всегда  в  форме.  А  то
какая-нибудь молодка захочет его увести! И Долорес с новыми силами принялась
за аэробику.
     Вскоре Долорес увидела Данило, одного из сыновей ее возлюбленного.
     Встреча произошла возле бара, где Долорес и Хустино часто бывали.
     Не успели они слезть с мотоцикла, как услышали голос:
      - Вот, значит, где ты по ночам пропадаешь! Хустино оглянулся.
      - Ты, Данило?
      - Как видишь! Теперь ясно, куда идут твои денежки!
      - Я их сам заработал, - отрезал Хустино.
      - Да ты в полном маразме! Надо отправить тебя в приют для престарелых!
      - Ты не смеешь так разговаривать с отцом, -  вне  себя  от  возмущения
заявила Долорес.
      - А это еще что за  особа?  -  Данило  смерил  презрительным  взглядом
Долорес.
      - Не твое дело, сопляк! - сердито ответил Хустино.
     Теперь Долорес была одержима новой идеей: приобрести спортивный самолет
и летать, когда захочется, в Акапулько.
     Влюбленный Хустино ни в чем не перечил  своей  "девочке".  Самолет  так
самолет. Ради нее он готов полететь даже на воздушном шаре. Он с нетерпением
ждал того дня, когда Долорес согласится стать его женой. Конечно, ходить  на
свидания очень романтично, но он так хочет жить с ненаглядной Долорес,  быть
вместе каждый день и час. Для стариков, а они уже, - как это ни  грустно,  -
не молоды, каждая минута на вес золота.
     И когда Хустино заговаривал о том, что не доживет до  свадьбы,  если  с
этим тянуть, Долорес, зажав ему рот ладошкой, отвечала:
      - Не будем торопиться, дорогой. У нас с тобой еще все впереди!

     Глава 19

     А день свадьбы Хуана Антонио и Даниэлы уже наступил.
     С утра Джина сделала себе и Даниэле маску. Под плотным  слоем  какой-то
черной массы лиц совсем не было видно, только глаза.
     Посмотрел бы сейчас Хуан Антонио на свою невесту!
      - Как бы от этой маски не  началась  аллергия,  -  высказала  опасение
Даниэла.
      - Не бойся! Ничего не случится. Зато мы с тобой будем как две богини!

     * * *

     Какое-то время женщины сидели, не шевелясь.  Потом  Даниэла  подошла  к
окну, выглянула наружу. Там было также светло и ясно, как у нее на душе.
     Теплый ласковый ветерок шевелил листву деревьев, омытых недавним дождем
на сотканном из изумрудной травы ковре пестрели цветы,  небо  прояснилось  и
было ослепительно голубым, сама природа, казалось, радуется счастью Даниэлы.
     И вдруг на память пришел день, тоже безветренный и теплый, когда они  с
Моникой ходили на могилу ее матери. Там все и  решилось.  Даниэла  вспомнила
слова девочки о том, что ее мама считает Даниэлу доброй и способной полюбить
Монику. Вспомнилось и то, с каким серьезным видом сказала Моника: "Ты можешь
выйти замуж за папу!".
     Бедная девочка! Что должна она чувствовать сейчас,  когда  все  в  доме
готовятся к празднику, а она может  быть  сидит  перед  фотографией  матери,
совсем одна, обливаясь слезами?
     Ничего нет страшнее детского горя;
     "Я стану твоей второй мамой, Моника, чего бы  мне  это  ни  стоило!"  -
шепотом произнесла, а скорее даже поклялась Даниэла.
     Из раздумья ее вывел голос Джины:
      - Ты что там притихла? Надень платье, я хочу посмотреть. Я тоже надела
бы белое, но боюсь, как бы меня не спутали с невестой.
      - Я думала о Монике, - будто не слыша, печально произнесла Даниэла.  -
Мне так ее жаль!
      - Ты бы лучше меня пожалела. Я ведь  скоро  уеду,  через  неделю,  так
сказал Ханс.
      - Никто тебя не заставлял, сама все устроила. Еще и сейчас  не  поздно
отказаться.
      - Не поздно, как же! Чтобы этот лошадиный  угодник  подумал,  будто  я
из-за него осталась?
     Филипе, между тем, отправился на ипподром, чтобы  взять  там  на  время
"Стройную Малышку", так звали лошадь, которой его постоянно донимала Джина.
     Конюх долго не соглашался привезти лошадь на свадьбу, но потом уступил,
не устояв перед щедрым вознаграждением.
     "В следующий раз эта нахалка  подумает,  прежде  чем  устраивать  такие
номера. Вписала в приглашение "Стройную Малышку"! Что  же,  Филипе  доставит
тебе приятные минуты", - думал он, отправляясь на конюшню.
     С особой тщательностью готовилась к предстоящему визиту  на  свадьбу  и
Ирене. Ее не смущало, что явится туда без приглашения. Но  она  решила,  что
пойдет с Леопольдо в парижском платье из  тончайшего  белого  шелка  и  хоть
чуть-чуть испортит настроение Даниэле. Пусть лопнет от зависти!
     Для приема гостей Хуан Антонио снял ресторан, один из самых  дорогих  в
Мехико,  с  залом  на  открытом  воздухе,   иллюминированном   разноцветными
лампочками, и бассейном.
     Туда же был приглашен чиновник для регистрации брака.
     К назначенному часу стали собираться гости. Друзья и
     родные.  Строгие  темные  костюмы   мужчин   красиво   перемежались   с
разноцветными платьями женщин.
     Мануэль  с  женой  и  матерью  немного   задержались.   Долорес   долго
массировала лицо, разглаживая, как она  говорила,  морщины,  и  также  долго
спорила с сыном. Он ни в какую не  соглашался  ехать  на  мотоцикле  и  взял
такси.
     Недаром Даниэла создавала великолепные коллекции. Ее  свадебное  платье
привело всех в восторг, особенно женщин. Они глаз не могли от него оторвать.
     Моника,  веселая,  раскрасневшаяся,  что-то   оживленно   обсуждала   с
Маргаритой, своей гостьей. Все было так ново для них, так  интересно.  Вслед
за взрослыми девочки поздравили молодых, пожелали им счастья, при этом вид у
них был торжественный и очень серьезный.
     Но кто произвел настоящий  фурор,  так  это  Филипе,  когда  неожиданно
появился верхом на лошади.
     Джина сразу все поняла и не преминула съехидничать.
      - Твоя подружка, наверное, от тебя очень устала? -  обратилась  она  к
Филипе.
      - Не больше, чем твой немец от тебя, - не остался в долгу Филипе.
      - Прошу  вас,  хотя  бы  в  честь  нашей  свадьбы,  не  ссориться,   -
рассмеялась Даниэла.
     После  поздравлений,  которым,  казалось,   не   будет   конца,   гости
направились к столикам. Вдруг Ракель шепнула мужу:
      - Посмотри, кто пришел! Да как только они посмели! Мануэль взглянул  и
глазам своим не поверил.
      - Поздравляю,  Хуан  Антонио!  -  Леопольдо  осклабился,  обнажив  ряд
неровных желтых зубов. - Надеюсь, тебе не надо представлять мою невесту!
      - К сожалению мы знакомы,  -  с  презрением  ответил  Хуан  Антонио  и
обратился к Ирене: - Наконец-то ты нашла старого дурака. Поздравляю,  теперь
будет из кого тянуть деньги!
     Ирене, не долго думая, дала Хуану Антонио пощечину.
      - Я не позволю меня  оскорблять!  -  заорал  Леопольдо  и  тоже  хотел
ударить обидчика, но тот оттолкнул его, и Леопольдо под общий хохот свалился
в бассейн, увлекая  за  собой  Ирене.  К  счастью,  там  было  неглубоко,  и
злополучная парочка вскоре вылезла, фыркая и отряхиваясь.
      - Это так тебе не пройдет! - вопил Леопольде - Ты еще пожалеешь!
      - Никто вас сюда не звал! - не выдержала Даниэла. - Убирайтесь вон!
     По дороге домой Ирене и Леопольдо вконец разругались.
      - Не можешь вступиться за женщину! Трус! - Ирене кипела от злости.
      - Это ты меня туда потащила, хотела всех поразить своим платьем!
     В довершение всех бед Ирене споткнулась и шлепнулась на землю. Напрасно
пытался Леопольдо ее поднять. Она пнула его ногой и не двигалась с места.
      - Ты  что,  спать  собралась?  Хорошее  выбрала  местечко,  ничего  не
скажешь! Вставай, тебе говорят!
     Женщина тяжело поднялась и охнула: ее роскошное  парижское  платье  все
было в грязи.
     Наконец они добрались  до  дому.  Ирене  переоделась,  привела  себя  в
порядок, покрасила губы и немного успокоилась.
      - Ладно,   не   будем   расстраиваться,   -   примирительно   произнес
Леопольдо. - В конце концов, мы оба знали, что эту счастливую парочку врядли
обрадует наш визит.
      - Надеюсь, дорогой, ты не поверил Хуану Антонио? Не подумал,  что  мне
от тебя нужны только деньги?
      - А если даже и так? Что особенного? В  мои  годы  трудно  поверить  в
любовь, да еще такой красотки, как ты.
      - Внешность не главное. - Ирене заглянула Леопольдо в  глаза,  ласково
провела рукой по его лицу. - Ты хороший человек.  Мы  могли  бы  быть  очень
счастливы!
     В этот вечер Леопольдо, наконец, согласился стать мужем Ирене.

     * * *

     В ресторане тем временем  уже  зажглись  лампочки,  засияло  на  столах
серебро, заиграл всеми цветами  радуги  хрусталь,  вверх  с  шумом  полетели
пробки от шампанского.
      - За здоровье молодых!
      - Желаем счастья!
      - За Даниэлу и Хуана Антонио!
     Об Ирене и Леопольдо все скоро забыли и веселье продолжалось.
      - Какая красивая свадьба! - шепнула Каролина Херардо.
      - Наша тоже не за горами. - Херардо нежно сжал руку невесты.
     Даниэла, в белом платье, с белыми цветами в волосах,  выглядела  совсем
юной. Счастливая улыбка не сходила с ее губ. Она - жена Хуана Антонио!
     Даниэле вдруг захотелось  снова  очутиться  на  "Норвее",  погулять  по
палубе, вдохнуть соленый запах моря, испытать то волнение,  с  которым  она,
замирая от страха бегала на свидание к Хуану Антонио.
     Теперь, кажется, все  страхи  позади.  Во  всяком  случае,  Даниэле  не
хотелось думать ни о чем плохом.
     Глядя на нее, Сония размышляла о своей жизни. Как сложится она  дальше?
Юность прошла. О семейной жизни лучше не вспоминать. Детей  Бог  не  дал.  И
это, пожалуй, страшнее всего.
      - О чем ты думаешь? - тихо  спросил  Рамон,  заметив  печаль  на  лице
Сонии.
      - О нашей свадьбе.
      - Еще не время.
      - Надо спешить, а то я стану совсем старенькой, - рассмеялась Сония.
      - Вот еще! Ты самая красивая женщина на свете!

     * * *

     Вечером перед сном  Даниэла  пришла  к  Монике.  Та  собиралась  спать.
Женщина помогла девочке раздеться и, уложив в ее кровать, присела рядом.
      - Хочешь, расскажу тебе сказку? Про принца и девушку-красавицу?
      - Я люблю сказки, но Мария говорит, что они только  для  маленьких,  -
ответила Моника.
      - Нет, почему же? - улыбнулась Даниэла.  В  сказках  много  доброго  и
поучительного.
      - Тогда расскажи.
     Даниэла разыграла целый  спектакль,  рассказывая  живо,  с  увлечением.
Моника слушала, затаив дыхание.
      - И вот, пришел принц, спас красавицу от страшной  ведьмы  и  увез  во
дворец. Тут и сказке конец. - Даниэла улыбнулась. - Интересно?
     Девочку так захватила сказка, что она не сразу ответила,  словно  ждала
продолжения. Потом задумчиво произнесла:
      - Очень интересно. Я такой сказки не знала.
      - А теперь спи. Я пойду к твоему папочке. Он там один скучает.
      - Господи, сеньора, вы тут сами управились,  без  меня?  -  в  комнату
вошла Мария.
      - Да, Мария, и сделала это с большим удовольствием. Даниэла поцеловала
девочку. Та обвила руками ее шею.
      - Спокойной ночи!
      - Спокойной ночи!
     Хуан Антонио с нетерпением ждал жену. Пошел ей навстречу, взял на  руки
и отнес на постель.
      - Какая ты сегодня красивая! Еще красивее, чем всегда!
      - А знаешь почему? Потому что я тебя люблю!
      - Ну, тогда я стану Аполлоном, - рассмеялся Хуан Антонио. -  Никто  не
любит сильнее меня!

