Глава 2

Жулия лежала в объятиях Шику и слушала его воркующий голос. Слушала про их будущую жизнь, про то, как он будет работать в Сан-Паулу день и ночь, зарабатывать кучу денег, а в выходные он собирался летать к ней.
— Или ты ко мне. Всего тридцать минут в воздухе, не успеешь пристегнуть ремни, а я уже встречаю тебя с розами. Ты ведь любишь розы?
— Розы люблю, но «летная» жизнь меня пугает.
— Почему?
Жулия помедлила с ответом. Нет, она знала, что сказать, но такие признания она делала впервые, и они давались ей нелегко. Но и молчать она тоже не могла: чувства переполняли ее.
— Только с тобой я осознала себя женщиной. Настоящей женщиной. Мне впервые понравилось заниматься сексом. Пожалуйста, не смейся. — Жулия не сводила влюбленных глаз с Шику. — Раньше я просто не придавала ему значения, а чаще всего избегала. Может быть, именно поэтому я так долго отвергала тебя, боялась вновь ошибиться, вновь разочароваться, а еще хуже — осознать, что вся проблема во мне. Помнишь, ты однажды сказал, что я холодная?
— Господи, забудь мои глупые слова, я вел себя ужасно, — Шику провел пальцем по губам Жулии. — Молчи…
Жулия поцеловала его палец.
— Ужасно вела себя я. Ты просто задел мое больное место. Ведь я никогда не испытывала настоящего наслаждения. Считала, что оно — миф, порожденный женскими журналами.
— Иди ко мне, любовь моя…
— Поклянись, что не оставишь меня без своей любви! Поклянись!
…Они лежали и смотрели на закат, на отблески солнца, окрасившего комнату в теплые оранжевые краски. Они и сами утонули в этом теплом свете, разлившемся по их обнаженным телам, тепло и покой накрыли их с головой. Жулии казалось, что они покинули призрачный мир забот и проблем, переместившись в иное, вечно-прекрасное царство, наполненное радостным умиротворением. Она искоса посмотрела на Шику. Он лежал и, не мигая, смотрел перед собой, лишь его рука медленно блуждала по ее волосам.
— Поехали со мной, Жулия!
— Смеешься?
— Сан-Паулу ближе, чем Япония!
— Но я не смогу оставить семью после стольких лет горя и расставаний. Мы ведь так долго были разъединены.
— Мы создадим еще одну семью. Ты, я, парочка детишек.
— Дети? — Жулия приподнялась и с удивлением посмотрела на Шику. — Ты серьезно?
— Почему бы и нет? Тебе не нравится эта идея?
Жулия долго молчала. Вопрос Шику застал ее врасплох. Она никогда не задумывалась об их дальнейшей жизни, не строила планов. Просто наслаждалась ежеминутным счастьем быть любимой и любить. Наученная горьким опытом, она отучила себя мечтать.
— Я никогда не задумывалась об этом.
— Давай задумаемся об этом прямо сейчас. — Шику привлек ее к себе, погружая в пучину неизведанного прежде наслаждения.
Утром они долго завтракали, не спеша, поглощали салат, пили сок. Наконец, тарелки были чисты, и Жулия неохотно поднялась: идти в редакцию не хотелось, да еще Шику с тоской смотрел на нее… Этот тоскливый взгляд лишил ее всякого рабочего настроя. Но когда Шику сообщил, что к нему собирается зайти дона Жудити и принести чек на оплату колледжа Констансиньи, Жулия заторопилась: идея встретиться в квартире Шику с темпераментной донной Жудити показалась ей малопривлекательной.
Из редакции Жулия поехала домой. За ужином слушала рассказ Сели о первом дне в колледже, о том, как из-за нее чуть не подрались Тьягу и Лулу. Расстроенная и молчаливая Бетти равнодушно ковыряла вилкой овощное рагу и не спешила делиться с сестрой своими новостями. Отавиу и Алекс, наоборот, без умолку твердили об очередной встрече с полицией: у Отавиу потребовали документы — паспорт нового образца и личный номер социального страхования, — которых у него, конечно, не оказалось. Жулия про себя отметила серьезный промах (вот что значит вовремя не позаботиться обо всех необходимых бумагах для отца!) и дала себе задание решить проблему в ближайшие дни. Но за всеми делами и разговорами она неотступно слушала телефон, вся, сосредоточившись на его звонке. Наконец телефон зазвонил, и Онейди, прикрыв трубку ладонью, шепнула, что звонит Шику.
По ласковому голосу Шику Жулия поняла все — приглашение работать в Сан-Паулу получено. Она была готова к этому, но все равно тяжелый камень лег на сердце: жизнь должна была измениться, и Жулия откровенно трусила, боясь надвигающихся перемен.
— Ну что ты так переживаешь? — Бетти отщипнула кусочек от пирога, приготовленного Онейди, — прекрасный город, мне он особенно понравился после поездки с Арналду. Он, кстати, обещал, что мы часто будем туда наведываться.
— Я тоже ничего не имею против Сан-Паулу. Красивый город! И я, наверное, смогла бы там работать в одном из отделов журнала. Но разве я могу пойти на это?!
— Почему не можешь? Объясни!
– Из-за папы, Бетти, неужели ты не понимаешь!
— Но папа в полном порядке. На твоем месте я бы даже не раздумывала, а ехала бы вместе с Шику. Любовь на расстоянии, Жулия, — коварная вещь. Никогда не знаешь, чем закончится. А за папу нечего волноваться, здесь он будет не один, хотя, конечно, ты для него значишь больше, чем все мы, вместе взятые.
— Вот поэтому я и не могу ехать, Я так долго жила вдали от него, от вас. И вот теперь, когда ему стало лучше, когда все мы ощутили себя единой семьей, я опять возьму и уеду… Нет, для меня это не лучший выход. — Жулия села за стол и налила себе кофе.
К ним присоединилась Онейди, с удовольствием глядя, как девушки едят испеченный ею пирог.
— Ешь, что смотришь? — Бетти пододвинула ей блюдце с куском пирога. — Не тяни, а то пробовать будет нечего. Кстати, что там делает отец?
– Он очень доволен. Кажется, вспомнил какие-то цифры и теперь вместе с Алексом решает, что они могут означать. Расхаживает по комнате со своим блокнотиком и нараспев произносит: О — 9 — О — 4 — О — 2. Даже я их запомнила. О Господи, — Онейди всплеснула руками, — цифры запомнила, а передать о звонке Арналду забыла. Он уже несколько раз звонил тебе, Бетти, хочет пригласить в гости.
Жулия с удивлением отметила непривычно равнодушную реакцию сестры на такое известие
— Что-то случилось? — осторожно спросила она Бетти.
— Случилось то, что не должно было случиться. – Бетти поднялась и, оставив на столе недоеденный пирог, побрела к себе.
Жулия хотела было броситься за ней следом, но раздумала. Сейчас ей хотелось не расспрашивать Бетти о ее проблемах, а немного разобраться в своих — ее очень насторожило скупое сообщение Шику: оказывается, дона Жудити восприняла его переезд без особого огорчения, напротив, в ней закипел непонятный энтузиазм. Жулия не сомневалась: матушка Шику задумала что-то из ряда вон выходящее. Но вот что?
Дона Жудити прилетела домой как на крыльях. Еще бы! Наконец ее дорогой сынок оторвется от беспутной журналистки, навлекшей на него столько неприятностей.
— И это еще не все — Она уселась напротив Лусии Элены. — Я решила, что поеду вместе с ним. Кто, кроме меня, расскажет новому хозяину про его способности? Ведь Шику слишком скромен, чтобы хвалить себя. Только я способна описать все его достоинства.
— А мы? — хором воскликнули Лусия Элена и Констансинья.
— Да куда же я без вас!
Лусия Элена не долго думая, вытащила карту Сан-Паулу, валявшуюся в кладовке, стряхнула с нее пыль и расстелила на журнальном столике. Жудити, подошедшая Констансинья и сама Лусия Элена уткнулись в карту, вспоминая все, что они знали и слышали когда-либо о Сан-Паулу. Дона Жудити, причмокивая губами, показывала рестораны. Лусия Элена говорила про театры, а Констансинья скромно попросила показать ей улицу, где будет находиться редакция отца.
Жудити отмахнулась.
— Сейчас важнее определить, где будет располагаться наша новая квартира. И она должна находиться здесь. — Жудити ткнула пальцем в один из кварталов.
— Купить квартиру в Сан-Паулу? Это замечательная идея! — Лусия Элена захлопала в ладоши.
— Но папа не говорил, что мы поедем вместе с ним, — робко заметила Констансинья.
— Не сказал, но подумал. — Лусия Элена оборвала дочь. — Я как никто другой могу читать мысли Шику.
До поздней ночи они обсуждали новую квартиру, споря до хрипоты, какая лучше. Дона Жудити готова была удовлетвориться тремя комнатами, Лусия Элена настаивала на четырехкомнатной квартире.
— А я думаю, что и Жанети еще не поздно одуматься, бросить своего прощелыгу и поехать вместе с нами в Сан-Паулу. — Глаза Жудити горели от возбуждения. Еще бы, наконец, ее темперамент и энергия нашли место приложения!
На следующий день, пока Констансинья была на занятиях, две дамы понеслись по магазинам, а вечером демонстрировали друг другу и изумленной Констансинье покупки. Девочка глядела во все глаза на кружащуюся по комнате бабушку в новом пиджаке, на мать в вечернем платье и туфлях на высокой шпильке, опять на бабушку в деловом костюме, на мать — в пляжном.
— Да погодите вы, — Констансинья, наконец, обрела дар речи, — сначала нужно спросить папу, хочет ли он, чтобы мы ехали вместе с ним!