     Глава 20

     Уже три месяца жил Марсело в доме Хуана Антонио и за  это  время  успел
обшарить каждый уголок.
     Он теперь знал, где хранится серебро, где стоят дорогие вазы,  в  каких
ящиках спрятаны драгоценные украшения. Отец часто заставал сына в  хозяйских
аппартаментах  и  всякий  раз  корил  его  за  это.  Но   Марселино   только
отмахивался: хватит ему слушать нравоучения стариков. Он сыт по горло.  Пора
действовать.
     Марсело купил большую, величиной с мешок,  сумку,  убрал  ее  подальше,
чтобы никто не видел, наметил вещи, которые сворует, и стал  ждать  удобного
случая.
     Будто назло родителей мучила бессонница, мать то и дело вставала,  отец
ворочался, кряхтел.
     Но однажды поздним вечером Марсело рискнул. Достал сумку и прокрался  в
комнату, где находились облюбованные вещи. Он снимал со  столика  серебряную
вазу, когда неожиданно появилась Даниэла.
     Марсело застыл на месте. Вот невезенье! Зачем  только  она  шляется  по
ночам, эта ведьма?!
     Даниэла, шедшая на кухню выпить стакан молока, тоже удивилась , заметив
Марсело:
      - Что вы здесь делаете?
      - Да так... - пробормотал Марсело  и  в  следующий  момент  ударил  ее
чем-то тяжелым по голове. Даниэла потеряла сознание и рухнула на пол.
     Марсело быстро набил сумку и выскочил из дома.
     Хуан Антонио никак не  мог  понять,  куда  девалась  Даниэла,  и  вдруг
услышал, что она его зовет. Голос был какой-то слабый, глухой. Хуан  Антонио
стремглав сбежал вниз. Даниэла  уже  пришла  в  себя  и,  морщась  от  боли,
держалась рукой за голову.
     Узнав, что случилось, Хуан Антонио пошел за Игнасио и Марией.
     Несчастная мать лишь руками всплеснула, отец побледнел и  схватился  за
край стола, чтобы не упасть, - последнее время давало знать себя сердце.
      - Это  мы  виноваты,  сеньор,  -  плача  говорила  Мария.  -  Ведь  мы
поручились за Марселино. Не надо было брать его в дом!
      - Простите нас, сеньор, - дрожащим голосом  произнес  Игнасио  и  стал
медленно оседать на пол.
      - Ему плохо! Надо вызвать скорую помощь! -  Хуан  Антонио  бросился  к
телефону.
     На шум прибежала Моника и, увидев Марию, плачущую рядом с распростертым
на полу Игнасио, стала утешать  ее  также,  как  обычно  утешала  ее  Мария:
обнимала, гладила по волосам, приговаривала ласковые слова.
     Хуан Антонио смотрел на них и осознавал,  насколько  стали  близки  его
семье Мария и Игнасио. И, когда приехавшие врачи стали  забирать  Игнасио  в
больницу, вместе с Марией собралась и вся семья Хуана Антонио.
     Страшные это были дни для Марии.  Она  сидела  у  постели  Игнасио,  не
выпуская его руку из своих рук, словно не  руку  держала,  а  жизнь  боялась
выпустить. День и ночь слились воедино  для  нее:  она  видела  перед  собой
только бледное, без кровинки, лицо мужа да трубки капельниц,  поддерживающих
его уставшее сердце.
      - Скажи, Игнасио, за что нам такое? Что мы сделали  не  так?  Ведь  мы
любили Марселино, он ни в чем не знал отказа... А теперь  ты  здесь  по  его
вине, и я никогда не прощу ему этого.
      - Не надо сейчас об этом, дорогая, - тихо проговорил Игнасио. -  Давай
лучше поговорим о нас с тобой, о том, как счастливо мы  прожили  жизнь,  как
любили друг друга... Я и сейчас тебя  люблю  не  меньше,  чем  двадцать  лет
назад. - Игнасио с трудом улыбнулся.  -  Я  могу  надеяться  на  взаимность,
сеньора?
     Вошла медсестра и Мария, отойдя к изножию кровати,  уступила  ей  место
около Игнасио, который слабел на глазах.
     Двое суток провела Мария в палате мужа, а в холле больницы  по  очереди
дежурили Хуан Антонио и Даниэла.
     ...Игнасио умер на рассвете третьего  дня,  не  вынимая  свою  руку  из
теплых ладоней Марии: умер на руках той, которую любил всю жизнь.
     Плачущая Мария, выйдя из палаты, упала на грудь Даниэлы и долго рыдала,
встречая безмерное горе.
     Со  смертью  мужа  Мария  очень  изменилась:  она  все  больше  времени
проводила на кухне, не сводя распухших от слез глаз с того места, где обычно
сидел Игнасио. Седина вдруг  резко  оттенила  ее  темные  волосы,  а  голову
покрыла не снимаемая черная косынка. Иногда, в минуты особенной  тоски,  она
подходила  к  осиротевшей  гитаре  Игнасио  и,  тихонько  перебирая  струны,
безутешно плакала.
     Даниэла, Хуан  Антонио  и  особенно  Моника  тяжело  переживали  смерть
верного друга  и  горе  несчастной  Марии,  поэтому  Хуан  Антонио  не  стал
разыскивать Марселино, даже не заявил в полицию: если  Марселино  упекут  за
решетку, врядли Марии станет от этого легче, хотя  она  по-прежнему  считала
сына виноватым в смерти Игнасио.
     Моника ходила грустная. Сначала Бог отнял у  нее  мамочку,  теперь  вот
Игнасио! Ведь именно он провожал ее и встречал из школы,  он  научил  Монику
любить и ухаживать за цветами, которыми удивлял их сад.
     И однажды, когда Даниэла пришла как обычно рассказать девочке сказку  и
пожелать спокойной ночи, та спросила:
      - Почему люди умирают? Почему Бог  забирает  к  себе  самых  добрых  и
хороших?
      - Так уж устроен мир, Моника. Человек рождается,  живет,  сколько  ему
отпущено Богом, и уходит на небо.
      - Значит, Игнасио и моя мамочка сейчас вместе? Видят  нас,  слышат,  о
чем мы говорим?
      - Да, Моника, люди после смерти встречаются. Там, на небе.
     Бедная девочка! Сколько выпало  на  ее  долю  страданий!  Даниэла  едва
сдерживала слезы, прижимая к себе печальную Монику: так хотелось оградить ее
от бед и потерь, которые ей довелось рано испытать.
     Не так-то просто завоевать детское  сердце,  легко  ранимое,  чуткое  к
доброте и жестокости, искренности и фальши, но Даниэле это  удалось.  Моника
все больше и больше привязывалась к ней. Но с каждым днем  своей  счастливой
жизни Даниэла все неотступнее мечтала о собственном ребенке, мальчике, сыне.
      - Но это только начало, - смеясь  говорил  Хуан  Антонио.  -  Запомни,
дорогая, у нас будет огромная семья, детей - не пересчитать.

     * * *

     Все ближе и ближе был день отъезда Джины.  Мысль  о  разлуке  причиняла
Даниэле почти физическую боль, будто она должна лишиться  руки,  ноги...  Не
меньше Даниэлы страдал и Филипе.
     Смирив свою гордость, он как-то  отправился  к  Джине  и,  несмотря  на
холодный прием, стал клясться в любви.
     Но даже самые добрые женщины бывают жестоки, если задето их  самолюбие.
Джина слушать ничего не хотела. Филипе встал на колени.
      - Ты поздно одумался! Я больше тебя не люблю!  Мы  уедем  с  Хансом  в
Германию и будем счастливы!
     Филипе бросился к ней, обнял, прильнул губами к ее губам.
     Боже! Что почувствовала в этот момент Джина! Она была близка к обмороку
от счастья. Но тотчас взяла себя в руки.
     Вырвавшись от Филипе, она величавым  жестом,  как  и  подобает  богине,
указала ему на дверь:
      - Уходи! Я больше не хочу тебя видеть! Между нами все кончено.
     Тогда  Филипе  прибег  к  последнему  средству:  попробовал   еще   раз
поговорить с Хансом, убедить его в том, что Джина выходит замуж не по любви,
а потому что хочет отомстить ему, Филипе.
      - Вы мне уже говорили об этом, но я  вам  не  верю,  -  резко  ответил
Ханс. - Лучше оставьте мою невесту в покое.
      - Придется тебе смириться, - сказал другу Херардо. - Теперь  я  понял,
что Джина уедет. Упустил ты ее, брат, ничего не поделаешь, сам виноват.
      - Ладно, хватит о Джине, расскажи лучше, как у тебя дела с Каролиной.
      - У нас все в порядке. Такое  счастье  после  долгих  лет  одиночества
вдруг обрести семью!
     Впервые за долгое время  их  дружбы  Филипе  позавидовал  другу...  Ах,
Джина, Джина...

     * * *

     Долорес пригласила Хустино  на  ужин.  Теперь  он  ее  жених  и  должен
познакомиться   с   Мануэлем.   Мануэль,   обычно   молчаливый,   постепенно
разговорился и просто очаровал старика.
     Хустино будто в раю очутился.
     Брошенный  на  произвол  судьбы  сыновьями,  он  давно  отвык  от  уюта
семейного очага и по-хорошему завидовал Долорес: такой заботливый у нее сын,
какая ласковая невестка! Должно быть, они очень счастливы. А  Долорес  скоро
станет бабушкой. Самой красивой бабушкой в Мехико. Хустино не сводил  с  нее
влюбленных глаз и, не переставая хвалил кулинарные способности Долорес.
      - По  этой  части  мама  у  нас  специалист,   настоящая   волшебница.
Попробуйте еще это. - Ракель положила в тарелку  Хустино  соус  с  кусочками
мяса.
      - Ешь, ешь,  Хустино,  я  подсыпала  туда  достаточно  яда,  потому  и
вкусно, - шутила, как обычно, Долорес.
     Она не представляла себе,  что  так  привяжется  к  Хустино.  Ведь  все
началось с легкого знакомства в баре. Вот только неизвестно, где  они  будут
жить. Квартира у Мануэля даже для троих  тесновата.  А  скоро  появится  еще
малыш.
     И у Долорес, обладавшей богатым воображением  созрел  план.  Они  купят
где-нибудь на природе дом и обязательно с садом,  который  будет  утопать  в
цветах. Хустино с восторгом слушал и был готов  немедленно  выложить  нужную
сумму.
     Но пока это все мечты, а Хустино очень нетерпелив, только и  говорит  о
том, какое было бы у них уютное гнездышко, живи они вместе.
     Все хорошее быстро проходит. Пролетел незаметно и этот чудесный  вечер.
Грустно было Хустино прощаться с этими милыми людьми, ставшими ему  родными,
и особенно, с Долорес.
     Очутившись на улице, в оживленной вечерней  толпе,  старик  еще  острее
ощутил  свое  одиночество.  Мимо  проходили  влюбленные  парочки,   молодые,
счастливые. Слышался веселый говор и смех. Сплошным потоком неслись  машины.
В этом потоке Хустино  вдруг  представил  себя  и  Долорес  на  мотоцикле  и
улыбнулся. Сам Бог послал ему  эту  женщину!  Жизнь  прожита,  молодости  не
вернешь. Но так хочется хоть немного тепла и ласки! На склоне  лет  сильнее,
чем когда бы то ни было.

      * * *

     С такими грустными мыслями возвращался Хустино в свое одинокое  жилище,
где его никто не ждал. Каждое утро Долорес начинала аэробикой.
      - Раз, два, три, четыре! - считала она, то выбрасывая вперед руку,  то
сгибая ногу в коленке, то приседая, то наклоняясь вперед.
     Ракель теперь уже не могла  ей  составить  компанию,  потому  что  была
беременна, и ограничивалась тем,  что  с  восторгом  смотрела  на  свекровь:
сколько в ней энергии!
      - Слава Богу, Хустино не хочет детей, а то и я бы выбыла из  строя,  -
без тени улыбки говорила Долорес. Она всегда шутила с очень серьезным видом.
     Ирене искренне  жалела  Ракель.  Зачем  ей  ребенок,  недоумевала  она.
Несколько месяцев ходить  толстой  и  безобразной,  портить  фигуру!  Просто
безумие. Естественное желание женщины стать матерью было ей чуждо.
     Нет уж! Лучше выйти за богатого старика и наслаждаться жизнью.
      - Я просто поражаюсь тебе, Ирене, - говорила Ракель, когда они  сидели
в кафе вместе с  Долорес.  -  Терпеть  рядом  больного  старика!  Да  еще  с
причудами! Осыпь он меня золотом, я бы не  согласилась.  Откажись,  пока  не
поздно!
      - Останусь богатой вдовой, чем плохо? Найду себе молодого  красавца  и
заживем на славу! - хохотала Ирене. - А ты будешь пеленки стирать.
      - Я теперь тоже миллионерша, так что не хвастайся, - отправляя  в  рот
кусочек печенья, сказала Долорес. - Мой Хустино перевел все  деньги  на  мое
имя.
     У Ирене алчно сверкнули глаза.
      - Вот это везенье! Мне  бы  такого  поклонника.  По  крайней  мере  не
пришлось бы ждать его смерти!
      - Типун  тебе  на  язык!  -  рассердилась  Долорес.  -  Да  будь   мой
возлюбленный нищим, я ни на кого бы его не променяла.
      - Проклятая Даниэла! Перебежала мне  дорогу.  Как  черная  кошка!  Ну,
ничего, я ей этого никогда не прощу! Она за все мне  заплатит!  Будет  и  на
моей улице праздник! - Ирене зло усмехнулась. И было в этой  усмешке  что-то
звериное, хищное.
     Ракель внутренне содрогнулась. Ослепительно белые ровные  зубы  подруги
на миг показались ей острыми клыками.
      - Пора тебе забыть о Даниэле, - сказала она. - У  нее  своя  жизнь,  у
тебя своя. Ваши пути разошлись.
      - Сегодня разошлись, завтра сойдутся, - уклончиво  ответила  Ирене.  -
Земля пока крутится.
     Разговор не клеился, Ракель и Долорес поднялись: пора домой к Мануэлю.
     Мануэля, обычно  мрачного  и  угрюмого,  словно  подменили.  Улыбка  не
сходила с его губ.
     У него будет сын! Конечно, сын! Он  и  мысли  не  допускал,  что  может
родиться девочка. Должно же в семье восстановиться равновесие: две  женщины,
двое мужчин. По крайней мере появится поддержка,  а  то  Ракель  и  Долорес,
вертят им, как хотят.  Пусть  вертят!  Он,  хоть  и  ворчит,  но  ничуть  не
сердится. Даже на мотоцикле готов ездить, если им это нравится.
     Хуан Антонио так хохотал, что едва с кресла не свалился, когда  Мануэль
рассказал о Хустино.
      - Значит, Долорес собралась замуж?
      - Мало того. Она непременно хочет венчаться в церкви. И чтобы все было
чин чином: и подвенечное платье, и флер'д'оранж. А к венцу ее  должен  вести
я. Ну, что скажешь?
      - Знаешь, Мануэль, она моложе нас всех. Можно лишь восхищаться. - Хуан
Антонио помолчал, потом произнес со вздохом:
      - Главное, что у вас будет ребенок, сын! А вот у нас с  Даниэлой  есть
проблемы. Ей, по-видимому, надо пройти курс лечения.  Однако  мы  не  теряем
надежды.
      - Не огорчайся, друг, - Мануэль похлопал Хуана Антонио по плечу.  -  В
конце концов у тебя есть Моника!

     Глава 21

     Моника теперь почти все время  проводила  с  Марией,  чувствовала,  что
очень нужна несчастной женщине.
     Конечно, и Даниэла, и Хуан Антонио, даже Джина,  которая  теперь  часто
бывала в доме, были к Марии очень внимательны.
     Но Моника - это совсем другое. Они с Марией пережили тяжелейшие  потери
самых близких людей, и это сближало их словно тайна, открытая им  одним.  И,
видя льнущую к ней девочку, Мария  волей-неволей  возвращалась  к  мыслям  о
сыне.
     Единственный сын не только не был на похоронах отца, но даже не знал  о
его  смерти.  Где  он  сейчас?  Может  быть,  уехал  из   Мехико,   опасаясь
преследования? Или же поселился у какого-нибудь дружка?  Мария  не  в  силах
была выбросить его из своего сердца. Мать остается матерью. Хоть бы  Господь
сжалился над ней и вразумил Марсело! Ведь он сын ее и Игнасио!
     Вернувшись из школы и наскоро поев, Моника вместе с Марией шла в сад.
      - Смотри, Моника. Эти лилии никогда  не  были  такими  красивыми!  Они
знают, что Игнасио с неба их видит. А как хорошо они пахнут! Будто  посылают
ему свой аромат!
     Моника слушала, глядя на Марию широко открытыми глазами.
      - А мамочка тоже их видит?
      - Да, моя девочка. Мамочка все видит. И радуется, что сеньора  Даниэла
тебя полюбила.
     Мария не упускала случая сказать Монике что-нибудь доброе о своей новой
хозяйке.
     А  Даниэла  мечтала  о  собственном  ребенке.  Моника,  конечно,  милая
девочка, но ей так хочется малыша, которого  она  будет  держать  на  руках,
кормить из ложечки, целовать
     голенькие пяточки. А сын будет называть ее мамой.  Неужели  ее  надежды
когда-нибудь сбудутся?

     * * *

     Дора, после ухода от Даниэлы, нашла приют у своей крестной Мелины,  что
жила в том же доме, что и Аманда.
     Собравшись однажды за покупками, Мелина вдруг  заметила,  что  глаза  у
Доры мокры от слез.
      - Что с тобой? - Мелина положила сумку, подошла к крестнице. -  Только
не говори, что ты плачешь, потому что не можешь найти работу. Все  равно  не
поверю.
      - Даже не знаю, как сказать вам, крестная. Я... Я... беременна.
      - Господь с тобой, девочка! Что ты говоришь!
     Дора заплакала в голос и долго  не  могла  успокоиться.  Потом  встала,
нервно прошлась по комнате.
      - Этот негодяй, Марсело, обещал жениться. А я,  ...,  поверила.  Мало
того, что он ограбил сеньору, так еще ребенка мне сделал. Врач  сказал,  что
ему уже два месяца.
      - Не отчаивайся, как-нибудь проживем, дети всегда радость.  Своих  Бог
не дал, так хоть твоего понянчу. Вытри слезы и проводи  меня  на  базар.  По
дороге поговорим.
     Дора в душе была благодарна крестной за поддержку, но от ребенка все же
решила избавиться. Как она будет его растить?  Сама  нищая  и  бездомная.  О
замужестве теперь и мечтать нечего. И она снова и снова проклинала  Марсело,
причину ее горестей. Как она была глупа и доверчива! И только теперь поняла,
что Марсело просто-напросто ее использовал, чтобы попасть в дом  к  Лоренте.
Этим горьким размышлениям предавалась Дора изо дня  в  день.  А  Мелина,  по
обычаю, бежала к Аманде. Женщины часто ссорились, но не могли жить друг  без
друга.
     Новость о Доре Аманда восприняла с присущей ей черствостью.
      - Что ты возишься с этой девчонкой? Пусть идет, куда хочет. Все  равно
спасибо не скажет. От родных детей и то благодарности  не  дождешься.  Взять
хоть  мою  Каролину!  Переедет  к  мужу,  а  меня  одну  бросит.  Разве  это
справедливо? Сколько денег и сил я на нее потратила! Детей растила.
      - Нет, Аманда, грех выгонять Дору с ребенком на улицу. Кто ей поможет?
А на Каролину ты зря  жалуешься.  Она  хорошая  дочь.  Но  вряд  ли  муж  ее
согласится жить с тобой вместе. Сама знаешь, какой у  тебя  характер.  И  не
такая уж ты беспомощная.
     Аманда была другого мнения. Каролина не смеет с ней так  поступать.  Ее
долг заботиться о матери. Но ничего, она проучит дочь и ее  женишка.  Ни  за
что не останется с детьми.
     По закону Каролина и Херардо  могли  зарегистрировать  свой  брак  лишь
через определенное время после развода Каролины. И Херардо  попросил  Аманду
побыть с детьми, пока они на несколько дней съездят за  границу,  чтобы  там
оформить брак.
     Та наотрез отказалась, да еще нагрубила Херардо, чем  в  очередной  раз
испортила настроение Каролине. "Но, с другой стороны, чем хуже, тем лучше, -
думала Каролина, - мне будет легче оставить мать".

     * * *

     Собиралась  замуж  и  Ирене.  Занятая  приготовлениями  к   свадьбе   с
Леопольдо, покупкой роскошных туалетов и драгоценностей, она ни на минуту не
забывала о своей мести.
     Не очень-то приятно видеть на месте Хуана Антонио хилого старика.
     "Он еще вас похоронит и снова женится",  -  уверяли  друзья  Леопольдо,
такие же  как  он.  Отвратительные,  циничные,  похотливые.  Каждый  норовил
потискать ее, ущипнуть, поцеловать. Леопольдо  не  ревновал,  напротив,  ему
даже нравилось смотреть, как Ирене брезгливо морщится от всех  этих  "знаков
внимания".
     Они поженились. Леопольдо  написал  завещание,  чего  же  еще?  Теперь,
казалось, можно блаженствовать,  дожидаясь  смерти  своего  благодетеля.  Но
Леопольдо превратил ее жизнь в сущий ад и  подвергал  таким  унижениям,  что
даже Ирене, готовая ради денег на все, проклинала  тот  день  и  час,  когда
связалась с ним. Роскошный дом представлялся ей  золотым  склепом,  где  она
похоронила свою молодость.
     Стоило Ирене проявить строптивость,  как  муж  усмирял  ее  стеком.  То
легонько ударит по ноге, то пройдется по животу.  Или  соберет  в  кулак  ее
пышные волосы и с силой тянет то в одну, то в другую сторону,  при  этом  ее
голова качается,  словно  маятник.  Он  доводил  Ирене  до  слез,  заставляя
наряжаться и танцевать перед его приятелями, а те слюной исходили, глядя  на
молодую красотку.
     Но Ирене решила терпеть до конца. Не отказываться же в  самом  деле  от
такого  богатства!  Когда-нибудь  он  все  же   .сдохнет,   и   она   станет
полновластной  хозяйкой!  Тогда  и  наверстает  упущенное.  А  сейчас   надо
смириться, не сердить старика, не перечить ему, пусть верит в  ее  любовь  и
бескорыстие.
     Но Леопольдо не был идиотом, и чем неистовее клялась ему Ирене в любви,
чем жарче становились ее ласки, тем ехиднее ухмылялся хитрый старик:
      - Напрасно стараешься, все равно не поверю!  Подумаю,  подумаю,  да  и
перепишу завещание. Оставлю все  какому-нибудь  приюту  или  богадельне.  За
добро мне воздастся.
     Ирене молчала, затаив злобу.
     Изредка ей все же удавалось выбраться из дому и тогда  она  встречалась
где-нибудь в кафе с Долорес и Ракель.
     Слушая подругу, Ракель сочувственно и в то же время укоризненно  качала
головой - она ведь предупреждала - а Долорес советовала:
      - Да, плюнь ты на этого старика, заведи молодого любовника  и  радуйся
жизни. А то не заметишь, как старость подкатится. Тогда  и  богатство  ни  к
чему.
      - Какая радость без денег, - возражала Ирене. - Нет уж, я  лучше  буду
терпеть. - Она бросала взгляд на часы, вскакивала с места  и,  попрощавшись,
убегала: задержится - скандала не избежать.
     Дело дошло до того, что Леопольдо перестал давать деньги Ирене,  каждый
раз приходилось клянчить - своих у нее давно не было.
     Как  она  мечтала  окрутить  богатого  старика!  И  вот  что  из  этого
получилось!

     * * *

     Но если Ирене принесла себя в жертву золотому тельцу,  то  Джина  стала
рабыней собственной затеи, от которой теперь уже не могла отказаться.
     День отъезда неумолимо  приближался  и  не  было  силы,  способной  его
остановить. Билеты на  самолет  куплены,  вещи  уложены,  оставалось  только
попрощаться со всеми и ехать в аэропорт.
     Увидит ли она еще когда-нибудь тех, кого любит?
     Джина распахнула  окно,  вдохнула  напоенный  ароматами  цветов  теплый
воздух. В свете неоновых реклам деревья казались  призрачными,  нереальными.
На противоположной стороне улицы, за зеленой изгородью, манило  разноцветной
иллюминацией маленькое кафе.
     Сколько чудесных вечеров провела она там с Филипе, Даниэлой и Херардо!
     А впереди - новая жизнь, новые люди в чужой,  незнакомой  стране,  муж,
который любит ее... Возможно, и она со временем полюбит Ханса, но  сейчас  в
ее сердце Филипе. Мысль о разлуке с ним причиняла нестерпимую  боль,  и  она
решила не прощаться с ним.
     Джина мысленно представила себе, как  сядет  с  Хансом  в  машину,  как
поедет в аэропорт, как подойдет к трапу самолета, и  тут  услышала,  что  ее
зовет Даниэла.
     Джина быстро вытерла слезы и  предстала  перед  Даниэлой  довольной,  с
улыбкой на свеженакрашенных губах.
      - Джина, умоляю тебя! Останься, не уезжай! Ты не будешь там счастлива!
Подумай еще раз, прежде чем совершить этот безумный шаг!
      - Не уговаривай меня,  Даниэла,  пойми,  это  бесполезно.  Теперь  уже
ничего нельзя изменить. Устроим завтра прощальный ужин, а  послезавтра  -  в
путь!
     Филипе, словно угадав мысли Джины, не поехал  в  аэропорт.  И  Херардо,
желая отвлечь друга от грустных мыслей, увел его в кафе завтракать.
      - Это ты здорово  придумал.  Хорошая  еда  помогает  во  всех  случаях
жизни, - попробовал пошутить Филипе, но вид у него был мрачный. Они пошли  в
то самое кафе, которое вызвало недавно у Джины столько воспоминаний.  С  тех
пор, как Филипе здесь  был  последний  раз,  ничего  не  изменилось.  Те  же
маленькие столики, с  букетами  в  маленьких  вазочках,  те  же  кельнеры  и
музыканты. Только тогда рядом с ним сидела Джина, а теперь - Херардо.
     Но Филипе  ничего  не  замечал.  Его  мысли  были  в  аэропорту.  Через
несколько минут Джина навсегда покинет Мехико.
     И в этот момент кончится какой-то очень важный период в  жизни  Филипе.
Как это пережить, он плохо себе представлял. Херардо заказал  любимые  блюда
друга, но тот почти ничего не ел. Выпил немного вина и вдруг спросил:
      - Как ты думаешь, она уже улетела?
      - Возможно. Но тебе лучше забыть о Джине.  Тем  временем  в  аэропорту
произошло невероятное.
      - Объявляется  посадка  на  рейс  три  пять  восемь,  -  донеслось  из
репродуктора.
      - Пойдем, Ханс, мне еще нужно кое-что купить в магазине  аэропорта,  -
сказала Джина, беря под руку жениха.
      - Что же, пора прощаться. - Даниэла не переставала утирать слезы.
      - До скорого, Ханс, - Хуан Антонио пожал руку немцу.
      - Милая моя сестричка! - Даниэла обняла Джину и замерла, не в силах от
нее оторваться.
      - К черту все, я остаюсь! - заявила вдруг Джина и, подбежав  к  Хансу,
стала его целовать. - Прости меня, Хансик, я не  могу  уехать!  Вот,  возьми
свои подарки! - Джина сняла кольцо с сапфиром, потом стала быстро  доставать
из сумки футляры с драгоценностями. - И билет мой отдай. Я тебя очень люблю,
но не могу уехать из Мексики!
     Ханс ошалело смотрел на Джину.
      - Успокойся, друг, - участливо сказал Хуан Антонио, которому  искренне
было жаль этого славного человека. - Джина не хотела тебя обидеть, она  и  в
самом деле не может уехать! Здесь ее дом, ее друзья!
      - Хоть бы  раньше  сказала,  -  Ханс,  чуть  не  плача,  направился  к
самолету, взбежал по трапу, помахал рукой.
      - Пиши нам, не забывай! - крикнул Хуан Антонио. Джина  смотрела  вслед
самолету, пока он  не  исчез  в  облаках,  потом  сказала  с  виноватой,  но
счастливой улыбкой:
      - Как стыдно! Что теперь Хансик подумает обо мне?
      - Это я во всем виновата, отговорила тебя, -  сказала  Даниэла.  -  Но
главное, ты осталась, какое счастье!
      - Две богини будут по-прежнему вместе, -  Джина  обняла  подругу.  Вот
только работу придется искать. Ты ведь пригласила кого-то на мое место.
      - Никого я не приглашала, - призналась Даниэла. - Чувствовала, что  ты
останешься. Так что твое место свободно.
     Прямо из аэропорта все поехали к Даниэле. Прибежала из сада Моника, где
они с Марией поливали цветы.
      - Ты не уехала? - обрадовалась девочка, увидев Джину, - Как хорошо!
     Джина привлекла ее к себе, поцеловала.
      - Разве уедешь от вас?
      - Надеюсь, Джина, ты теперь остепенишься, а твои  сумасбродства  будут
жить только в воспоминаниях. - сказал Хуан Антонио.
      - Да, да, конечно! Только не надо пока ничего говорить  Филипе!  Пусть
думает, что рейс отменили и завтра я улечу.
      - Нет,  Джина,  хватит  морочить  ему  голову!  -  решительно  заявила
Джина. - Мы скажем правду.
     В этот момент  как  раз  появились  Херардо  и  Филипе.  Последнему  не
терпелось узнать, как улетела Джина, и он уговорил друга ненадолго  зайти  к
Даниэле.
     Что  это?  Филипе  протер  глаза.  Джина  сидела  в  кресле,   веселая,
улыбающаяся.
     Они  бросились  к  друг  другу,  стали  целоваться  и  никак  не  могли
остановиться.
      - Миленький  мой  пупсик!  -  восклицала  Джина  между  поцелуями.   -
Носатенький Буратино! Женщина твоей мечты вернулась! Она с  тобой!  И  хочет
услышать звуки свадебного марша!
      - Хоть завтра, любовь моя!
     На следующий день Филипе и Джина зарегистрировались.