Дона Жудити и Лусия Элена утром же поехали известить Шику о своих планах. Вернулись быстро и понуро уставились друг на друга.
— Это все Жулия мутит воду! — Возмущению Лусии Элены не было предела. — Никак не оставит его в покое.
— Вот что, моя дорогая, тут причитаниями не поможешь, надо принимать решительные меры. — С этими словами дона Жудити уселась на телефон и через полчаса размахивала перед носом невестки клочком бумаги.
— Это наше спасение!
Спасение оказалось молодой гадалкой, которую порекомендовала Жудити двоюродная сестра мужа ее бывшей соседки по старой квартире. Лусия Элена, как женщина современная, сначала заупрямилась, но, осознав, что выбор средств в борьбе за Шику небогат, согласилась.
Гадалка сразу определила источник их беды: «молодая, красивая поит твоего мужа любовью».
— Да знаем, знаем, — нетерпеливо остановила ее Жудити. — Скажите лучше, как ее отводить, эту молодую, красивую.
Гадалка закатила глаза.
— Триста реалов, и он завтра будет валяться у твоих ног, красавица… — Она многообещающе улыбнулась Лусии Элене.
Жудити и Лусия Элена переглянулись и тут же отсчитали спасительнице нужную сумму.
От гадалки они понеслись на рынок и закупили все, что велела спасительница. Потом, засучив рукава, сварили компот из папайи, груш и клубники, добавили туда нечто врученное им гадалкой и на первый взгляд напоминающее сахар, процедили в емкость, нашептали слова, нацарапанные в записке рукой спасительницы и, выяснив по телефону, что в квартире Шику никого нет, полетели туда.
Дверь квартиры им открыл местный слесарь, долго изумлявшийся, почему отказался помочь привратник. Но излишние вопросы быстро остановила смышленая Жудити, протянув слесарю двадцать реалов.
Протиснувшись в отворенную дверь, они бросились к холодильнику и поместили чудодейственное снадобье на самое видное место.
— Ну вот, дочка, считай, что он уже твой!
Жудити не успела договорить, как до них донесся звук открываемой входной двери. Они заметались по квартире, но довольно быстро нашли укромный уголок в спальне за шкафом. Плохо было одно — они ничего не видели, но отлично слышали звуки шагов, голос телевизионного ведущего, шум льющейся воды.
— Он в душе. — Жудити многозначительно посмотрела на невестку.
Та сделала несколько робких шагов по направлению к ванной комнате, но свекровь резко дернула Лусию Элену за руку:
— Куда ты, сумасшедшая?
— Я думала, что вы хотите, чтобы я вошла к нему… — Лусия Элена робко кивнула в сторону ванны.
— Я хотела побыстрее убраться отсюда.
Они вылезли из укрытия, но, услышав, что кто-то снова открывает дверь квартиры, кинулись обратно, что-то залепили на ходу и со страху полезли прятаться в гардероб, где замерли среди пиджаков и рубашек, тесно прижавшись, друг к другу.
Лусия Элена, вспомнив совет гадалки, сорвала с вешалки рубашку Шику и, уткнувшись в нее, зашептала слова, подсказанные ведуньей: «Суженый, переменись, ко мне вернись…»
Но до конца договорить не успела — дверь резко распахнулась.
— Что вы здесь делаете? — Шику переводил возмущенный взгляд с матери на бывшую жену.
Они дружно забормотали что-то маловразумительное, но Шику, не слушая, быстро вытолкнул их в коридор. Из душа вышел Раул и с изумлением застыл, наблюдая столь неожиданную сцену. Жудити и Лусия Элена пытались выкрутиться, но коридор был слишком и они в одну секунду оказались подле распахнутой двери.
— До свидания! Спасибо, что навестили! — Шику теснил их за порог.
— Шику! Скажи, ты пил сок? — успела крикнуть Лусия Элена, перед тем как оказаться на лестничной площадке.
– Сок выпил я. Спасибо! — Раул ласково улыбнулся и захлопнул дверь.
Они ввалились домой чернее тучи и, обессиленные, повалились в кресла, не отвечая на вопросы Констансиньи и Жуаны, что сидели за уроками. Включили телевизор и молча пялились в очередную серию мыльного сериала.
Но неприятности на этом не закончились. Пришла беда — отворяй ворота! Вечером заявилась Жанети и протянула матери нарядный конверт.
— Что еще? — Жудити достала из конверта красивую открытку, на которой красовались голубки, держащие в клювиках два колечка, обвитых цветами и лентами. Дурное предчувствие сжало сердце Жудити.
— Мама, это приглашение на мою свадьбу. — Жанета говорила медленно, не спуская с матери глаз. — Мы с Атилой женимся. Свадьба состоится в субботу в школе танцев.
Последнее, что отчетливо услышала Жудити, был возглас Жуаны: «Нет, мама, нет!» — и Жудити мягко повалилась на диван.
Шику ехал в редакцию, размышляя по дороге о ночном разговоре с сестрой по телефону: «Представляешь, я приглашаю маму на свадьбу, а она сначала падает без чувств, а затем выгоняет меня с руганью из квартиры». Шику отлично представлял себе нрав маменьки. Разве она допустит, чтобы дети поступали по-своему, не так, как хотелось бы ей? Но доне Жудити, видно, придется умерить свой пыл: и он, и Жанета уже выросли и собирались строить жизнь по своему усмотрению. Хотя, Шику не мог в этом не признаться, избранник сестры, Атила, по-прежнему вызывал у него мало симпатий. Может, слишком часто рассказывала ему Констансинья, как переживает Жуана роман матери и не хочет видеть Атилу своим отчимом?
— Она не доверяет ему, папа! — горячилась Констансинья. — Он обманывает Жанету.
Шику отлично понимал племянницу, вполне разделяя ее чувства. Но не считаться с сестрой он тоже не мог и про себя решил, что, невзирая на все проблемы, постарается прийти на свадьбу Жанеты.
Ты, наверное, будешь единственным моим родственником на празднике, — эти горькие слова сестры все звучали в его ушах.
Как похожи наши с Жанетой судьбы! Мама ненавидит Атилу, ненавидит и Жулию. Хотя, что может быть общего у этого проходимца и умной, красивой, интеллигентной Жулии Монтана? Она любит меня, а я обожаю ее. Почему же маме всегда безразлично то, как ее дети относятся к своим избранникам? Сначала она всеми силами пыталась развести меня с Лусией Эленой. Когда ей это удалось, оказалось, что лучшей жены, чем Лусия Элена, у меня быть не может. Теперь ее главная цель — разлучить меня с Жулией… Настраивает против нее Констансинью. Даже отъезду в Сан-Паулу обрадовалась как большой удаче, видно, надеется, что там я забуду Жулию.
Отъезд в Сан-Паулу, где его ждало место обозревателя в редакции нового журнала, Шику откладывал со дня на день. Казалось, что каким-то немыслимым образом все уладится, что не придется уезжать из Рио и расставаться с Жулией. Вот так уехать и не видеть Жулию каждый день, не сидеть в уютной столовой в доме Монтана за ужином, не слушать рассказов Отавиу о прошлом, не ловить на себе нежных взглядов любимой, не мчаться с ней ночью на другой конец города в маленькую квартирку, предусмотрительно освобожденную Раулом, не чувствовать рядом любимого тела, не видеть счастливых сияющих глаз… Шику даже замотал головой, настолько это представлялось нереальным.
Жулия, милая Жулия, старалась облегчить ему момент расставания: придумала совместить с его отъездом свою поездку в Токио. Конечно, ей надо закончить там все дела, сдать квартиру, но Шику не сомневался, что она не меньше его переживала надвигающуюся разлуку. Чем иначе объяснить ее поход к Сан-Марино с просьбой восстановить Шику на работе? Шику понимал, что двигало Жулией, но все равно сердился на нее. Ему хватило собственного унижения, теперь такому же унижению подверглась Жулия — и это бесило его. Он с самого начала знал, что хозяин имеет на него зуб. И дело было не только в пресловутой пресс-конференции, истинная причина состояла в чем-то ином. Но в чем? Пока у Шику не было ответа.
Они часто обсуждали это с Раулом, который тоже не желал мириться с увольнением Шику.
— Чем ты ему так насолил? Он не хочет замечать даже того, что ты стал почти национальным героем. Твое появление на конференции в женском платье стало апофеозом настоящей любви, и молодежь восхищается тобой.
— Просто всем надоели герои-политики, герои-дельцы, денежные мешки. Я простой парень, который любит девушку и готов любым способом доказать свою любовь. Не хочу громких слов, но нашему времени не хватает именно любви…
Шику вспомнил, как сник Раул от этих слов, и сколько Шику ни добивался причины его грусти — друг упрямо молчал. Поведение Раула нередко ставило в тупик Шику, с другом явно творилось что-то неладное: он был молчалив, задумчив, а порой казался по-настоящему печальным и расстроенным.
— Что-то не клеится с Алой Паулой? — допытывался Шику.
— Она здесь ни при чем! — коротко отвечал Раул, не желая продолжать тему.
Однажды Шику услышал, как Раул звонил кому-то, приглашал на свидание, но, видно, получил отказ. Расстроенный, уселся перед телевизором и долго сидел, держа в руках кассету со своей любимой «Маской».
Шику подъехал к зданию «Коррейу Кариока» и поднялся в редакцию. Он распахнул дверь, и его оглушил взрыв аплодисментов, перед глазами взметнулся яркий транспарант:
«Мы победили!». Сквозь толпу сотрудников к нему пробрался Вагнер и, прокашлявшись, объявил:
— С завтрашнего дня можешь возвращаться. Сан-Марино отменил твое увольнение.
Шику еле устоял на ногах под тяжестью тел, обрушившихся на него с объятиями и поздравлениями. Он смотрел на растроганное лицо Делона, на довольную Ану Паулу, стоявшую рядом с улыбающимся Раулом и что-то шепчущую ему на ухо. Смысла в шепоте Шику не видел никакого — вокруг стоял такой галдеж, что люди не слышали и самих себя. Шику обошел всех и всем благодарно пожал руки. Дольше всех тряс его ладонь сияющий Вагнер. Праздник решено было продолжить в баре у Тиао Алемау. Шику выпил с друзьями бокал вина и, поняв, что колесо веселья закрутилось, незаметно исчез.
Они сидели на огромном сером валуне и смотрели на воду, падающую свысока на камни. Вода падала и разлеталась на тысячи радужных блесток, ослеплявших их. Шику поднялся с нагретого камня и быстро нырнул в зеленоватую от водорослей воду. Прохлада воды обожгла его, он быстро вынырнул и крупными саженками поплыл к камню, на котором еще нежилась Жулия.
— Иди ко мне! Он протянул руки навстречу девушке.
Она, не раздумывая, прыгнула в своем алом сарафанчике в воду. Шику поймал ее под водой и крепко прижал к себе. Они, как две рыбешки, удачно избежавшие крючка, резвились под водой, чувствуя себя частью этого прекрасного подводного царства. Лишь когда последние воздушные пузырьки были выпущены, они, не размыкая рук, вынырнули на поверхность воды и закружились в ее водовороте. Потом, обессиленные, упали па раскаленные камни и долго лежали, не расцепляя рук.
Говорить не хотелось, за них говорили их глаза, губы, пальцы. Новая сила, данная счастьем, водой, солнцем, переполняла их и наделяла какой-то невероятной защищенностью от всех бед мира. С этим ощущением они вернулись в город, приехали в дом Монтана, где посреди комнаты Жулии стояли жалкие полупустые чемоданы.
— Никуда не хочу ехать. — Жулия пихнула чемодан и села на колени к Шику. — Или нет, хочу увезти тебя с собой. Вот в этом чемодане.
— Отложи поездку. — Шику вдыхал запах ее волос, все еще хранивших аромат воды и солнца.
– Рано или поздно это надо сделать, любимый. Хочу развязаться с прошлым до конца. Жаль, что улетать надо именно сегодня. Но откладывать не имеет смысла. Мы расстаемся всего на несколько дней.
Они спустились в столовую, где вся семья собралась за ужином. Шику не сводил глаз с Жулии, которая без конца твердила только одно: «Любовь моя!» И все пили за удачную поездку, за Шику, за их любовь, но неуловимая грусть проникала в сердце Шику, постепенно вытесняя переполнявшую его радостную силу.

Глава 3

Давно уже Сан-Марино не чувствовал себя таким усталым и обессиленным. Все разладилось в его, казалось бы, такой отлаженной и устоявшейся жизни. Он откинулся на спинку кресла, снял очки и потер воспаленные глаза.
Полоса неудач началась со скандала, учиненного ему Гонсалой неделю назад. Видите ли, она, наконец, убедилась, что Ева была его любовницей, видите ли, она больше не хочет жить во лжи и обмане! Не желает дальше мириться с предательством мужа!
Он вспомнил гневные слова Гонсалы:
— Ты всю жизнь упрекал меня, что я живу и думаю сердцем. Да, сердцем, потому что оно у меня есть в отличие от тебя. Если бы я была менее эмоциональной и не такой дурой, то сразу бы поняла, что означал тот портрет на стене. Портрет Евы, с которой ты изменял мне всю жизнь!
Антониу использовал тогда все свое красноречие, всю логику, чтобы убедить жену не придавать так много внимания событиям давно минувших дней.
— Как бы я ни относился к Еве, но она сделала свой выбор и вышла замуж за Отавиу. Заметь: вышла замуж по любви. И я не мешал их счастью. Но страдал, не скрою, хотя и не позволял себе проявлять никаких чувств — не хотел огорчать Отавиу. Все кончилось, когда я женился на тебе. Ты стала моим спасением, избавив от бесполезной, ненужной любви. Как ты думаешь, зачем я все рассказал тебе, признался в своем чувстве к Еве? Есть только один ответ на этот вопрос: все это осталось в прошлом. И портрет был только памятью о сильном, но изжитом чувстве.
Антониу давно уже перестал ощущать грань между ложью и правдой. Правдой было все, что должно быть правдой. И если кто-то сомневался в его словах и клятвах, тот неминуемо навлекал на себя гнев могущественного Антониу Сан-Марино.
Однако бунт Гонсалы, казалось бы, такой прирученной и послушной, выбил его из колеи. Почему-то сразу стало жаль сорванной поездки на Гавайи или Таити. Лишь спустя дни после ссоры до Антониу дошло, что сорвалась не только долгожданная поездка, срывалась устоявшаяся, удобная жизнь. Впервые в жизни ему пришлось объясняться с сыновьями, взволнованными затянувшейся ссорой родителей, слушать ехидные замечания Арналду о том, что папа плохо спрятал портрет покойной возлюбленной. И все, все эти неприятности из-за придурка Отавиу.
Ведь именно он рассказал Гонсале о письмах любовнику, которые он обнаружил в бумагах Евы. А уж воспаленного воображения жены вполне хватило, чтобы придать эфемерному любовнику черты Сан-Марино. Антониу в очередной раз чертыхнулся, вспомнив Отавиу, этого агнца, этого придурка, торгующего хот-догами, этого новоявленного писаку. Нет, если бы не крайняя нужда в деньгах, что положил старик Григориу Монтана в швейцарский банк, то давно бы с Отавиу случилась какая-нибудь непоправимая беда. Но в один миг оказалось, что Сан-Марино нечем расплачиваться по кредитным процентам, и если в ближайшее время деньги не найдутся, придется расстаться с участками земли в Белу-Оризонти, с пакетом акций крупного концерна или плантациями. От всех напастей сейчас его мог спасти только Отавиу — ведь если кто и знал номер счета, где лежали несколько миллионов долларов Григориу Монтана, так это только он. И Сан-Марино смирял свой нрав, пропускал мимо ушей советы верного подручного Алвару немедленно избавиться от Отавиу, пока тот не докопался до истинных причин смерти своего отца.
Сан-Марино настороженно ждал, когда память вернется к Отавиу, и он вспомнит, где записан злополучный номер, и принесет своему названому брату этот номер, от которого теперь зависело все благополучие семейства Сан-Марино.
И он терпел Отавиу, слушал его дурацкие дифирамбы Гонсале, терпел их дружбу, усиливающуюся с каждым днем, расхваливал фирменный соус и даже смеялся, когда неуклюжий Монтана облил ему новый костюм этим самым соусом… Всеми силами Антониу старался приблизить брата к себе, чтобы в тот самый момент, когда тот вспомнит номер, оказаться рядом с ним. Он пригласил Отавиу возглавить специальную колонку в газете только потому, что желал знать все, что тот думает, дав 6есхитростному простаку возможность публично излагать свои мыслишки. Антониу надеялся взять под контроль течение этих мыслей и не пропустить решающий момент, подошел к окну. Темнело. Из распахнутых дверей соседнего бара вывалилась толпа. Сан-Марино разглядел толстую фигуру Вагнера, обнимавшегося с Делоном.
Празднует возвращение Шику Мота! Вместе со всеми! Антониу вспомнил, как совсем недавно Вагнер стоял навытяжку в этом кабинете и подобострастно докладывал ему, что непутевый журналист Шику Мота собирается писать книгу об Отавиу Монтана. Антониу с силой дернул шнур, задвинувший жалюзи, и отошел от окна. Если бы страх потерять Жулию не мучил Сан-Марино, летел бы сейчас ненавистный Шику в Сан-Паулу, и не помогли бы ему никакие просьбы и хлопоты доброхота Отавиу. А город Сан-Паулу большой, и каждый день в нем случаются самые разные происшествия. Глядишь, дело до книги бы и не дошло. Впрочем, оно и здесь не дойдет, уж он-то, Антониу Сан-Марино, позаботится об этом.
В комнату неслышно вошел Алвару. Антониу всегда поражался умению грузного адвоката передвигаться с мягкостью кошки. Алвару сел в гостевое кресло и взял лежащую на столе корректуру утренней газеты с заметкой Отавиу.
«Посвящается Гонсале», — прочел он вслух и отбросил газету в сторону. — Все играешь, Антониу, а ведь он, — Алвару кивнул на фото улыбающегося Отавиу. — Наша погибель. Впрочем, ты знаешь это не хуже меня.
— Но он должен стать нашим спасением. Я жду чуда, И оно свершится, не будь я Антониу Сан-Марино.
– И Шику Мота ты сначала наймешь, а потом он последует туда же, – хмыкнул Алвару, и из-под очков блеснули маленькие мышиные глазки.
— Не сомневайся, и Шику Мота, и Отавиу… Только придется немного подождать, совсем немного. Сегодня Монтана заходил ко мне, благодарил за возвращение в редакцию этого прохвоста. А потом сказал, что вспомнил несколько цифр, но пока никак не может понять, что они означают. Обещал зайти и показать мне блокнотик, где они записаны.
— Отлично, отлично, но главное, – Алвару предупреждающе поднял толстый палец, — чтоб он не вспомнил больше, чем надо.
— Я не дам ему на это времени. Как бы то ни было, жить ему осталось недолго, и жизнь его в наших руках.