Глава 27

     Весь день Ирене металась по квартире, вскакивала на  каждый  телефонный
звонок.
      - Что с тобой? У тебя появился поклонник?  Берегись,  Ирене,  со  мной
шутки плохи! - Леопольдо подозрительно посмотрел на жену.
      - Вечно ты усложняешь жизнь. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя одного!
      - Что-то не верится.  Молодая  красотка  и  вдруг  влюбилась  в  меня,
старика.
      - Не болтай глупости!
      - От кого же ты ждешь звонка?
      - Ни от кого. Просто тебе показалось.
     К счастью Ирене, когда раздался долгожданный звонок, Леопольдо не  было
дома.
      - Работа сделана, гоните остальные деньги, -  услышала  она  в  трубке
сиплый голос.
      - Вы  получите  больше  обещанного,  но  я  должна  быть   уверена   в
результате.
      - Я работаю без  промахов.  Даниэла  Лоренте  попала  в  автомобильную
катастрофу.
      - Как только смогу, я свяжусь  с  вами.  До  встречи!  Ирене  повесила
трубку и расхохоталась. Наконец-то она отомщена! Ее соперницы нет  в  живых!
Но это надо проверить. Только тогда можно заплатить деньги этому типу.
     Ирене позвонила Ракель. Трубку сняла Долорес и очень  быстро  закончила
разговор.
      - Кто звонил? - поинтересовалась Ракель.
      - Угадай, - улыбнулась Долорес.
      - Ирене? Надеюсь, ты ей ничего не сказала?
      - Конечно, нет.
      - Узнай она о случившемся, была бы на седьмом небе от счастья!  Я  все
больше и больше в ней разочаровываюсь.
     Из газетного сообщения Ирене  узнала  о  том,  что  Даниэла  и  ребенок
остались живы, и пришла в бешенство.
     Этот тип не получит больше ни  песо,  и  пусть  вернет  ей  аванс.  Или
доведет дело до конца. Не станет она швырять деньги на ветер.
     Даже угроза разоблачения не испугала Ирене.
      - Ладно, она еще пожалеет, эта  красотка,  -  процедил  бандит  сквозь
зубы, выйдя из телефонной будки после разговора с Ирене.

     * * *

     Бедняжка Моника! Она слонялась по дому, как потерянная,  не  хотела  ни
есть, ни пить, то и дело принимаясь плакать.
     Ей не давала покоя мысль о том, что несчастье случилось из-за нее,  что
Даниэла никогда не простит ее и даже не захочет с ней разговаривать.  А  она
так ждет свою вторую маму и братика!
     Теперь она мысленно называла  Даниэлу  мамой.  Пусть  скорее  приезжают
домой, она будет пеленать малыша, ухаживать за  ним  и  никогда  не  даст  в
обиду. Она ведь большая, а он совсем маленький ,  слабый.  Но  почему  Мария
сказала, что он в инкубаторе? Учительница говорит, что в  инкубаторе  держат
яйца, чтобы из них вылупились цыплята. Надо спросить у Марии. Но Мария  тоже
не смогла толком ничего объяснить.
     Она рассказала о несчастье подругам. Маргарита  со  слезами  на  глазах
жалела Даниэлу, Летисия по-своему пыталась успокоить Монику.
      - Нашла кого жалеть, - говорила она, как всегда, кривя  губы.  -  Ведь
они тебе чужие! Выдумала, тоже, братика нянчить! Какой он тебе  братик,  сын
мачехи? Даниэла рада будет превратить тебя в няньку. Ох, и ... же ты!
      - Замолчи, - выходила из себя Моника. -  Иначе  я  перестану  с  тобой
разговаривать!
     Маргарита обняла Монику.
      - Не плачь! Я рада, что  ты,  наконец,  полюбила  Даниэлу.  Она  очень
добрая. Объяснишь ей все, и она  тебя  простит.  Мне  тоже  всегда  хотелось
младшего братика. Но папа сказал, что хватит с меня и старшего,  по  крайней
мере, он сможет обо мне позаботиться.
     Трагедия с Даниэлой по  особому  отозвалась  в  душе  Мануэля,  который
однажды, к своему ужасу, обнаружил на  месте  Хустино  в  коляске  мотоцикла
Ракель с малышом на руках.
     Сам Мануэль, поддавшись уговорам Долорес, прокатился как-то раз сидя  у
нее за спиной, и зарекся. Это удовольствие не для него. Он не из храбрых.
     Теперь же он был непреклонен, требуя прекратить  езду  на  мотоцикле  с
ребенком.
     Их разговор прервал  визит  Ирене,  которая  искала  любую  возможность
узнать  подробности  аварии.  Мануэль,  коротко  поздоровавшись   с   Ирене,
удалился: он по-прежнему не терпел Ирене  и  был  противником  ее  дружбы  с
Ракель.
      - Что же ты мне вчера ничего не сказала?  -  притворившись  обиженной,
спросила она. - Я узнала о случившемся из газет.
      - Признаться , я думала ты будешь злорадствовать, а Даниэла мне  очень
симпатична. Прекрасная, достойная женщина.
      - Ну, это уж слишком, -  возразила  Ирене,  -  порядочные  женщины  не
отбивают чужих женихов. Я не люблю Даниэлу, но чтобы радоваться чужому горю!
Да еще желать зла ни в чем не повинному ребенку! Нет, на такое я неспособна!
      - Рада от тебя это слышать, -  проговорила  Ракель.  -  Не  желай  зла
ближнему, Бог накажет!
      - Ракель права, - вздохнула Долорес. - Зло порождает зло.

     * * *

     Выздоровление шло медленно. Даниэла все еще была слаба. Боль утихла, но
не прекратилась. Физические страдания  усугублялись  постоянным  страхом  за
ребенка.
     Но не проходило дня,  чтобы  ее  не  навестили  Джина  или  Сония.  Они
старались успокоить, утешить Даниэлу. Но стоило ей остаться одной, как тоска
накатывала словно волны на берег во время прибоя. Почему судьба  так  к  ней
несправедлива? За что ей такие страшные испытания? В  чем  она  провинилась?
Даниэла не могла припомнить, чтобы хоть раз в  жизни  причинила  кому-нибудь
зло. Разве что Ирене? Или Альберто?
     Но ведь она не хотела, они сами виноваты в том, что случилось.
     С какой ненавистью смотрел на нее Альберто, когда она навестила  его  в
тюрьме!
     Он проклял ее, проклял! И Ирене ее прокляла!
     Грузовик... Это не случайность, - Даниэла заметалась на постели.  -  Ее
хотели убить. Но кто? Перед глазами мелькнуло искаженное злобой лицо  Ирене,
огнетушитель, змея в изящно упакованной коробке.  Эта  женщина  способна  на
все. Она никогда не оставит Даниэлу в покое.
     Только бы Бог сохранил ее сына! Ведь она не сможет больше иметь  детей.
А Моника никогда не назовет ее мамой. Всем сердцем Даниэла полюбила девочку,
но та отплатила ей черной неблагодарностью. "Я не хочу,  чтобы  у  тебя  был
ребенок, не хочу никакого братика!"  Какие  страшные  слова!  Убитая  горем,
Даниэла забыла, что Моника совсем еще дитя и нуждается в снисхождении.
     По ночам Даниэлу мучил все тот же  кошмар:  врач  с  лицом  Альберто  и
мертвый ребенок. Она просыпалась в холодном поту и боялась снова уснуть.
     Хуан Антонио буквально разрывался между больницей и офисом. Для  Моники
у него почти не оставалось времени. Когда же, наконец,  папа  возьмет  ее  с
собой в больницу? К Даниэле и братику? Ей так хочется на него посмотреть! Но
где-то в самой глубине души Моника понимала, что Даниэла не хочет ее видеть.
Как ей искупить свою вину? Ведь она действительно обожала Даниэлу. По совету
Марии, Моника написала и передала Даниэле красивую  открытку.  Но  та,  едва
взглянув, небрежно бросила ее на столик. Сама мысль о  Монике  была  Даниэле
неприятна и она старалась о ней не думать.
     Такая перемена в жене заставляла страдать Хуана Антонио и он  поделился
своей тревогой с Мануэлем.
      - Это пройдет, - успокоил его Мануэль. - Даниэла больна и воспринимает
сейчас все слишком остро. Как только она с сыном вернется домой, все  пойдет
по-другому.

     * * *

     В то утро Даниэла проснулась  позднее  обычного.  Сквозь  занавеси  уже
пробивалось яркое солнце. Первой мыслью после пробуждения  была  как  всегда
мысль о сыне.
     Она не в силах больше ждать. Пусть ей покажут ее малыша.
     С трудом дождалась Даниэла Хуана Антонио.
      - Я должна увидеть нашего сына!
      - Но тебе еще нельзя вставать с постели, - попробовал возразить муж.
      - Все словно сговорились мучить меня... -  голос  Даниэлы  дрогнул  от
слез.
      - Хорошо, любимая, успокойся, что-нибудь придумаем. Хуан Антонио вышел
из палаты и вскоре вернулся с креслом-каталкой.
     Даниэла попыталась спустить ноги с постели, но  тут  же  в  изнеможении
откинулась на подушку - закружилась голова.
     Хуан Антонио помог жене сесть в кресло и  только  сейчас  заметил,  как
сильно она похудела. Он повез ее по унылому  больничному  коридору,  свернул
направо, потом налево и остановился у  двери  с  табличкой:  "Отделение  для
недоношенных".
     Открыла дежурная  сестра.  Они  въехали.  Хуан  Антонио  помог  Даниэле
подняться и она заглянула через стеклянную перегородку.
      - Вот он, наш сын!
     Даниэла  молча  смотрела  на  крохотного,  голенького  младенца,  мирно
спящего в инкубаторе.
      - Бедненький! Ему должно  быть  холодно!  Так  хочется  взять  его  на
руки! - Даниэла счастливо улыбалась впервые  с  тех  пор,  как  очутилась  в
больнице. Выражение страдания на лице сменилось радостью.
     Она не  испытывала  больше  ни  тревоги,  ни  страха.  Только  счастье!
Безбрежное и  сияющее,  как  море,  озаренное  солнцем.  Море,  которым  она
любовалась тогда, на "Норвее".
      - Сын, наш сын! - шептала Даниэла, не в силах оторвать глаз  от  этого
маленького создания, жалкого и беспомощного.

     * * *

     Даниэла уговорила Хуана Антонио еще раз отвезти ее в специальном кресле
к инкубатору, где лежал их сын. "Такой маленький и  такой  беззащитный,  под
этим стеклянным колпаком, - подумала она. - Мой дорогой Хуан Мануэль  Мендес
Давила Лоренте". Даниэла давно решила, что  назовет  ребенка  именем  своего
мужа и своего отца.
      - Знаешь, я могла бы смотреть на него часами и никогда бы не устала, -
сказала Даниэла, с нежностью глядя на ребенка.
      - Я знаю, - откликнулся Хуан Антонио, - но ты не должна этого  делать.
Тебя только вчера прооперировали.
      - Побудем здесь еще немножко...
      - Нет, нет, видишь, малыш уже рассердился. Ты  слишком  пристально  на
него смотришь.
     Даниэла с трудом оторвалась от ребенка.
     Как  медленно  идет  время!  Через  несколько  дней,  если  все   будет
нормально, ее выпишут из больницы, а потом должно пройти еще целых  две  или
даже три недели, прежде чем она сможет увидеть сына в  стенах  своего  дома,
взять его на руки, рассказать ему о своей  любви.  О  Монике  она  почти  не
вспоминала, хотя Хуан Антонио при всяком удобном случае осторожно  напоминал
ей о дочери, об ее интересе к братику  и  как-то  раз  сказал,  что  девочка
хотела бы навестить Даниэлу. В его словах звучал вопрос, но Даниэла будто не
слышала его. Несколько раз Хуан Антонио передавал  ей  открытки,  написанные
Моникой. Даниэла благодарила и откладывала их в сторону. В глубине души  она
была ужасно суеверна и сейчас ничего  не  могла  с  собой  поделать:  Моника
столько раз говорила, что не хочет этого ребенка, и судьба едва не пошла  ей
навстречу. Нет, нет, пусть вокруг нее будут только те, кто желал  и  заранее
любил ее малыша. Всерьез обеспокоенный
     Хуан Антонио уговаривал ее простить Монику - ведь  она  еще  ребенок  и
очень привязана к Даниэле, но что-то мешало Даниэле на этот раз отнестись  к
девочке с обычной терпимостью и пониманием - пока ее сын не поправится,  она
не в состоянии  переживать  и  думать  о  ком-либо  еще.  Сейчас  ничего  не
существовало для женщины, кроме крошечного, голенького тельца, лежащего  под
прозрачным колпаком.
     А Моника не находила себе места:  Даниэла  не  разрешила  ей  прийти  в
больницу, что-то будет теперь? А тут еще Летисия, как всегда, подлила  масла
в огонь: "Даниэла тебя к нему и не подпустит.  А  ты  как  думала?"  Спасибо
Маргарите и Марии, которые как всегда успокоили ее: когда малыш будет  дома,
она сможет доказать свою любовь к нему.
     В день возвращения Даниэлы из больницы  Моника  едва  могла  дождаться,
пока за ней придет машина. Быстро войдя в гостиную,  где  собрались  все  их
знакомые и родственники,  не  замечая  никого,  кроме  Даниэлы,  она  быстро
сказала:
      - Я уже пришла.
     Но Даниэла, не слыша ее, продолжала разговаривать с Филипе.
      - Даниэла, Моника пришла, она здесь, - сказал Хуан Антонио.
     Даниэла  прервала  разговор  и  холодно   поздоровалась   с   девочкой,
поблагодарив ее за  открытки.  Вмешательство  Джины  заполнило  затянувшуюся
паузу.
     ...Даниэла каждый день навещала ребенка в больнице. Хуан Антонио, боясь
показаться сентиментальным и потому скрывая это, перед работой тоже  заезжал
взглянуть на сына, размышляя по  дороге  о  том,  каким  деловитым  и  умным
вырастет их сын - он, без сомнения, унаследует их с Даниэлой способности.
     Наконец доктор Карранса разрешил забрать ребенка  домой.  Даниэла  была
счастлива. Скорее бы прошел этот день, скорее, скорее... Она с удовольствием
оглядела детскую,  готовую  к  приему  малыша,  и  уселась,  чтобы  довязать
кофточку, - на нем должно быть все, сделанное ее руками. Увлекшись вязанием,
она вздрогнула от звука открываемой двери: на пороге стояла Моника.
      - Можно с тобой поговорить? - неуверенно спросила девочка.
      - Да, проходи.
      - Даниэла, я знаю,  что  вела  себя  плохо  и  наговорила  тебе  много
обидного, - сказала Моника, не поднимая глаз.
      - Как хорошо, что ты это поняла, - сухо ответила Даниэла.
      - Я больше не буду слушать Летисию. Клянусь тебе. Я  хочу  быть  твоей
подругой и чтобы ты любила меня, - сказала Моника.  В  голосе  ее  слышались
слезы.
      - Хорошо, Моника. Посмотрим. Сейчас я очень расстроена  и  плохо  себя
чувствую. Я не хочу еще раз обмануться в тебе, - сказала Даниэла, заканчивая
тягостное объяснение.
     Она припомнила этот разговор ночью,  когда,  взволнованная  предстоящим
радостным событием, долго лежала  без  сна.  Конечно,  она  простит  Монику,
только бы все было хорошо. Но вдруг (ей показалось, что она  еще  не  успела
заснуть, только прикрыла глаза) она увидела склонившуюся  над  ней  крупную,
странной формы лысую голову, немигающие темные глаза и крепко  сжатые  губы.
Она в ужасе проснулась. Боже! Да ведь это  тот  человек,  который  сидел  за
рулем трайлера, преследующего ее  машину.  Сердце  у  нее  бешено  забилось.
Казалось его тяжелые удары заполнили всю спальню, она не могла пошевелиться.
Когда же этот кошмар перестанет преследовать ее? А вдруг это  опять...  Нет,
нет, ни о чем плохом она и думать не хочет. Даниэла долго  лежала  без  сна,
прислушиваясь к ровному дыханию мужа.
     Утром, отряхнув свой сон, как наваждение, она,  трепеща  от  радостного
ожидания, под руку с Хуаном Антонио  вошла  в  больницу,  быстро  прошла  по
коридору, нетерпеливо открыла дверь, которая отделяла ее от сына, и ...
      - Хуан Антонио, его нет... Его там нет...
      - Наверное, одевают, чтобы отдать нам. А может, решили оставить еще на
пару деньков.
      - Нет, нет, - встревоженно сказала Даниэла. - Ни на одну минуту! Давай
пойдем к врачу.
     Но доктор Карранса сам торопливо вошел в комнату. Даниэла  бросилась  к
нему.
      - Доктор, я всю ночь не спала от волнения! Наконец-то мы можем забрать
нашего мальчика.
     Доктор Карранса молчал, переводя взгляд с Хуана Антонио на Даниэлу.
      - Даниэла,  Хуан  Антонио,  не  знаю,  как   сказать   вам,   но   это
невозможно, - выговорил он наконец.
      - Вот видишь? - заволновалась Даниэла. - Я  так  и  знала:  что-нибудь
случится. Почему я не могу забрать его?  Только  не  говорите  мне,  что  он
должен остаться здесь еще на неделю.
      - Даниэла, Хуан Антонио, я не знаю, как это  произошло,  но  у  вашего
малыша остановилось сердце. Ваш сын умер.
      - Умер? - не поняла Даниэла. - Умер? С ним же все было хорошо...
      - Так иногда бывает, - тихо сказал врач.
      - Нет, нет, это невозможно. - Даниэла подняла руки, как  бы  защищаясь
от услышанного. - Вы пошутили. Но это плохая шутка. Я не  верю.  Господь  не
мог его отнять. Это слишком жестоко. Нет... Нет...
      - Дорогая... - повернулся к ней побледневший Хуан Антонио.
      - Мой ребенок... Мой маленький Хуан Мануэль... Я никогда уже не возьму
его на руки? Никогда не смогу быть матерью? Нет, не могу поверить.
      - Дорогая, не терзайся так, - пытался успокоить  ее  потрясенный  Хуан
Антонио.
      - Не могу, не могу, не могу... Он никогда не улыбнется мне. Не  скажет
"мама". Не будет спать в своей кроватке. Я  этого  не  вынесу.  Разве  можно
пережить эту боль?
     Хуан Антонио прижал ее к себе.
      - Довольно, не разрывай мне сердце. Даниэла оттолкнула его.
      - Я  никогда  не  смогу  быть  счастливой  без   моего   сына,   моего
маленького. - Она стремительно бросилась к врачу.  -  Я  хочу  видеть  моего
сына. Хочу взять его на руки хотя бы единственный раз в  жизни.  Пожалуйста,
доктор.
      - Не мучай себя, - снова попытался успокоить ее Хуан Антонио.
      - Прошу вас, доктор. - Даниэла опустилась на колени. -  Скажи  ему,  -
умоляюще обратилась она к Хуану Антонио, - пусть мне позволят его увидеть.
     Доктор Карранса вызвал сестру.
     Через некоторое время рыдающей Даниэле  подали  завернутое  в  байковое
одеяльце с белой косынкой на голове маленькое тельце. Уже остывшее.  Даниэла
прижала его к своей груди, жадно вглядываясь в неподвижное личико.  Сидя  на
полу, раскачиваясь от невыносимой боли, она горестно выкликала  мучительные,
страшные  своей  непоправимостью  слова,  слова  прощания  с  несостоявшейся
жизнью:
      - Сыночек мой, ты уже никогда не вырастешь, никогда... Я не увижу, как
ты начнешь ходить... Я не смогу обнять тебя, прижать к  своей  груди,  я  не
буду пеленать тебя и не спою тебе колыбельную...  Спи,  мой  любимый,  усни.
Спи, спи... Боже, за что ты наказываешь меня? Я не могу поверить. За что? За
что? Так не должно быть. Я не верю...
     Муж попытался было отнять у нее мертвого  ребенка,  но  Даниэла  только
крепче прижала его к себе.  Хуан  Антонио  и  доктор,  потрясенные  глубиной
страдания, стояли над баюкающей ребенка Даниэлой,  тщетно  пытаясь  прервать
эту  рвущую  душу  сцену.  Наконец,   Каррансе   удалось   сделать   Даниэле
успокаивающий укол и только тогда она выпустила тельце  сына  из  неожиданно
ослабевших рук.

     * * *

     ...А в доме Хуана Антонио  и  Даниэлы  шли  приготовления  к  радостной
встрече. Неутомимая, несмотря на беременность, Джина  вспомнила,  какое  это
было веселое, романтическое  зрелище  -  гроздья  цветных  шаров  и  большой
плакат,  которыми  когда-то  встретил  Хуан  Антонио  Даниэлу   на   площади
Индепенденсиа. И она решила напомнить им о том  счастливом  дне.  С  помощью
Сонии она развесила по всему дому  нарядные  разноцветные  шары.  Херардо  с
Филипе приладили над входом в дом большой плакат: "Добро пожаловать, Даниэла
и Хуан Мануэль!"
     Долорес, примчавшаяся на мотоцикле со всем своим  семейством,  добавила
шума к общему веселью. За суетой, музыкой и оживленными разговорами они чуть
было не пропустили въехавшую в ворота машину.
     Джина кинулась к дверям.
      - Я первая хочу видеть маленького.
     Но Хуан Антонио и Даниэла уже входили в гостиную. Одни. Без ребенка.
      - А где малыш? - спросила удивленная Джина.
      - Он умер,  умер,  умер!..  -  Даниэла,  закрыв  лицо  руками,  громко
разрыдалась. Джина бросилась к ней.
      - У меня уже нет ребенка, Джина. Единственный раз я смогла прижать его
к себе, но мой мальчик был уже мертв. Что я такого сделала? За что? За какие
грехи Господь отобрал у меня сына?
      - Не надо. - По лицу Джины катились слезы. -  Ты  самая  замечательная
женщина, которую я знаю.
      - Джина, без сына я не хочу жить. Я должна была умереть вместе с  ним.
Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Счастье  -  это  только  мираж.
Когда мы думаем, что достигли  его  вершины,  что-нибудь  случается.  Всегда
что-нибудь случается...
     Джина и Хуан Антонио увели едва стоявшую на ногах Даниэлу в спальню.

     Глава 28

     После похорон Даниэла попросила всех уйти и осталась  одна.  Потянулась
длинная череда серых безликих дней. Как будто издали, Даниэла  видела  Хуана
Антонио, который говорил ей какие-то ненужные, ничего не  значащие  слова  о
том, что она должна вернуться на работу, что нельзя жить воспоминаниями, что
пора,  наконец,  примириться  со  случившимся..  Однажды  он  предложил   ей
усыновить ребенка. Странно, что  он  предложил  это.  Как-будто  она  сможет
забыть о своем сыне. Появлялась Джина, она звала ее пройтись  по  магазинам,
встряхнуться, говорила что-то о Доме моделей, о том, что нужно взять себя  в
руки. Зачем брать себя в руки, недоумевала Даниэла, зачем?
     "Но жизнь продолжается, - убеждала ее Джина. -  Надо  жить.  Время  все
лечит. Ты - сильная  женщина.  Не  забывай,  что  мы,  богини,  должны  быть
сильными и не имеем права плакать". -  "Нет,  я  не  богиня.  Я  всего  лишь
несчастная женщина, потерявшая надежду. Женщина, которую никто и никогда  не
назовет мамой", - отвечала Даниэла.

     * * *

     В  эту  ночь  ей  опять  приснился  хохочущий  Альберто,  и  она  снова
проснулась с ощущением подстерегающей ее беды. Но  что  может  случиться  на
этот раз? Страшнее того, что произошло, быть ничего не может.
     Во второй половине дня раздался телефонный звонок. Сама не зная почему,
Даниэла сняла трубку, хотя за все эти дни она ни разу не подошла к телефону.
Резкий мужской голос осведомился кто у телефона и коротко сообщил,  что  это
он преследовал ее машину, а наняла его одна сеньора по имени Ирене. "Вам это
что-нибудь говорит?" - спросил он и повесил трубку. Даниэла была  потрясена.
Что-то ей подсказывало, что этому странному - и  страшному  -  звонку  можно
верить.
     Вечером Даниэла рассказала мужу  о  звонке,  Хуан  Антонио  отказывался
верить, - это чья-то дурная шутка. Ирене  расчетлива,  цинична,  но  она  не
убийца. Хотя, с  другой  стороны,  если  наезд  на  машину  Даниэлы  не  был
случайностью, кто-нибудь его подстроил. "Не дай Бог,  это  и  в  самом  деле
работа Ирене, - сказал он, - тогда она уже ничего в  этой  жизни  больше  не
сделает". И они приняли решение повидать Ирене. "Если она причастна к гибели
ребенка, я пойму это по одному ее слову, взгляду...  И  если  это  так,  она
будет наказана, не мной - жизнью!" - думала Даниэла, готовясь к визиту.
     Когда служанка доложила, что ее спрашивает Хуан Антонио Мендес Давила с
женой, Ирене заметалась по комнате. Неужели этот  мерзавец  Херман  исполнил
угрозу и рассказал обо всем Даниэле? Что же теперь будет?
      - Скажи им, что меня нет дома, - приказала она служанке. -  Скажи  им,
что я сплю, купаюсь в ванне. Выдумай что угодно. Только не впускай их!
     Но Хуан Антонио и Даниэла уже входили  в  гостиную.  Даниэла,  бледная,
похудевшая, в черном траурном платье, быстро подошла к Ирене и  схватила  ее
за плечи.
      - Ты должна нам кое-что объяснить, - глухо сказала она.
      - Объяснить? Вам? - Ирене вырвалась из рук Даниэлы. - Уходите  отсюда.
Я слышала об аварии и о  том,  что  у  тебя  погиб  ребенок.  Я  тебе  очень
сочувствую. (Она вспомнила, что когда читала в газете о смерти  ребенка,  не
смогла удержаться от смеха: наконец-то кара настигла  эту  нахалку.)  Но  ты
сама это заслужила.
      - Какой  цинизм,  -  возмутилась  Даниэла.  -  Мне  позвонил  человек,
которого ты наняла, чтобы убить меня.
      - Это смешно. - Ирене скривила губы. - Я не способна ни на что  такое.
Я не хочу сказать, что люблю тебя. Нет.
     После того, что ты мне  сделала,  это  невозможно.  Но  ведь  я  же  не
убийца...
      - Тогда кто мне звонил и зачем? - настаивала Даниэла.
      - Откуда я знаю? Кто-то из твоих врагов.
     Хуан Антонио понял всю бесплодность этих разговоров и взял Даниэлу  под
руку.
      - Нам лучше уйти.
     Даниэла, истощившая свои силы в этом последнем порыве ярости, позволила
себя увести. На пороге она обернулась.
      - Я верю, что Господь все видит и все  знает.  Если  ты  действительно
убила моего сына, наказание последует  неминуемо.  Рано  или  поздно  правда
всегда выходит наружу.
     Даниэла, рыдая, села в машину.