Алвару медленно поднялся. Задумчиво потоптался, глядя на развалившегося в кресле Антониу.
— А твоя жизнь, не забывай, в руках Гонсалы. Ты представляешь‚ что будет, если она обо всем догадается?!
Антониу снял очки и медленно протер стекла.
— Алвару Гомес, нам нужно действовать быстро, очень быстро. Прежде, чем она решит разводиться.
Гонсала сидела в своей комнате перед раскрытым альбомом с фотографиями. Вот Антониу держит на руках маленького Арналду, а она счастливо смеется, прижавшись к плечу мужа. Гонсала разорвала фотографию на две части, а потом, обливаясь горючими слезами, рвала ее на мелкие, мельчайшие клочки. Разлетайся, разлетайся в прах жизнь, сотканная из обмана и предательства… И Гонсала зарыдала с новой силой. За эти дни беспрерывных слез, она состарилась, словно прожила десяток лет. Который день она не снимала с себя темного костюма, словно это был траур по загубленной жизни. Каждое слово, сказанное мужем, каждый поступок, событие, связанное с ним, сейчас подвергались переосмыслению и переоценке. Все, что было не понято тогда, становилось ясным и отчетливым теперь, когда она осознала, что все эти годы ее муж любил другую.
В дверь постучали. Гонсала быстро вытерла слезы и подошла к двери. Тьягу!
Он осторожно вошел в комнату и попытался обнять мать.
– Мамочка, ну что ты такая расстроенная? Успокойся, ведь между папой и тобой все было так хорошо… Просто кошка пробежала между вами.
— Кошка между нами пробежала давно, сынок. Только теперь стало понятно, что это была очень недобрая кошка. А я всю жизнь обманывала себя, принимая мечту за реальность.
Гонсале было искренне жаль трогательного мальчика, с надеждой ожидающего примирения родителей. Но слишком долго она жертвовала собой ради спокойствия детей. Теперь на это не было ни сил, ни желания.
— Мама, — Тьягу изо всех сил старался убедить ее, — ведь папа так ласков с тобой. Он так мечтал поехать вместе с тобой на Таити.
Она прижала Тьягу к себе.
— Твой отец всегда мечтал быть сенатором. А вся остальная жизнь является лишь приложением к избирательной кампании. И в ней мне отводится не больше места, чем брошюре, где напечатана его предвыборная программа. А мечты оказались, как всегда, слишком хрупкими. — Гонсала обняла мальчика, они спустилась в гостиную, и она попросила Ирасему приготовить чай, давая понять сыну, что разговор окончен.
Тьягу уселся напротив нее, не желая отступать:
— А если, мама, тебя мучают лишь призраки прошлого? Ведь до того вечера у вас с папой было все так замечательно.
Гонсала внимательно посмотрела на сына. Она не заметила, как мальчик вырос. Стал взрослым, на равных обсуждает с ней очень тонкие, очень непростые темы. Пытается облегчить ее боль. Жаль, что все его старания напрасны.
— Да, сынок. Эта боль тянется из прошлого. Но от этого она не стала слабее. Просто сомнения, которые мучили меня в молодости, теперь превратились в реальность, с которой я не могу не считаться. Мне жаль, но нам всем придется смириться с мыслью, что прежней жизни уже не будет.
— Что ты хочешь сказать?
В интонациях сына Гонсала уловила испуг, и опять сердце ее болезненно сжалось. Но решение было принято.
— То, что мое замужество было ложью. Я так и не смогла стать женщиной, которую мог бы полюбить твой отец. Он терпел меня, но любил другую. Это очень унизительно, сынок. — Гонсала почувствовала, как к горлу предательски подступил комок, и она, повернувшись в сторону кухни, проговорила: — Где же Ирасема?
Тьягу встал перед ней на колени и преданно заглянул матери в глаза.
— Мамочка, все это глупости. Ты лучшая, ты — самая замечательная женщина на свете…
Она потрепала мальчика по вихрам.
— Ах, сынок! Ты — мой сын, и у тебя великодушное сердце и добрые глаза. Твой отец никогда не говорил мне таких слов, никогда не смотрел на меня так, как смотришь ты… Вот в чем все дело. — Гонсала горестно опустила голову.
— Мама, ну что же делать?
— Что делать? Разводиться…
— Разводиться?
— Да, я собираюсь разводиться. Но прежде я обо всем хорошенько подумаю. Я не собираюсь принимать поспешное решение, делать необдуманные шаги. Слишком много у меня накопилось неоплаченных счетов. И я не уйду из этого дома, не получив по каждому из предъявленных мной счетов.
Они долго сидели молча. Ирасема принесла чай и торопливо отпросилась уйти. Гонсала рассеяно кивнула, машинально помешивая остывший чай. А Тьягу так и не прикоснулся к чаю. Наконец, молчание стало тягостным. Гонсала поднялась. Тьягу подошел и крепко обнял ее.
— Мамочка, помни, я всегда готов помочь тебе.
— Не беспокойся, сынок, мальчик мой, я все решу сама. — Гонсала поспешила к лестнице, ей хотелось остаться одной, поскольку не было уже сил сдерживать слезы.
Она еще долго рвала старые фотографии, оставляя лишь те, где она была запечатлена с детьми. Слезы иссякли, она методично, одно за другим, уничтожала свидетельства насквозь лживой жизни.
— Разреши? — дверь отворилась, и вошел Антониу, непривычно просто одетый — без костюма, галстука и крахмальной рубашки.
Он молча уставился на гору разорванных фотографий.
— Тебе стало хоть немного легче? — Он присел рядом с ней на софу.
Гонсала тут же встала и отошла к окну.
— Не начинай, Антониу. Я знаю все, что ты мне скажешь. Я выучила наизусть все твои слова. Но какой от них прок? Так что лучше уходи. — Она указала ему на дверь.
— Я уйду, но ты должна знать, что все твои переживания напрасны. Если тебе дороги наши дети, наша семья, ты должна найти в себе силы и поверить мне. Поверить, что все твои страдания в прошлом. Не стоит на них зацикливаться. Поставь точку, Гонсала, и начнем жизнь с нового листа.
— Я уже ее поставила, Антониу. Правда, не на том месте, на котором хотелось бы тебе. Но твое мнение, как и твои слова, теперь мало значат для меня. Вернее, они не значат больше ничего… — Она отвернулась к окну и стояла так, пока не услышала за спиной щелчок захлопнувшейся двери.
Как ни странно, впервые за последние дни она выспалась, а, взяв за утренним чаем «Коррейу Кариока», обнаружила в ней статью Отавиу, посвященную ей. Она быстро прочитала ее, потом перечитала, вчитываясь в каждое слово. По ее лицу снова потекли слезы, но это были совсем другие слезы. На душе вдруг стало легко и свободно. Боль и обида покинули ее, словно добрый друг пришел и прогнал их. Добрый друг… Гонсала поднялась к себе, переоделась в светлую блузку и ярко-красный пиджак, затем вызвала шофера и отправилась в сторону дома Монтана.
Отавиу и Алекс загружали свой фургончик, вернее, загружал Алекс, а Отавиу крутился рядом. Но едва в воротах показалась черная «Ауди» Гонсалы, оба замерли в недоумении, а, как только Гонсала вышла из машины, Отавиу тут же заспешил ей навстречу.
— Вот приехала поблагодарить тебя. Ты, как всегда, очень добр ко мне. — Она нежно обняла его и поцеловала.
— Не стоит, не стоит, дорогая…
Гонсала видела, как растроган Отавиу, как польщен ее приездом и в то же время растерян. Они пошли по каменистой дорожке в глубь старого сада.
— Ты взволнован? Что-то с девочками?
— Нет, просто не знаю, как начать разговор. Ты благодаришь меня за статью, мне очень приятно твое внимание, приятно, что смог доставить тебе несколько радостных минут. А сказать по правде, я собирался писать о Еве, о лучшей женщине… А написал о тебе, рука сама написала. И это так, ты — лучшая из всех женщин, которую я когда-либо встречал, и именно поэтому ты должна простить моего брата. Я не знаю, что произошло между вами, но Антониу страшно огорчен. И я прошу тебя простить его. Мне кажется, что в вашей размолвке есть и моя вина, в чем она — не могу сказать, но сердце подсказывает мне, что это так.
Гонсала взяла Отавиу под руку и повернула к машине.
— Твоей вины нет никакой. Просто мне надоело жить во лжи. Я хочу относиться к себе с уважением, вот и все… — Она еще раз поцеловала Отавиу, отметив про себя, что он выглядит настоящим франтом и ему к лицу и яркая рубашка, и светло-желтый галстук, и бежеватый пиджак, и маленькая черная шапочка.
Отавиу преданно смотрел на нее своими добрыми детскими глазами, гладил ее тонкие пальцы. Они дошли до машины и попрощались, отчего-то вдруг смутившись, словно маленькие дети.
Гонсала не сразу поехала домой, проехалась по магазинам, посидела в парке. Постепенно она почувствовала, как боль утихла, и к ней возвращается способность мыслить и трезво рассуждать.
Обедать собралась поздно, все, ожидая кого-нибудь из детей. Сначала хотела уговорить Арналду и заехавшую вместе с ним Бетти составить ей компанию, но они заторопились в ресторан, где уже был заказан столик. Глядя им вслед, Гонсала вдруг подумала, что в отношениях сына и Бетти что-то изменилось. И изменилось в главном, теперь Арналду более заинтересован в ней, чем она в нем! И Гонсала понимала сына: Бетти выглядела настоящей красавицей, ей было к лицу строгое черное платье с багряными всполохами, поднимавшимися от подола к груди, ей шла новая прическа с высоко поднятыми волосами. Девушка казалась немного задумчивой и даже печальной, и это лирическое настроение еще больше распаляло Арналду, не сводившего с Элизабети восторженных глаз. Гонсала проводила их и попросила Ирасему накрыть на стол.