     * * *

     Ирене уже давно ненавидела свой  дом,  к  которому  ревнивый  Леопольдо
приковал ее надежной цепью - деньгами. Теперь он уже не стеснялся с Ирене  и
заставлял ее беспрекословно выполнять все свои капризы. Она  ненавидела  его
друзей - мерзких старикашек, перед которыми он  заставлял  ее  танцевать,  в
любое время суток готовить им кофе и - всегда улыбаться. Ирене  чувствовала,
что   ей   надо   кому-нибудь   пожаловаться   на   жизнь,   рассказать    о
"несправедливости" Даниэлы. Она недолго напрягала память, - круг  ее  друзей
был не слишком обширен, - и набрала номер телефона Ракель.
     ...Они втроем сидели в уютном  прохладном  кафе  и,  не  торопясь,  ели
мороженое.
      - Ну, это уж слишком, - возмущалась Ирене. - Как Даниэла может думать,
что я способна на такое?
     Ракель пристально посмотрела на нее.
      - А ты не способна?
      - Разумеется, нет. И ты еще смеешь сомневаться? - возмутилась Ирене.
     Что-то в ее тоне задело Долорес, до этого молча прислушивающуюся  к  их
разговору.
      - Надеюсь, что ты говоришь правду, Ирене, - сказала она. - Потому  что
муки совести - это не пустой звук и рано или поздно...
      - Почему вы все время стараетесь задеть меня? - перебила ее  Ирене  и,
давая выход накопившейся злобе, с ненавистью глядя на Ракель, закричала:
      - Ты-то не притворяйся! Разница между тобой и мной в том, что я  вышла
замуж по расчету, за старика. Да,  я  это  признаю.  А  ты  вышла  замуж  за
вульгарного зануду, но тоже по расчету. И не хочешь в этом признаваться.
      - Я больше не хочу тебя видеть, Ирене. Никогда, - сказала побледневшая
Ракель.
      - Наконец-то в чем-то наши желания совпали, -  Ирене  поднялась  из-за
стола. - Твой удел не только прозябать в бедности, ты еще вынуждена  растить
детей   и   терпеть   сумасшедшую   старуху,   которая    вообразила    себя
пятнадцатилетней девочкой.
      - Какой ужас! - всплеснула руками  Долорес.  -  Подумать  только,  эта
негодяйка даже меня не пощадила.

     * * *

     Даниэла по-прежнему проводила дни в своей  комнате,  и  даже  Джина  не
могла ее расшевелить. Хуан Антонио стал реже бывать дома: ему казалось, что,
когда они вместе, боль утраты чувствуется сильнее, да к тому же, положа руку
на сердце, его стала раздражать затянувшаяся депрессия жены. "Как бы ни было
тяжело, - убеждал он  Даниэлу,  -  надо  жить,  ведь  теперь  ничего  нельзя
изменить - ни слезами, ни затворничеством".  Переживала  и  Моника,  не  раз
пытавшаяся убедить Даниэлу в том, что она ее любит,  так  же  как  любила  и
умершего братика. К тому же у  нее  появилась  тайна,  которой  она  жаждала
поделиться с Даниэлой: Лало недавно  предложил  ей  стать  его  невестой.  И
теперь ей очень  хотелось  выяснить,  в  каком  возрасте  появился  жених  у
Даниэлы. Беспокоила ее и Летисия: Фико, друг Лало по старому дому,  влюбился
в нее и все время передавал для нее  подарки:  засушенный  цветок,  красивую
коробочку, открытку, а вздорная Летисия даже  слышать  не  хотела  об  "этом
уроде", как она называла Фико. Но печальный вид Даниэлы, глаза, полные слез,
погасший  взгляд,  словно  непреодолимый  барьер,   останавливали   девочку,
заставляли сжиматься ее детское сердечко. "Даниэла похожа на птицу,  которой
подрезали крылья", - заметила как-то Мария, всей душой  сострадающая  бедной
женщине. И Моника хорошо поняла, что она хотела сказать.
     Однажды Моника поливала цветы и увидела  Даниэлу,  с  отрешенным  видом
идущую по саду. Девочка подбежала к ней и спросила, как она себя чувствует.
      - Какое это имеет значение? - безучастно проговорила Даниэла.
      - Даниэла, - с чувством сказала Моника, - я тебя люблю, я  люблю  тебя
больше, чем думала раньше.
      - Спасибо, Моника, - ответила Даниэла помолчав, - но  теперь  мне  это
безразлично. - Она присела на парапет фонтана, нервно обрывая лепестки розы.
      - Ты должна выздороветь, - проникновенно сказала девочка, глядя  ей  в
глаза. - Ты нужна нам всем!
      - Нет, никому я не нужна. Лучше бы мне умереть. Это все, что я хочу.
      - Не говори так. Я этого не переживу, - со слезами на  глазах  сказала
Моника, не решаясь обнять Даниэлу и даже подойти к ней поближе.
      - Тебе ведь будет лучше без мачехи. Они все ведьмы. Или ты уже забыла?
      - Ты мне не мачеха, - тихо сказала девочка, глядя ей в глаза.
      - А кто же?
      - Ты... моя мама. Мама. Я люблю тебя, мама. Даниэла подняла к  девочке
заплаканное лицо:
      - Моника, повтори! Ты сказала... - Она уронила цветок.
      - Мама! Мама! - рыдала девочка, обнимая ее.

     Глава 29

     Прошло восемь лет. Из пухлого большеглазого ребенка Моника превратилась
в красивую девушку; счастливые, ничем  не  омраченные  отношения  Даниэлы  с
любимой дочерью, казалось, сделали их даже внешне похожими  друг  на  друга:
высокие скулы, короткий прямой носик, пушистые, загнутые ресницы  и  большие
яркие глаза. Золотистые волосы были дополнительным украшением этой  высокой,
хорошо сложенной девушки. Дом моделей Даниэлы Лоренте процветал:  она  вышла
на зарубежные рынки, новый стиль мужской одежды под названием "Хуан Антонио"
принес ей широкую известность.
     Даниэла,  по-прежнему  красивая,  безупречно  элегантная,  обаятельная,
пребывавшая всегда в хорошем ровном настроении, по праву считалась идеальной
женой; так  же  как  Хуан  Антонио,  импозантный,  преуспевающий  бизнесмен,
гордящийся своей женой, - был великолепным мужем.  Одним  словом,  идеальная
супружеская чета. Чего нельзя было сказать о Джине и Филипе.
     Джина мучительно переживала  свой  возраст:  конечно,  у  нее  чудесные
дети -  восьмилетняя  Джина  Даниэла,  или  попросту  Бебес,  и  шестилетний
Густаво, - но ведь годы уходят и,  хотя  она  по-прежнему  чувствовала  себя
молодой и красивой, нужно торопиться жить  -  время  сурово  и  безжалостно.
Прошедшие годы совершенно не изменили Джину. Все такая  же  непредсказуемая,
импульсивная, легко переходящая от слез  к  хохоту,  она  так  и  не  смогла
остепениться, превратиться в  примерную  жену  и  мать.  Стань  она  скучной
домашней хозяйкой, это была бы уже не Джина. Совсем не то Филипе.  Теперь  в
нем невозможно было угадать молодого человека, который  приехал  на  свадьбу
Даниэлы и Хуана Антонио верхом на "Стройной Малышке".  Больше  всего  Филипе
хотелось спокойной размеренной жизни: работа,  дом,  вкусный  обед,  любимая
жена, дети, и, наконец, удобное кресло и газета. Все остальное ему  казалось
лишними хлопотами. Зачем  идти  вечером  в  ресторан  или  бар,  если  можно
прекрасно поужинать дома? Дома даже лучше -  не  нужно  повязывать  галстук,
можно вылезти из пиджака. Так что жизнь Филипе была  бы  вполне  счастливой,
если бы не жена. Джина постоянно тормошила его,  куда-то  звала,  требовала,
чтобы он шел вместе с ней. Она тосковала по  шумным  развлечениям,  веселому
обществу, где она сверкала бы как раньше. А для Филипе  лучшим  развлечением
стало спокойное чтение газеты под звуки голосов детей.
     Джину это выводило из себя. Ленивый флегматичный муж-домосед  с  каждым
днем раздражал ее все больше. Давно прошли те  первые  годы  их  супружеской
жизни, когда ей казалось, что она купается в счастье. Теперь  же  замужество
все чаще стало казаться ей самой большой  ошибкой,  какую  она  совершила  в
жизни. Ханс... Он был такой красивый, обходительный, так  ценил  ее...  Увы,
она выбрала Филипе.
     Тогда, восемь лет назад, все представлялось совершенно
     другим. В характере  Джины  было  ставить  перед  собой  цель  и  затем
добиваться своего. Ей нужна была борьба. Когда-то такой целью было  создание
вместе с Даниэлой Дома моделей. Затем целью  стало  добиться,  чтобы  Филипе
женился на ней, но  как  только  цель  оказалась  достигнутой,  он  стал  ей
неинтересен. Конечно, у Джины была любимая работа и дети, но этого  ей  было
мало. Она болезненно переживала, что молодость уходит и уходит  так  скучно,
так прозаично. Недовольство жизнью  нарастало,  а  вместе  с  ним  приходило
раздражение на Филипе.
     Теперь уже не проходило и дня без ссор  с  мужем.  Ссоры  возникали  по
любому поводу и без повода. Джине достаточно было увидеть, что Филипе  берет
в руки газету, и она тут же взрывалась, кричала на  него,  говорила  обидные
колкости. Как всегда в таких случаях больше всего от ссор родителей страдали
дети. Ведь Бебес и маленький Густавито любили родителей одинаково, и им было
тяжело видеть, как самые близкие им  люди  кричат,  стараются  сказать  друг
другу что-то обидное. Джина понимала это, но не могла остановиться.  Не  без
зависти смотрела она на жизнь подруги - Даниэла и Хуан Антонио, как  прежде,
были влюблены друг в друга. Их чувство не утратило свежести, не  потускнело.
Повседневность, будничная рутина  отступали  перед  их  умением  и  желанием
сохранить свою любовь. Джина завидовала такому постоянству, на которое  сама
не была способна.
     Чем больше Филипе раздражал Джину своей неподвижностью и  сибаритством,
тем больше она металась, напоминая птицу в  клетке.  Она  бесконечно  меняла
наряды,  прически,  то  избирая  себе  деловой,  почти  мужской  стиль,   то
подчеркивала женственность. Но все это только внешне разнообразило ее жизнь,
суть же оставалась ужасающе неизменной: работа, дети, Филипе, уткнувшийся  в
газету. Терпение покидало Джину.
     А Филипе был полностью доволен  своей  жизнью:  днем  -  любимое  дело,
вечером - газета, телевизор, дети. Что еще  нужно  семейному  человеку,  без
сожаления оставившему позади молодость? Ведь выросло уже новое поколение...
     А у нового поколения были свои проблемы.
     Даниэла уже несколько дней замечала: ее дочь  что-то  гнетет.  А  вчера
Моника неожиданно сказала ей: "Я хочу, чтобы ты знала: если  когда-нибудь  я
совершу ошибку, то меньше всего хотела бы, чтобы ты  из-за  меня  страдала".
Даниэла встревоженно взглянула на дочь, но  та  заторопилась  -  она  должна
заехать к Маргарите.
     Моника  действительно  торопилась  к  подруге   -   излить   ей   душу,
посоветоваться, что делать дальше. Вчера выяснилось  окончательно  -  у  нее
будет ребенок. Моника была в ужасе: как ей об этом сказать родителям  -  она
всегда считалась примерной дочерью, все эти годы будто стояла на  пьедестале
и вот теперь... К тому же, кто знает,  как  отнесутся  родители  к  отцу  ее
будущего ребенка? Ведь он взрослый мужчина, почти ровесник ее отца, и, кроме
того, маме так всегда нравился  Лало.  Лало...  Он  любит  ее,  а  она,  она
испытывает к нему лишь дружеские чувства, не более. А тот человек покорил ее
сразу, с первого же дня их случайного знакомства.