Ирасема принесла обед. Гонсала взяла было ложку, но вдруг увидела, что служанка плачет.
— Ирасема, что с тобой?! – долго уговаривать Ирасему не пришлось.
— Торкуату в тюрьме. Что-то случилось на дороге, его вынудили совершить нарушение, а он не сдержался и расколотил машину того типа, который его вынудил…
Гонсала не очень уловила смысл случившегося, но нарушать сбивчивый рассказ Ирасемы не стала.
— Вчера его посадили, и я ходила к нему в тюрьму. Помните, я отпрашивалась… Ему там очень тяжело, он считает, что с ним поступили несправедливо.
— Почему он не обратится к Антониу? Тот просто обязан помочь ему. Торкуату всегда был предан ему.
Ирасема опустила глаза и затеребила фартук.
— Все оказалось не так просто, сеньора Гонсала. Это мы так с вами думаем, что сеньор Антониу обязан… Сегодня Торкуату звонил ему, просил о помощи. Но сеньор Антониу велел ему больше не звонить, не подвергать опасности его доброе имя перед самыми выборами.
— Не подвергать опасности его доброе имя? — переспросила Гонсала.
Ирасема кивнула.
— Что еще сказал Торкуату?
— Он очень рассердился, просто бешеным стал от гнева. Закричал страшное. Кричав, что знает про вашего мужа ужасные вещи, что Сан-Марино обокрал отца сеньора Отавиу, и что это еще не самое ужасное.
Гонсала с трудом удержалась на ногах, пришлось ухватиться за край стола. Ирасема подбежала к ней, предлагая помощь.
— Никакой помощи не надо. Я хочу повидать Торкуату. Проводи меня.
Они тут же собрались и поехали в следственный изолятор, где сидел Торкуату.
Увидев Гонсалу, он растерялся, испугался, вдруг сделался жалким и несчастным. Сколько ни пыталась Гонсала уговорить его рассказать ей всю правду об Антониу. Торкуату упрямо стоял на своем:
— Да что вы, ничего особенного я не знаю. Просто обида меня взяла — тридцать лет служил ему верой и правдой, а он не захотел меня вытащить отсюда. Говорит, жди как все, суда. Вот я со злости и наплел всякой ерунды, а Ирасема, как сорока, понесла все на хвосте, не разобравшись.
Поняв, что Торкуату будет молчать, Гонсала вернулась домой и сразу прошла в кабинет мужа. Выдвинула верхний ящик его письменного стола и достала оттуда все содержимое. И так ящик за ящиком. Она потрошила папки, доставая лист за листом, счет за счетом, письмо за письмом.
— Тебе не помочь? — Антониу стоял в дверях, и устало смотрел на жену.
— Спасибо! Но теперь я обойдусь без твоей помощи. Как-нибудь сама справлюсь. Наконец я узнала твое слабое место. Ты вор! Ты обокрал Григориу Монтана, ты обокрал Отавиу, ты обокрал его дочерей…
— Гонсала, ты сошла с ума. Я вызову врача…
— Вызывай кого хочешь, но прежде ты объяснишь мне, каким таким странным образом все состояние Монтана вдруг перешло к тебе? Ведь ты был всего лишь скромным служащим в конторе крестного.
— Что ты знаешь? Я значил для него больше, чем родной сын… Если бы не я, не моя помощь, то Отавиу и девочки сейчас бы ходили с протянутыми руками. Это я сохранил для них и деньги, на которые они хоть как-то могут существовать, и дом, где они живут.
— Но и себя ты не забыл, Антониу. Основной капитал Григориу, земли, газета — все оказалось в твоих руках. Да ты просто обокрал и Григориу, и Отавиу, и девочек. — Гонсала подошла совсем близко к Антониу и гневно бросила ему в лицо: — Ты разорил их, Антониу, вот в чем секрет твоего успеха. Ты врал и обманывал не только меня, скрывая любовную связь с Евой. Ты обманывал всех, прикидываясь честным и порядочным человеком. Но овечья шкура спала с твоих плеч. По крайней мере, для меня. Теперь я узнала твое истинное лицо. И ты за все ответишь, ты должен ответить за все!
Ей было все равно, что говорил Антониу, по его глазам она поняла, что попала в точку.
— Тебе надо обратиться к психиатру. Ты больна, тяжело больна… — Антониу попытался подойти к ней и остановить ее.
Она с силой оттолкнула его.
— Ты законченный мерзавец, подонок. Но я догадывалась об этом давно. А вот Отавиу, девочки, они же боготворят тебя, беспокоятся о тебе, переживают, что жена сердится на тебя, такого доброго и отзывчивого… Мне жалко их, очень жалко. Это больно — узнавать о близких людях ужасную правду. Но они узнают ее, я клянусь тебе, Антониу. Они должны знать правду, и я разоблачу тебя. Все, что я знаю о Григориу, об украденных деньгах, о Еве, узнают и они.
Лицо Антониу вдруг стало холодным и безжалостным. Гонсала замолкла, и до нее донеслись слова Сан-Марино:
— Кстати о Еве. Тебе не мешает знать, что она была потрясающей, великолепной женщиной, сказочной любовницей. Ее невозможно забыть. Она — настоящая женщина, в отличие от тебя, истеричка.
— Запомни, это я сделала тебя таким, каким тебя знают все, — холеным, изысканным господином. Ты не забыл, каким ты был до встречи со мной? Провинциальным замухрышкой, простаком — ни ступить, ни молвить не умел… И мне безразличны твои признания, мне плевать, с кем тебе было хорошо, а с кем — нет. Я знаю твою истинную цену. И когда ее узнают все — ты лопнешь. И я сделаю все, чтобы уничтожить тебя…
Он замахнулся на нее, она с усмешкой чуть отступила назад.
— Бить меня? Отлично придумал! Браво, Антониу! Бей, но помни, ты — погибший человек. Я найду способ отомстить тебе за себя, за Отавиу, девочек, за всех, кому ты поломал жизни. Ты подлец, подлец, Антенну! Запомни мои слова!

Глава 5

После разрыва с мужем Гонсала не могла находиться с ним в одном доме и вновь попросила прибежища у Флоры.
Та ее, конечно же, приютила у себя, хотя это и было не совсем, кстати, так как Флору в тот период гораздо больше занимали собственные проблемы. Накануне Боб Ласерда сделал ей официальное предложение, и Флора не отвергла его, лишь попросила немного повременить со свадьбой. Теперь ей надо было разобраться в своих чувствах, понять, почему она медлит, не отваживаясь сказать Бобу решительное «да».
Гонсала тоже понимала, что стесняет своим присутствием Флору, но, тем не менее, поехала к ней, а не в отель, потому что нуждалась, прежде всего, в дружеском участии.
— Это было ужасно, — рассказывала она Флоре, не сдерживая слез. – Хуже всего то, что свидетелем скандала стал Тьягу. Представляю, как ему сейчас больно! Ведь он больше всех радовался нашему примирению с Антониу.
— Мы все за вас радовались и, честно говоря, я не понимаю, почему ты опять вздумала с ним разводиться, — сказала Флора. — Ты ведь любишь его по-прежнему.
Нет, я любила не реального Антониу, а свое ложное представление о нем. Любила, потому что не знала его истинной сути.
— А теперь она тебе открылась?
—Да.
— Но откуда такая уверенность? Может, ты и сейчас заблуждаешься на его счет! Поговори с ним спокойно, он тебе все разъяснит, и конфликт будет исчерпан. Разве вы прежде не ссорились? А потом опять мирились.
– На сей раз это невозможно, — твердо произнесла Гонсала. — Я узнала об Антониу такое!..
— Тут замешана другая женщина? — поспешила с догадкой Флора.
— Увы! — горько усмехнулась Гонсала. — Если бы это была очередная соперница, я бы так не убивалась.
— А что же может быть хуже этого? — Недоуменно спросила Флора.
— Есть вещи, которые я не могу ни принять, ни простить: лицемерие, стяжательство и, наконец, элементарное воровство.
— Господи! Неужели ты говоришь сейчас о Сан-Марино?
— А то о ком же? Я узнала, каким способом он нажил свое состояние.
— Но может быть, это всего лишь грязная сплетня, подброшенная его конкурентами по предвыборной борьбе! — высказала предположение Флора. — Такое часто бывает.
— Конкуренты в данном случае ни при чем, — возразила Гонсала. — Проговорился верный прихвостень Антониу — Торкуату. А уж он-то знает наверняка о сомнительном прошлом своего босса.
— Торкуату мог просто обозлиться на Сан-Марино и все это выдумать, — не уступала Флора.
— Я тоже не верила Торкуату, пока прямо не спросила об этом Сан-Марино и не увидела его глаза. Разумеется, он попытался увернуться от ответа, из-за чего мы буквально подрались. Я стала бросать в него все, что попадало под руку.
Флора из деликатности не спрашивала, что же конкретно узнала о муже Гонсала, но та сама решилась приоткрыть завесу над тайной.
— Не хочется втягивать тебя в нашу грязь, да и выносить сор из избы тоже не пришло время — это станет большим ударом и для моих детей, и для семьи Отавиу. Но тебе я все скажу, иначе ты будешь уговаривать меня вернуться к Антониу. Только пусть это останется между нами, ладно?
— Разумеется. Ты же знаешь, что я умею хранить чужие тайны.
— Да, знаю. Потому к тебе и пришла. Так вот, Антониу в свое время прибрал к рукам капитал Григориу Монтана. И при этом всю жизнь цинично выдает себя за искреннего друга Отавиу! Теперь ты понимаешь, что я не могу жить с таким человеком под одной крышей!
Флора, однако, и теперь не была уверена в правдивости этой информации. Ей казалось, что Гонсала наверняка сгущает краски.
— Ну что ж, поживи пока у меня, соберись с мыслями. Тут нельзя рубить с плеча, — сказала она обтекаемо, уклончиво.
— Да, мне надо хорошенько обдумать, как вести дело о разводе. На благородство Антониу рассчитывать не приходится: он сделает все, чтобы оставить меня нищей.
— Надо поговорить с Патрисией, — подсказала Флора. — У нее обширные связи. Пусть найдет тебе хорошего адвоката.
— Верно! Без адвоката я не сделаю и шагу. Иначе Антониу легко обведет меня вокруг пальца.
Приняв такое решение, Гонсала, наконец, немного успокоилась.
А утром следующего дня она поехала в тюрьму и внесла залог за Торкуату, после чего его освободили под подписку о невыезде.
— Я знаю, что по закону ты не должен уезжать из Рио, — сказала ему Гонсала, — но все же советую тебе поостеречься Антониу. И еще одна просьба: никогда не попадайся мне на глаза и не ищи встреч с Ирасемой!
По совету Алвару Сан-Марино тоже поехал в тот день вызволять из тюрьмы Торкуату и очень обозлился, узнав, что его опередила Гонсала.
– Положение становится опасным, – оценил обстановку Алвару. – Торкуату слишком много знает…
– Он будет молчать. Теперь он на свободе, и не в его интересах распространяться о собственных подвигах, – возразил Сан-Марино.
– А Гонсала? Кто знает, что она может натворить – при ее эмоциональности!
– Она не собирается меня разоблачать. Но в обмен на молчание требует развода.
– И ты дашь ей развод?
– Нет, попробую уговорить ее, даже подкупить – деньгами, имуществом, всем, что у меня есть. Я уже кое-что предпринял: подослал Боба к Флоре. Попросил, чтобы она должным образом повлияла на Гонсалу. А ты пошли к ней Патрисию. В прошлый раз Гонсала вернулась ко мне благодаря твоей жене.
– Ладно, я скажу Патрисии. А ты не оставляй в покое Отавиу. Он должен вспомнить номер счета!
– Да-да, – рассеянно ответил Сан-Марино, которого в тот момент занимали только разладившиеся отношения с Гонсалой.
И, надо признать, его беспокойство не было напрасным: гонцы, посылаемые им к взбунтовавшейся Гонсале, один за другим возвращались ни с чем.
Первым доложил о неудаче Боб Ласерда. Флора велела передать Сан-Марино, что предпочитает занимать нейтральную позицию и не вмешиваться в отношения супругов, чтобы нечаянно им не навредить.
Патрисия, к удивлению Сан-Марино, сказала ему примерно то же самое: дескать, она со своей стороны сделала все, что могла, но последнее слово по-прежнему остается за Гонсалой, и поэтому на нее сейчас лучше не давить.
Зная, что Гонсала общается по телефону с сыновьями, Сан-Марино обратился за помощью и к ним.
– Поверьте, я ни в чем не провинился перед вашей матерью, – клятвенно заверял он Арналду и Тьягу. – Я люблю ее и хочу только одного: мира в нашей семье.
– Не похоже, чтобы ты думал о мире, когда кричал на маму и угрожал ей, – хмуро заметил Тьягу. – Я не знаю, из-за чего у вас возникла ссора, но не сомневаюсь, что у мамы были основания для обиды. Ты сам должен попросить у нее прощения.
– Да она меня и слушать не хочет! Отказывается говорить со мной по телефону.
– Значит, тебе нужно подождать, пока она немного успокоится, – рассудил Тьягу.
Арналду во время этой беседы угрюмо молчал, а когда остался с отцом наедине, то прямо сказал ему:
– Ты бы хоть сейчас не лукавил перед нами. «Я ни в чем не виноват»! Может, Тьягу тебе и поверил, но я-то знаю, каково пришлось маме. Легко ли ей было терпеть твой роман с женой Отавиу?
– О чем ты говоришь, Арналдинью? Ева давно умерла!
– А тот портрет, который висел у тебя в кабинете? Подозреваю, вы опять поссорились из-за него.
– Оставь свои подозрения при себе! Тот портрет я давно убрал со стены. И вообще, что ты можешь знать о моей жизни, о жизни матери? Если хочешь нам обоим помочь, то уговори ее вернуться домой.
— Я уже пытался это сделать, – сказал Арналду. — Но мама на сей раз настроена решительно. Боюсь, тебе не избежать развода, отец.
Отавиу несколько дней корпел над статьей, пытаясь довести ее до совершенства, которому, как известно, нет предела. За этим занятием его и застал Сан-Марино, пожаловавший к брату без предварительного звонка.
— Ой, Сан! Ты пришел за статьей? А я еще не дописал ее… – стушевался Отавиу как школьник, не успевший вовремя выучить уроки.
— Ничего, допишешь. Не торопись, это не к спеху, — успокоил его Сан-Марино. — Я заехал просто так, поболтать по-приятельски.
— Ты молодец, я очень рад тебе. А почему Гонсала не приехала?
Сан-Марино тяжело вздохнул и ответил с абсолютно искренней печалью в голосе:
— К сожалению, она опять от меня ушла. Временно живет у подруги. Я уже не знаю, что и делать, Отавиу, как ей угождать. Она стала такой капризной, нервной. Возможно, это нечто возрастное.
— Не могу поверить! Гонсала всегда такая спокойная, уравновешенная, доброжелательная.
— Да, все так. С друзьями, с детьми она просто ангел. А ко мне у нее, очевидно, какие-то повышенные требования.
— Ладно, не горюй. Гонсала тебя любит, а значит, вы обязательно помиритесь. Пойдем, я угощу тебя хорошим кофе. Называется экспрессо. Это технология такая, надо использовать специальную кофеварку. Я долго не мог ее освоить, но теперь сам легко справляюсь. Знаешь, все оказалось не так уж и сложно!
Они отправились на кухню, затем переместились в столовую, и все это время говорил в основном Отавиу: о Жулии, которая почти каждый день звонит ему из Японии, о Бетти, чьи фотографии недавно опубликовал престижный цветной журнал, но больше всего о Сели:
— Для меня большое счастье видеть, как она становится обыкновенной жизнерадостной девушкой. Ходит на вечеринки, общается не только с девочками, но и с мальчиками. Кстати, твой младший сын вчера проводил ее домой. Они какое– то время были в ссоре, а теперь вновь помирились. Надеюсь, что и вы с Гонсалой вскоре помиритесь.
— Дай-то Бог, сказал Сан-Марино и как бы, между прочим, перевел разговор в иное русло: — Отавиу, я все забываю у тебя спросить… Ты однажды говорил о каком-то ключе. А я где-то потерял ключ от ящика своего письменного стола. Так может, это был как раз мой ключ?
—Да, я что-то припоминаю, — неуверенно произнес Отавиу, почесывая затылок. — Кажется, я находил какой-то ключ… Но он ни к чему не подошел, и я его, наверное, выбросил.
Такой ответ был совсем неутешителен для Сан-Марино. Хорошо, если Отавиу действительно выбросил ключ в такое место, где его уже никто никогда не отыщет. А если он вдруг снова всплывет, и Отавиу каким-то образом увяжет его появление с именем Элиу Арантеса?
— Я думаю, это был мой ключ, – произнес вслух Сан-Марино. — Жаль, что ты его тогда не показал мне. А так, видимо, придется взламывать замок.
Слушая его, Отавиу вдруг отчетливо представил письменный стол и ящик, в который он положил тот самый ключ, но сосредоточиться на этой мысли ему не удалось — Сан-Марино отвлек его внимание очередным вопросом:
— А те цифры, о которых ты говорил, все так же продолжают всплывать в твоей памяти?
— Да, бывает иногда… Но сейчас я увлекся статьей, и они отступили… Я и забыл о них.
— А я тут консультировался с одним врачом, и он сказал, что тебе надо вспомнить всю комбинацию и тогда эти цифры окончательно перестанут тебя мучить.
— Да они уже и не мучают меня, — простодушно произнес Отавиу. — Я же говорю: статья их вытеснила из моего сознания.
— Ну и, слава Богу, — вынужденно промолвил Сан-Марино и встал из-за стола. — Спасибо тебе за все. Утешил меня, напоил прекрасным кофе.
— Я всегда рад тебя видеть. Ты не печалься. Знаешь, что я тебе посоветую: ты еще раз попроси прощения у Гонсалы, даже если не чувствуешь за собой никакой вины!
— Спасибо. Ты мудрый человек, Отавиу, — криво усмехнулся Сан-Марино. — Я последую твоему совету, хотя и не уверен, что Гонсала поймет меня.
После встречи с Отавиу его настроение не только не улучшилось, но и ухудшилось: никакой важной информации он не получил, да еще и разбередил душу вынужденной беседой о Гонсале.
Ехать в опустевший дом Сан-Марино не хотелось, и он завернул по дороге к Алвару, где за бутылкой коллекционного виски они обсудили свои насущные дела. При этом Алвару, как человек более нетерпеливый и решительный, вызвался поехать в швейцарский банк и проверить хотя бы ту комбинацию цифр, которую однажды вспомнил Отавиу.
— Ну что ж, поезжай, — без всякой надежды на успех поддержал его Сан-Марино.