     * * *

     Она  сдала  тогда  первый  выпускной  экзамен  и   пошла   в   соседнее
кафе-мороженое,  чтобы  подождать  там  Маргариту  и  Летисию,  которые  еще
готовились к ответу.  За  ее  столик  подсел  интересный  мужчина;  быстрый,
энергичный, спортивного вида, с живым взглядом карих глаз, с мягкой  улыбкой
на подвижном лице и длинной серьгой в виде черта в одном ухе. Он спросил ее,
какое мороженое она предпочитает, и заказал  себе  тот  же  самое.  Ах,  это
мороженое... Моника улыбнулась, вспомнив,  сколько  мороженого  покупали  ей
Сония и дядя Рамон. Бедняжка Сония. В последние годы она сильно  сдала  и  к
тому же совсем  перестала  обращать  на  себя  внимание.  Даже  папа  как-то
удивлялся, почему она так безвкусно одевается. Да еще большие круглые очки в
черной оправе! Зато дядя Рамон стал настоящим красавцем. Они с Маргаритой  с
удовольствие болтали с ним, когда у него находилось для них время.

     * * *

     ...Она расцеловалась с Маргаритой, бросилась в кресло и расплакалась:
      - Маргарита, я в отчаянии! Не знаю, как это могло со мной случиться.
     Зеленоватые  глаза  Маргариты  с  тревогой  смотрели  на   нее   из-под
полукружья густых черных бровей.
      - Расскажи Даниэле, она тебя поймет и сможет что-нибудь  посоветовать.
И  ему  расскажи,  он  тоже  должен  нести  ответственность.   -   Маргарита
помолчала. - В последнее время нам всем приходится несладко. Мне,  например,
совсем не нравится то мужчина, с  которым  встречается  моя  мама.  Недавно,
когда мы сидели в кафе, он "перепутал" под столом мамину ногу  с  моей.  Мне
пришлось дать ему пощечину.
     Моника взглянула на  подругу.  Ей  показалось  даже,  что  и  без  того
маленькое личико Маргариты еще больше осунулось и побледнело.  Но  Маргарита
уже махнула рукой:
      - Ах, ладно. У тебя проблемы посерьезнее.
     Моника решила последовать совету Маргариты  и  не  откладывать  дело  в
долгий ящик. Она села в  машину  и  вскоре  уже  выходила  у  дома  довольно
мрачного вида, расположившегося ярусами на склоне  невысокого  холма.  Когда
Моника была здесь первый раз, она удивилась, насколько интерьер  этого  дома
соответствовал его внешнему виду:  блеклые  стены  гостиной,  всегда  легкий
полумрак  -  как  будто  свет  избегал  заглядывать  в  единственное   окно,
выходившее на север, - симметрия абстрактной графики на стенах. Дорогой,  но
холодный дом.
     Он радостно обнял ее, усадил рядом с собой на диване. Но Моника встала,
нервно заходила по комнате, стараясь справиться с волнением.
      - Дорогой, я в отчаянии. Не знаю, как сказать об этом родителям... Они
меня убьют... Ты должен помочь мне. Я беременна.
     Он принял известие совершенно спокойно, как будто ожидал это услышать.
      - Не мучь себя, любовь моя! То, что произошло с тобой, -  естественное
явление, - только и сказал он.
      - Тебе легко говорить, тебя родители не воспитывали  в  таких  строгих
правилах...
      - Ты что, уже не любишь меня? - Он крепко обнял ее.
      - Зачем ты спрашиваешь, если и так  знаешь  ответ.  Я  страстно  люблю
тебя! Ты научил меня любить. Из девчонки сделал меня женщиной...
      - Тогда, в чем же дело? Нам надо поговорить с твоими родителями.  Судя
по тому, что ты мне рассказывала о своей матери, я уверен, она  отнесется  к
нам с пониманием. Я очень хочу познакомиться с ней.
      - Ты будешь от нее в восторге, - просияла Моника. -  Моя  мама  -  это
прелесть!
      - Да, могу себе представить... - сказал он с едва заметной усмешкой.
     Монике стало легче. К тому же,  приехав  домой,  она  поделилась  своим
секретом с Марией: взяв с нее обещание ничего  не  говорить  родителям,  она
рассказала ей о своем женихе. И Мария посоветовала ей привести  его  в  дом.
Ходить к мужчине - неприлично и, как бы  не  менялись  времена,  уважение  и
достоинство никогда не выйдут из моды, учила она Монику.

     * * *

     Маргарита долго раздумывала, имеет ли она право на этот  шаг.  А  потом
решила: да, имеет, ведь Моника ее ближайшая подруга;  она  не  может  больше
видеть, как та мучается, не решаясь рассказать обо  всем  матери.  Маргарита
отправилась в Дом моделей.

     * * *

     День выдался довольно гнетущим. Начать с того,  что  сегодня  ночью  ей
опять приснился тот трайлер - человек с головой странной формы возился около
колеса, и, когда ее машина проехала  мимо,  поднял  голову  и  посмотрел  ей
вслед. Неужели призраки прошлого никогда не оставят ее? Вот и Джина,  говоря
о выросшем за последние годы торговом обороте, упомянула вдруг об  Альберто:
что было бы с ними теперь, если бы они не раскрыли тогда его махинации?! Ах,
зачем она только вспомнила об этом - не успеешь оглянуться, как пройдут  два
года и Альберто  выйдет  из  тюрьмы.  Впрочем,  теперь  он  ее  врасплох  не
застанет.
     Когда они с Джиной уже заканчивали разговор, вошла  Маргарита.  Даниэла
всегда, выделяла из подруг дочери эту спокойную,  доброжелательную  девочку,
превратившуюся теперь в стройную девушку с пышными белокурыми  волосами.  Но
сегодня Маргарита  была  странно  молчалива,  а  когда  Да-низла  попыталась
разговорить ее, посмотрела на нее своими зеленоватыми глазами и выпалила:
      - Вы должны знать, что Моника ждет ребенка.
      - Что ты говоришь! - Даниэла почувствовала, что кровь отхлынула от  ее
лица.
      - Я рассказала вам это не ради сплетни, а лишь потому, что  только  вы
одна знаете, как поступить.
      - Господи, я видела, что с ней творится что-то неладное, но я даже  не
думала... Бедная девочка, она, наверное, ужасно страдает...
     Даниэла решила начать действовать немедленно и спросила  Маргариту,  не
знает ли она адрес того парня. Маргарита взяла листок бумаги, написала адрес
и протянула Даниэле.
      - Вот, это адрес Альберто. Один раз я была у него с Моникой.
     У Даниэлы оборвалось сердце.
      - Этого типа зовут  Альберто?  А  как  его  фамилия?  Но  фамилии  его
Маргарита не знала.

     * * *

     Даниэла  быстро  вышла  из  машины  и  по  широкому  подъездному   пути
направилась к дому. Ей  открыл  дверь  мужчина  невысокого  роста,  плотного
телосложения, лет тридцати с небольшим.
      - Так вот вы какой! - бросила ему с порога разгневанная Даниэла. -  По
дороге сюда я пыталась представить себе ваше лицо...
      - Извините, сеньора, - перебил мужчина, - я вас не понимаю.
      - Ах, не понимаете!  -  возмутилась  Даниэла.  -  Меня  зовут  Даниэла
Лоренте Мендес Давила. Надеюсь, теперь вам все ясно?
     Мужчина в раздумье посмотрел на нее.
      - Вы мать...
      - Да, я мать Моники.
      - Вы  ошибаетесь,  сеньора,  я  не  Альберто.  Даниэла  извинилась   и
решительно уселась на диван.
      - Я не уйду отсюда до тех пор, пока не поговорю с ним. Ждать  пришлось
недолго. Вскоре распахнулась дверь и в комнату вошел...
     Альберто по-кошачьи перепрыгнул через диван  и  встал  перед  Даниэлой,
обнажив в улыбке ряд мелких зубов:
      - Ну просто как в сказке. Вот мы с тобой и встретились. Ты  ничего  не
хочешь мне сказать?
      - Нет... Нет... - отступила от  него  Даниэла,  все  еще  не  в  силах
осознать случившееся.
      - Как видишь, ты напрасно старалась. За эти восемь лет  я  не  умер  в
тюрьме.
     Несмотря на ужас, растерянность, нахлынувшие на нее,  Даниэла  все-таки
заметила: внешне Альберто изменился мало, но в нем появилось что-то новое  -
он все  время  дергался,  кривлялся,  размахивал  руками...  И  эта  нелепая
серьга... Какой же он мерзкий!
      - Нет! Нет! Нет! - закричала Даниэла. - Будь ты проклят!
      - Только одно придавало мне силы, Даниэла...
      - Будь ты проклят! - опять закричала она, топая нргами и  наступая  на
него.
      - ...Мысль о том, что я должен вернуться и расквитаться с тобой.
      - Послушай, - попыталась сдержать себя Даниэла, - но в чем провинилась
Моника? Почему она должна стать жертвой твоей злопамятности?
     Альберто бросился на  диван  и,  вытянув  шею,  скривившись  в  злобной
гримасе, с расстановкой произнес:
      - Это еще только начало, Даниэла. Как ты желаешь: чтобы я так  к  тебе
обращался или чтобы уже сейчас  стал  называть  тебя  мамой?  Нет  худа  без
добра, - Альберто искоса наблюдал за реакцией Даниэлы, - ты  же  не  теряешь
дочь, наоборот, теперь у тебя будет еще и сын.
      - Ты больше не подойдешь к Монике даже на пушечный выстрел, - с  тихой
яростью сказала Даниэла. - Я тебя предупреждаю.
      - Как ты можешь мне помешать? - усмехнувшись, спросил Альберто.
      - Я ей все расскажу. Когда она узнает, кто ты такой на самом деле...
      - Я отец ее будущего ребенка.
      - Этот ребенок обойдется без отца, тем более такого, как  ты.  Ты  еще
получишь по заслугам, ты просто не знаешь, что может сделать  мать,  защищая
своих детей.
      - Ты, наверное, думаешь, что я испугался? Смотри. Я  просто  дрожу  от
страха. - И, вскочив  с  дивана,  Альберто  задергался,  изображая,  как  он
боится.
     Взглянув на него ненавидящим взглядом, Даниэла  выбежала  из  мрачного,
как подземелье, дома на яркий солнечный свет.
     В Доме  моделей  ее  встретила  Джина.  Едва  взглянув  на  окаменевшую
Даниэлу, она поняла, случилось что-то ужасное, и взволнованно спросила:
      - Ну что, он негодяй, да?
      - Хуже, - тихо сказала Даниэла. - Это  тот  Альберто,  которого  мы  с
тобой знаем, - Альберто Сауседо.
     Джина молча опустилась на стул рядом с подругой.

     * * *

     Когда Даниэла приехала на обед, Хуан Антонио и Моника  были  уже  дома.
Хуан Антонио только что уволил пьяницу Арселию,  мать  Фико,  -  теперь  уже
Федерико, способного молодого  человека,  работающего  в  его  офисе.  После
смерти мужа Арселия сама пристрастилась к бутылке, невзирая на все просьбы и
мольбы сына. И спилась окончательно.  Хуану  Антонио  было  жаль  парня,  но
терпеть в доме пьяную горничную он больше не собирался.
     Стремительно войдя в гостиную, не обращая внимания  на  Хуана  Антонио,
Даниэла бросила:
      - Идем в твою комнату, Моника. Нам надо поговорить!  Моника  пошла  за
ней. Закрыв за собой дверь, Даниэла взволнованно повернулась к дочери:
      - Почему ты мне ничего не сказала? Сегодня у меня была Маргарита.
      - Сплетница! - воскликнула Моника. - Я так хотела, чтобы никто  ничего
не знал.
      - Ты не представляешь, что ты натворила!
      - Мама, ты должна меня понять правильно...
      - Я была у Альберто...
      - Значит, теперь ты знаешь, какой это удивительный  человек.  Мамочка,
мы с ним поженимся, - радостно сказала Моника, чувствуя, как у  нее  с  души
свалился камень.
      - Никогда! Никогда! Слышишь? - закричала вне себя Даниэла.
      - Мама, пожалуйста, пойми меня... - Моника расплакалась.
      - Ты больше никогда его не увидишь! Я еще могла бы понять, если бы  на
его месте был другой человек, но чтобы он!
      - Но почему, мама? Почему?
     В гневе, в отчаянии, не слыша друг друга, они кричали,
     думая каждая о своем и  удивляясь  ответному  непониманию:  как  Моника
может любить этого подлеца! Как мама не видит,  что  Альберто  замечательный
человек? Наконец Даниэла в отчаянии сказала:
      - Я чувствую себя как в аду. Дочка, когда-то  Альберто  искалечил  мою
жизнь, а теперь он добрался и до тебя.
      - Ты его знала? - удивленно спросила Моника.
      - Дочка, восемь с лишним лет назад он был моим  мужем...  -  выдохнула
Даниэла.
      - Нет! - Моника в отчаянии схватилась за голову,  с  ужасом  гладя  на
Даниэлу.
      - Он меня обманул, наш брак оказался недействительным, потому  что  он
не развелся со своей другой женой. Знаешь, кто она? Каролина. Да, да, Лало и
Рубен его сыновья.
      - Нет, нет...  -  Моника  качала  головой,  отказываясь  верить  своим
ушам. - Его дети? Нет! Нет! Это неправда, мама!
      - Альберто никогда меня не любил, он только жил на мои деньги. Он  вел
всю бухгалтерию в Доме моделей и крал у меня, сколько мог.
      - Боже мой! Боже мой!..
      - Херардо, Филипе и Джина  хорошо  его  знали.  Они  посоветовали  мне
подать в суд. Он этого заслуживал. Его посадили на десять лет, а  теперь  он
на свободе и мстит мне.
      - Мама, мамочка, мама... - Моника упала на кровать, забилась  в  угол.
На нее обрушился мир. Это  невозможно,  невероятно,  этого  не  может  быть.
Альберто всегда казался ей таким искренним.. Что же,  неужели  он...  Моника
подняла голову, недоуменно взглянула на Даниэлу: - Ты  хочешь  сказать,  что
Альберто только воспользовался мной, чтобы отомстить тебе?
      - Да, - твердо сказала Даниэла. - Он сказал мне об . этом при встрече.
Он хочет покончить со мной и знает, что ты мое самое уязвимое место,  потому
что я очень люблю тебя.
      - Мама, что же мне теперь делать? - потерянно спрашивала Моника, глядя
на мать заплаканными глазами. - Что же мне делать?
      - Я тебе помогу, - твердо  сказала  Даниэла.  -  Конечно,  нет  ничего
хорошего, что у тебя родится внебрачный ребенок, но это не так уж страшно.
      - Отец убьет меня, мама. Что я натворила!
      - Нет, нет! Пойдем поговорим с ним прямо сейчас.
      - Нет, мама! Нет! Я тебя умоляю.
     Но Даниэла настояла на своем. Хуан Антонио имеет право знать правду, и,
кроме того, он сможет безотлагательно объясниться с Альберто.
     Когда они спустились вниз, раздраженный Хуан Антонио сидел за столом  -
он опаздывает, а у его женщин завелись какие-то секреты.
     Не присаживаясь к столу, Даниэла быстро сказала:
      - Хуан Антонио, ты должен об этом знать. Моника ждет ребенка.
     Хуан Антонио, побледнев,  несколько  минут  молча  смотрел  на  Монику,
потом, отшвырнув салфетку, вскочил на ноги:
      - Что ты говоришь?
      - Об этом я узнала сегодня, как и о том, что  отца  ее  ребенка  зовут
Альберто Сауседо. Это мой бывший муж.
     Сжав кулаки, Хуан Антонио шагнул к дочери:
      - Как ты докатилась до этого? - Он резко встряхнул ее за плечи.
      - Папа, отпусти меня! - испугалась Моника.
      - Хуан Антонио, не надо, - мягко, но  решительно  сказала  Даниэла.  -
Альберто мстит мне.
     Негодованию Хуана Антонио не было предела. Потрясенная не  меньше  его,
Моника обещала никогда не встречаться с Альберто.