Размолвку Сан-Марино с Гонсалой Отавиу принял так близко к сердцу, что решил выступить посредником между ними. С этой целью он и отправился в дом Сан-Марино, забыв, что Гонсала там не живет. Но Ирасема отнеслась к нему благосклонно и подсказала, где можно найти сеньору.
Гонсала сама открыла дверь Отавиу, и в ее глазах он прочитал искреннюю радость, смешанную с болью и страданием.
Эта боль, остро отозвавшись в душе Отавиу, подвигла его на неординарный поступок: он прижал Гонсалу к себе, словно хотел укрыть и защитить от всех невзгод мира — нынешних и грядущих. А она, верно истолковав этот порыв, не оттолкнула Отавиу, приняла его поддержку с благодарностью. Глаза ее увлажнились, и она, украдкой смахнув слезу, сказала:
— Ничего, мы еще поборемся! Главное, что я сумела принять правильное решение.
— Ты говоришь о своем уходе из дома? — осторожно спросил Отавиу.
Гонсала его поправила:
— Я ушла не из дома, а от Антониу. Это большая разница.
— Но почему, Гонсала? Вы ведь такая замечательная пара!
— Это лишь внешнее впечатление. А на деле мы не просто чужие люди, мы — антиподы!
— В тебе говорит какая-то обида на Сана, — заключил Отавиу. — Я не хочу вмешиваться в ваши семейные дела, но ты должна знать: он очень страдает из-за этой ссоры. Прости его, вернись домой.
— Причина его страданий мне известна, — горько усмехнулась Гонсала. — И поверь, она ничего общего не имеет с любовью.
— Нет, Антониу любит тебя! Он сам мне это говорил.
— Ты святой человек, Отавиу, — покачала головой Гонсала. – Жаль, что я пока не могу рассказать тебе всю правду о твоем друге.
— Ты слишком идеализируешь меня и недооцениваешь своего мужа. А он — замечательный человек! Дай ему еще один шанс, Гонсала! Я хочу видеть вас вместе, счастливыми.
— Я тоже хочу быть счастливой, — сказала она. — Поэтому и ушла от Антониу. Не уговаривай меня вернуться к нему. Просто поверь на слово, что я поступила правильно. И не беспокойся обо мне: я чувствую в себе достаточно сил для того, чтобы самостоятельно построить свою жизнь. Заново, с чистого листа!
— Это нелегкое дело — начинать новую жизнь в нашем возрасте, — заметил Отавиу исходя из собственного опыта.
— А у меня есть дополнительный, очень мощный стимул, — пояснила Гонсала, не вдаваясь в подробности. — Этим поступком я пытаюсь защитить не только себя, но и своих детей, и своих друзей!
Она говорила это с такой убежденностью в своей правоте, что Отавиу внял ее просьбе и отказался от дальнейших уговоров. Но поскольку Гонсала так и не сказала, из-за чего ушла от мужа, то тревога Отавиу за близких ему людей после этого разговора только усилилась.
Сан-Марино пил с горя у себя в кабинете, периодически обращая взор на портрет Евы и находя в том утешение как в былые времена. Водрузить картину на прежнее место он пока не решался — просто извлекал ее из тайника, ставил перед собой, прислонив к стене, и предавался дорогим его сердцу воспоминаниям.
В один из таких моментов к нему и нагрянул Отавиу, которого Ирасема любезно пропустила к хозяину без предварительного доклада.
Отавиу шел к Сан-Марино, чтобы поддержать его в трудную минуту, но, увидев портрет жены, забыл обо всем на свете.
— Это же Ева! — воскликнул он, впадая в сильное возбуждение. — Почему у тебя ее портрет? Он висел в нашей гостиной.
Пойманный с поличным, Сан-Марино сразу же протрезвел.
— Этот портрет я приготовил для Жулии. Она искала его в старом доме и не могла найти. А я вот нашел…
Отавиу молчал, глядя на него странно округлившимися глазами, и Сан-Марино поспешил увести его из кабинета:
— Пойдем к Ирасеме, пусть она приготовит нам кофе.
Отавиу безучастно последовал за ним, пошатываясь и с трудом передвигая ноги. Заметив это, Сан-Марино предложил ему устроиться на веранде.
– Здесь не так душно. Посидим, поговорим. Ты статью принес или просто заглянул ко мне, по-дружески?
Отавиу был не в силах говорить и жестом попросил воды. Сан-Марино заботливо протянул ему стакан с водой. Затем Ирасема принесла им кофе…
Позже она много раз повторяла, что ничего странного в поведении обоих мужчин тогда не заметила, что они сидели за столом как давние друзья и мирно беседовали, но уже минут через пять до нее донесся неистовый крик Отавиу: «Я тебя убью! Убью!»
Ирасема не могла знать, что в те самые пять минут, пока она была на кухне, Отавиу вдруг вспомнил нечто очень важное, подсознательно мучившее его долгие годы. Эта внезапная вспышка памяти ослепила его, он бросился на Сан-Марино, хрипя от ярости:
— Подлец!.. Лицемер!.. Предатель! Ты был любовником Евы!..
Сан-Марино попытался увернуться от удара, и это еще больше разозлило Отавиу. Даже голос у него окреп. Отавиу теперь уже не хрипел сдавленно, а кричал на весь дом:
— Подлец! Трус! Я убью тебя!
На Сан-Марино посылался град ударов, и он вынужден был отвечать тем же. Между бывшими друзьями завязалась беспощадная драка, Сцепившись в клубок, они то валились на пол вдвоем, то вновь поднимались на ноги, пока не упали оба без чувств, ударившись о застекленную дверь веранды.
Именно эту финальную часть драки увидели прибежавшие на шум Ирасема и Тьягу.
— Это было ужасно! — вспоминала потом Ирасема. — Они оба лежат без движения, а кровь так и хлещет из ран… Я растерялась, не знала, что делать. Хорошо, что там был Тьягу. Это он вызвал скорую помощь. А тут и сеньор Антониу пришел в себя. Все вместе мы пытались привести в чувство и сеньора Отавиу, но…
В отличие от Сан-Марино, который отделался легким ушибом головы в несколькими царапинами, Отавиу снова впал в кому, и его увезли в клинику к доктору Сисейру.

Глава 8

Пообещав Гонсале подыскать надежного адвоката, Патрисия не спешила выполнять это обещание. Она была уверена, что супруги Сан-Марино вскоре помирятся и, как в прошлый раз, до развода дело не дойдет.
Но Гонсала вновь и вновь повторяла, что обратной дороги нет, к Антониу она не вернется и надо только грамотно оформить развод.
— Тебе, наверное, трудно в это поверить, но я-то знаю, что Антониу при разводе обдерет меня как липку. Поэтому помоги, — в очередной раз обратилась она к Патрисии.
— А может, тебе не надо разводиться с ним официально? Подыщи хорошую квартиру, поживи отдельно от него. К чему такая спешки?
– Я должна освободиться от него полностью! Неужели непонятно? Антониу — страшный человек. Ты бы видела, как мерзко он вел себя в больнице у Отавиу! Попытался внушить всем, что его брат — буйно помешанный, что он опасен окружающих.
— Но он же и вправду бросился на Сан-Марино с кулаками.
— А тебе не приходило на ум, что Отавиу мог вспомнить, как Антониу его подло обобрал?
— У меня была другая версия: ревность! Они подрались или из-за тебя, или из-за Евы.
А я-то тут при чем?
— Антониу мог приревновать тебя к Отавиу. Думаешь, он слепой и не видит, что вы нравитесь друг другу?
— Даже если бы все было так, и в Антониу взыграла ревность, он не стал бы пускаться в драку, — возразила Гонсала. – А вот Отавиу мог ему врезать по-мужски. Хотя бы за ту же связь с Евой, не говоря уже о других, более тяжких грехах.
— Но почему ты так веришь Торкуату? Он сидел в тюрьме, хозяин не хотел его оттуда вызволять… В таком положении можно придумать что угодно. Судя по всему, этот парень не промах! Во-первых, он отомстил Сан-Марино, а во-вторых, сумел обмануть тебя. И ты сама выложила за него немалые денежки!
— Нет, Торкуату знает Антониу гораздо лучше, чем я. И на такие откровения он решился лишь потому, что испугался за свою жизнь. Антониу ведь угрожал ему расправой! Торкуату и сейчас не в безопасности. Да поможет ему Бог уйти от гнева Сан-Марино!
Доводы Гонсалы и теперь не убедили Патрисию в необходимости развода, но она не стала больше сопротивляться и нашла давно обещанного адвоката.
А между тем Флора случайно проговорилась Бобу о том, что Гонсала поехала на встречу с адвокатом, и эта новость тотчас же стала достоянием Сан-Марино.
— Ты выясни, что это за адвокат, — приказал тот Бобу. — Я должен знать, с кем мне придется вести борьбу.
Боб Ласерда тоже с некоторых пор находился в затруднительной ситуации, хотя она и не была столь серьезной, как у Сан-Марино.
Однажды к Бобу в офис нагрянул его родной брат, которым оказался не кто иной, как Атила Оливейра, жених Жанети.
Увидев его, Боб похолодел от ужаса. Сколько усилий было потрачено им на то, чтобы похоронить свое прошлое, и вот теперь оно предстало перед ним в облике Атилы!
— Здравствуй, брат, — произнес Атила заискивающе и услышал в ответ:
– У меня нет брата! Освободи помещение, или я вызову охрану!
— Да не кипятись ты понапрасну, — нисколько не испугался Атила. — Я пришел к тебе с миром.
— Как ты вообще сюда попал? Кто тебя пропустил?
— Не волнуйся. Я не стал афишировать наше родство. Да мне бы никто и не поверил: у тебя же теперь другая фамилия. Или как это называется — псевдоним?