     Глава 30

     Вернувшись с работы, Джина заговорила с Филипе  о  Монике,  специально,
чтобы отвлечь  его  от  проклятой  газеты.  И  на  какое-то  время  она  его
действительно отвлекла.
      - Как? Что ты говоришь? - спросил он поверх газеты.
      - Ты должен знать, что происходит, Филипе.
      - При таких обстоятельствах, наверное, не стоит распускать сплетни,  -
заметил он.
      - Это вовсе не сплетни. Мы же давно знаем друг  друга,  у  нас  должны
быть общие печали и горести.
     Джина  вспомнила,  как  несколько  дней  назад,  после  прочувственного
разговора с Даниэлой, она решила наладить,
     наконец, отношения с  Филипе  -  в  последнее  время  даже  дети  стали
замечать, что они ссорятся, и это встревожило Джину. Вечером, уложив детей в
постель, она подсела к Филипе.
     "Я сейчас подумала, - сказала она, прижимаясь к нему, -  что  мы  ведем
себя, как дети. У нас двое малышей. Наш брак должен оставаться прочным.  Нам
обоим следует об этом позаботиться. Давай забудем о  всех  наших  ссорах.  В
этот вечер мне хочется сделать тебе приятное".
     Филипе оторвался от газеты и недоверчиво взглянул на нее.
     "Правда?" - "Правда. Иди ко мне." "Ты не шутишь?" - все еще  сомневался
Филипе. "Ненаглядный мой, - Джина придвинулась к нему еще ближе.  -  Дорогой
мой, ты, наверное, хочешь, чтобы я сделала для тебя что-нибудь особенное?"
     "Да, да..." - просиял Филипе.
     "Ну, что же ты все-таки хочешь?" - поторопила его Джина.
     "Чтобы ты испекла мне вот такой пирог с  ветчиной  (он  показал  размер
пирога), положила туда побольше сыра, сметаны, а сверху -  еще  два  стручка
перца, немного лучку, помидоров. Вот тогда я буду просто счастлив, Джина."
     Джина, покраснев, вскочила с дивана:
     "Попроси это у своей  тети,  дорогой.  Еще  никто,  слышишь,  никто  не
оскорблял меня так, как ты! Можешь спать на  этом  диване!  Вместе  с  твоей
газетой! Понял? Я теперь буду запираться от тебя на ключ в моей  спальне!  И
больше тебя туда не пущу!" - бушевала Джина.
     Но сообщение о Монике взволновало Филипе больше, чем показалось  Джине.
Ведь они с Херардо друзья, а Лало, сын Херардо, жених  Моники,  ни  о  какой
другой девушке парень даже слышать не хочет. Что же теперь будет?
     На следующий день, едва дождавшись прихода Херардо,  Филипе  пересказал
ему разговор с Джиной.
      - И знаешь, кто отец ребенка? - спросил он.
      - Понятия не имею, - ответил Херардо.
      - Держись, чтобы не упасть. - Филипе помолчал, передвинул  пепельницу,
зачем-то взглянул на секретаршу,  сидевшую  за  стеклянной  перегородкой.  -
Альберто. Альберто Сауседо.
     Херардо побледнел.
      - Этого не может быть, Филипе. Ты говоришь об  ужасных  и  невероятных
вещах. Когда Лало обо всем узнает... Мы были так счастливы в последние годы.
Конечно, Лало с болью вспоминал об  Альберто,  но  все  казалось  ему  таким
далеким...
      - Да, да... Опять у нас все не слава Богу, - сказал Филипе.
      - Это самая плохая новость, которую  я  мог  от  тебя  узнать.  Бедная
Каролина, она этого не вынесет. Она не  вынесет  этого,  Филипе!  -  Херардо
схватился за голову.
      - Такова жизнь,  -  философски  заметил  Филипе.  -  Я  вот  тоже  так
переживал, когда Джина чуть было не ушла от меня. А теперь мне кажется,  что
если бы не дети, я бы сам с ней расстался.
      - Ты сошел с ума, Филипе, - Херардо с изумлением посмотрел на друга.
      - Но это действительно так.

     * * *

     Какими счастливыми были эти годы, думал  Херардо,  вспоминая  прожитое.
Они купили большой дом, где нашлась комната  и  для  Аманды,  которая  стала
теперь гораздо спокойнее и добрее; у них родилась Луисита, красавица, вся  в
бабушку; Лало - теперь уже Эдуардо, готовился стать студентом,  а  пока  что
работал у него  в  конторе.  И  хотя  Херардо  было  неприятно,  что  Моника
последние месяцы отвергает его, дело молодое - поправимое, считал он;  да  и
младший, Рубен, беспокоил только неугомонную Аманду - ей  не  нравились  его
уличные компании да и к тому же пару раз она застала внука  с  сигаретой  во
рту.
     Дождавшись конца рабочего дня,  Херардо  поспешил  домой.  Не  дослушав
обычных жалоб Аманды на Рубена, но стараясь не выдать  своего  волнения,  он
сказал:
      - Вы даже не представляете... Альберто вышел на свободу. Его выпустили
раньше, чем мы ожидали.
      - И Лало... - начала Каролина и в ужасе остановилась.
      - Нет, нет, Альберто  не  видел  Лало,  -  ответил  Херардо.  -  Но  к
сожалению... - он помолчал, - к сожалению,  Альберто  и  есть  тот  человек,
из-за которого Моника бросила Лало. И это еще не  все,  -  продолжал  он,  -
Моника ждет от него ребенка.
     Каролина онемела. Она чувствовала: их спокойной жизни пришел  конец.  К
тому же вчера вечером Лало сказал ей, что собирается отпроситься с работы  и
пойти к Монике, чтобы решительно с ней объясниться. Бедный, бедный Лало!

     * * *

     Лало действительно не мог больше выносить холодного отчуждения  Моники,
ее уклончивых ответов. Уже несколько месяцев она избегает его,  не  хочет  с
ним разговаривать; он слышал, она встречается с мужчиной  много  старше  ее.
Возможно, это только слухи. Он должен, наконец, откровенно поговорить с  ней
и, если надо, помочь. Он отпросился с работы и поехал к Монике домой.  Мария
сказала, что она у Маргариты. Может, это к лучшему, подумал Лало.  Маргарита
всегда хорошо к нему относилась.
     Моника встретила его равнодушно.  На  все  его  попытки  выяснить,  что
произошло, она досадливо морщилась. Тщетно он пытался  напомнить  ей  об  их
любви. "Мы были тогда детьми, - отвечала она, - и с тех пор все изменилось".
Их прошлые отношения - только привычка. И потом: их отцы дружат, почему бы и
им не остаться друзьями?
      - Не спрашивай меня ни о чем, - сказала Моника, направляясь к двери. -
Будет лучше, если мы больше не будем встречаться.
     Она вышла из дома и быстро направилась к своей машине, Лало,  не  зная,
что сказать, шел рядом, Маргарита задержалась, чтобы закрыть дверь. И  вдруг
какой-то мужчина, едва остановив  машину,  легко  перемахнул  через  борт  и
подбежал к Монике:
      - Альберто! - удивленно воскликнула девушка.
      - Нам нужно поговорить! - быстро сказал мужчина, не  обращая  внимания
ни на Лало, ни на подошедшую Маргариту.
     У Лало перехватило дыхание. Не может быть! Он вспомнил, как  много  лет
назад, уткнувшись  в  колени  матери,  со  страхом  следил  за  разъяренным,
кричащим человеком...
     Нет, нет, это невозможно... Неужели  он?  Он  и  Моника?..  Лало  резко
повернулся и бросился бежать.
      - А это кто? - Глядя ему вслед, спросил Альберто.
      - Он был женихом Моники. Его зовут Эдуардо Сауседо, - медленно сказала
Маргарита. - Тебе это ни о чем не говорит? Он - твой сын.
     Лало долго бродил по улицам, потерянный, страдающий, кажется потерявший
способность думать. Наконец, он позвонил Федерико  и  договорился  с  ним  о
встрече.
     Они встретились во время обеденного перерыва, и Лало рассказал  Фико  о
происшедшем.
      - Может быть, тебе показалось? - не поверил тот.
      - Нет, Федерико, не надо прятать голову в песок. Его зовут Альберто, и
он очень похож на того человека, который был моим отцом. Я должен поговорить
с ним. Не думаю, что Моника дождется от него добра.
      - Ты, наверное, прав, - согласился Федерико.
      - Бедная мама, что с ней будет, когда она узнает, - сокрушался Лало.
      - Ты ей об этом расскажешь?
      - Будет лучше, если она узнает обо всем  заранее  -  вдруг  он  начнет
разыскивать нас. Конечно, нельзя сказать, что я совсем его забыл, но я почти
никогда не вспоминал о нем. А теперь...
      - Он опять отравляет тебе жизнь, - закончил Федерико.
      - Как тебе сказать... -  задумчиво  произнес  Лало.  -  Я  боюсь  его,
Федерико. Но я не позволю ему испортить мою жизнь и  не  дам  причинить  зло
Монике. Я уже не тот беззащитный ребенок, каким был когда-то.
     Однако жизнь распорядилась по-другому.
     На следующее утро, придя в контору, Лало поделился своими сомнениями  с
Филипе: бедная мама не хочет, чтобы он встретился со своим прежним отцом, но
он считает нужным с ним объясниться.
     Филипе, отводя взгляд, спросил Лало:
      - А тебе рассказали все, что случилось с Моникой?
      - Я знаю, он считает себя ее женихом, - и, поймав взволнованный взгляд
Филипе, добавил, - разве произошло еще что-нибудь?
     Филипе  оглянулся  на  Херардо,  внимательно  прислушивающегося  к   их
разговору, и сказал:
      - Лучше ему узнать все до конца. У него есть на это право.
      - Что вы имеете в виду? - недоумевающе спросил Лало.
      - Ничего... Ничего особенного... - заторопился Херардо. -  Тебе  не  о
чем беспокоиться, Лало.
      - Ладно, я тебе расскажу, - произнес Филипе. - Так будет лучше. Моника
ждет ребенка от Альберто.
     Лало побледнел.
      - Нет! Нет! Нет! - закричал он и, отшвырнув папку,  которую  держал  в
руках, выбежал из комнаты.
      - Лало. Сынок... - бросился за ним Херардо.
      - Не надо. - остановил его Филипе. - В такие минуты лучше быть одному.
     Херардо с жалостью смотрел вслед Лало: бедный мальчик,  внешне  он  так
похож на своего отца (Херардо впервые обратил на это внимание), но какая  же
у него золотая душа! И что-то теперь с ним будет?
      - Ты не должен был этого говорить, Филипе, - укорил он друга.
      - А по-твоему лучше, чтобы он узнал все от Альберто? - спросил Филипе.
     А Лало, обуреваемый самыми тягостными мыслями,  в  отчаянии  кружил  по
городу. С Моникой все кончено, решил  он,  то,  что  она  сделала,  простить
нельзя. А он-то, глупый, еще собирался защищать ее... Но у него есть  Рубен,
мама, бабушка... Он должен теперь подумать о  них.  И  вечером  Лало  твердо
заявил, что в ближайшее время собирается встретиться со своим бывшим отцом.
     Каролина умоляла сына отказаться от этой мысли. У них крепкая,  хорошая
семья, никто и ничто не может их разлучить. Они должны жить  так,  как-будто
ничего не произошло. И даже решительная  Аманда  не  видела  смысла  в  этой
встрече: уж не собирается ли Лало пристыдить его или потребовать объяснений?
С таким человеком,  как  Альберто,  разговаривать  бесполезно.  Но  Лало  не
оставляло предчувствие, что рано или поздно Альберто начнет их искать. И  он
хотел опередить его, дать ему понять, что они его не боятся.