— Если ты вознамерился Меня шантажировать, то сразу могу сказать, что денег я тебе не дам! — ответил Боб.
– Нет, что ты! Какой может быть шантаж! Я просто хотел повидать тебя и… пригласить на свадьбу. Я женюсь, братишка!
– Значит, ты не бросил этот промысел, — печально констатировал Боб. — И кого на сей раз тебе удалось облапошить?
— Ты ничего не понял, — огорчился Атила. — Я женюсь на самом деле. По большой любви! И хочу, чтобы ты был посаженым отцом на моей свадьбе.
— С шантажом номер не удался, так ты решил хотя бы скомпрометировать меня? — не поверил ему Ласерда. — Неужели я, по-твоему, такой ..., что стану принимать участие в дешевом фарсе, к тому же — уголовно наказуемом?
— А ты не очень зарывайся! — с обидой произнес Атила. — давно ли ты сан стал таким законопослушным? Или тебе напомнить из нашей «боевой юности»?
— Я жизнь положил на то, чтобы порвать со всякой шпаной вроде тебя и стать достойным, уважаемым человеком! — парировал Боб. — А ты как был мошенником и мелким жуликом, так им и остался. Поэтому не тебе меня учить уму-разуму!
— Да я бы вообще к тебе не пришел, если бы у меня был другой брат или хотя бы какой-то близкий родственник. Даже друзей своих, которых ты отчасти справедливо назвал шпаной, я не могу пригласить на свадьбу — в общество моей невесты и ее родственников. Это очень приличные люди! Ты единственный из моих знакомых, кто может соответствовать их уровню… Не откажи, брат! Дай мне шанс! Ты же сам не понаслышке знаешь, каково это перевернуть собственную жизнь!
Поначалу Боб слушал Атилу со злостью и досадой, но постепенно стал понимать, что тот его не ...чит. Неужели и вправду так влюбился, что решил образумиться? А почему бы и нет – любовь способна творить чудеса!
— И кто эта несчастная, которая на тебя клюнула? — спросил он примирительным тоном.
— Это замечательная женщина, Боб! — оживился Атила. — У нее прекрасное имя — Жанета! Она содержит школу танцев и преподает в ней. И дочка у нее прелестная, Жуана. Правда, тут есть некоторые проблемы, связанные с подростковым возрастом.
Боб немало удивился, услышав такое. Оказывается, в Атиле ко всему прочему еще и отцовские чувства проснулись!
— Быть отчимом — дело весьма ответственное, — заметил он. — А, кроме того, тебе ведь придется содержать семью. Ты готов к этому? У тебя есть работа?
— Честно признаться, нет. Но я ищу ее! Может, ты меня кому-нибудь порекомендуешь из своих знакомых? Я согласен на любую работу!
Боб разочарованно покачал головой.
— Я уж было подумал, что ты и впрямь решил взяться за ум. А ты продолжаешь альфонствовать. Горбатого могила исправит!
— Нет, я буду работать, вот увидишь.
— Когда? После свадьбы? После того, как промотаешь все деньги прекрасной Жанеты? Не кажется ли тебе, что сначала надо было найти работу и твердо встать на ноги, а уж потом жениться?
— Я так и собирался поступить, но Жанета сама настояла на свадьбе. Она хочет, чтобы у нас все было по закону. Ей известно, что я гол как сокол, но она в меня верит. Это святая женщина!
— Похоже на то, — согласился Боб. — А ее родственники тоже святые? Как они смотрят на этот брак?
— Ну, будущая теща от меня, прямо скажем, не в восторге. А брат Жанеты — человек прогрессивный, он уважает выбор сестры. Да ты его наверняка знаешь! Это известный журналист Шику Мота.
— Господи! Только этого не хватало! — всплеснул руками Боб. — И ты еще хочешь, чтобы я засветился на твоей свадьбе? Там же наверняка будет добрая половина сотрудников газеты, в которой работает Шику Мота и владельцем которой является мой босс Антониу Сан-Марино.
– Да, будут. Ну и что? Я ничем тебя не скомпрометирую Им же неизвестно мое прошлое. Ты ничем не рискуешь, Боб. Мы с Жанетой ждем тебя на нашей свадьбе.
— Извини, но я не смогу прийти.
— А ты не спеши с ответом. Подумай, взвесь все «за» и «против». Как-никак, я у тебя тоже единственный родной брат. Атила ушел, оставив Боба в душевном смятении. Что-то
мешало ему с легкостью отмахнуться от приглашения брата. Атила явно переменился к лучшему, но хватит ли у него сил и воли, чтобы подкрепить благие намерения реальными поступками? Он и сам этого опасается, потому и просит поддержать его. Но что можно сделать для человека, который не привык зарабатывать на жизнь собственным трудом?..
Сомнения, мучившие Боба несколько дней, легко разрешила Флора.
— Ты меня удивил, если не сказать, шокировал. Откуда в тебе этот снобизм, это пренебрежение к человеку более слабому, чем ты? Тем более, когда речь идет о твоем родном брате! Я считаю, тут вообще нет никакой проблемы. Надо идти на свадьбу!
Она произнесла это с такой уверенностью, что Боб сразу же воспринял ее слова как руководство к действию. Надо, значит, надо!
—А может, мы пойдем туда вдвоем? — спросил он робко. Один я там буду чувствовать себя не в своей тарелке.
— Хорошо, пойдем вдвоем, — охотно согласилась Флора. — Мне интересно познакомиться с твоим братом. А для него, я надеюсь, это будет приятным сюрпризом.
Благодаря Флоре Боба Ласерду, оказалось, уговорить легче, нежели родственников невесты, а точнее — Жудити и Жуану.
Обе они наотрез отказывались идти на свадьбу, а Лусию Элену упрекали в штрейкбрехерстве. Но та была твердой как скала и отражала все атаки Жудити, которая в последние дни буквально со свету ее сживала. Для такого противостояния свекрови у Лусии Элены имелись веские мотивы. Во-первых, она считала своим долгом поддержать Жанету, которая мужественно боролась за право любить и быть любимой. А во-вторых, надеялась, что Жулия Монтана не захочет подвергать себя риску, отправляясь туда, где должны присутствовать Лусия Элена и Жудити. Она ведь не знает, что Жудити объявила забастовку. И Шику этого не знает — Лусия Элена специально попросила Жанету не сообщать ему о планах матери. Пусть он придет туда один, а уж Лусия Элена своего не упустит!
Полная радужных надежд, она жила предвкушением счастья и желала такого же счастья для Жанеты. Поэтому и взяла на себя труд поговорить доверительно с Жуаной.
Запершись с ней в комнате, она сказала строго:
— Садись, будем беседовать с тобой по-женски.
— По-женски? — насмешливо переспросила Жуана. — Еще вчера ты говорила, что я жестокая и взбалмошная девчонка.
— Я была не права. И поэтому, наверное, не сумела тебя убедить.
— Как бы ты ко мне ни подкатывалась, на свадьбу я все равно не пойду! — отрезала Жуана. — Не собираюсь участвовать в этом балагане!
— Ты повторяешь слова бабушки. А я тебя прошу проявить сочувствие к матери. Подумай, нужно ли омрачать ей такой радостный день. Тебе может не нравиться Атила, но твоя мама его любит! И с этим надо считаться. Не за горами то время, когда ты тоже влюбишься, и представь, что маме придется не по вкусу твой избранник, она не захочет идти на вашу свадьбу…
— Но я же влюбилась в достойного человека, а не в мошенника!
— У тебя нет оснований обвинять Атилу в мошенничестве. Он специально оговорил в брачном контракте, что не претендует на материальную собственность Жанеты — ни в браке, ни тем более при разводе! Подумай сама: если бы у него были корыстные интересы, разве бы он так поступил?
— Я не знала этого…
— Ты многого еще не знаешь. Например, что такое любовь.
– Ошибаешься! Я уже знаю, что такое любовь!
— Да? — удивленно вскинула брови Лусия Элена. — А впрочем, ты уже достаточно взрослая. Тебе нравится какой-то мальчик?
— Не будем об этом, ладно? — ушла от прямого ответа Жуана.
— Хорошо, не будем. Но твой личный опыт может помочь тебе понять маму, надо поддержать ее. Мы, влюбленные женщины, должны быть солидарны друг с другом!
— Бабушка тоже твердит о солидарности.
— Но она же не влюбленная женщина! — резонно заметила Лусия Элена и этим аргументом окончательно сломила сопротивление Жуаны.

На свадьбу они отправились втроем — Лусия Элена, Жуана и Констансинья.
А Жудити осталась дома в гордом одиночестве и довольствовалась тем, что костерила Атилу, Жанету и Лусию Элену, переманившую на свою сторону двух малолеток.
Лусия Элена оказалась права, предположив, что ее соперница не захочет идти на свадьбу вместе с Шику. Жулия именно так и поступила.
— Я не должна идти туда хотя бы из уважения к Жанете. — сказала она Шику. — Твоя мать и бывшая жена, увидев меня с тобой, непременно устроят скандал с элементами рукопашного боя. Ты этого желаешь для своей сестры?
— Они не посмеют напасть на тебя в моем присутствии! К тому же там будет много посторонних людей. Нет, все должно пройти мирно.
— А, по-моему, ты плохо знаешь своих дам. Их никто и ничто не остановит, я уже сейчас вижу, как в меня летят тарелки, соусницы и куски свадебного торта. Нет, лучше не испытывать судьбу! Я передам Жанете подарок и спокойно поработаю дома. А потом мы с тобой встретимся. После банкета, наедине. Согласен?
— Эта часть программы вообще не нуждается в обсуждении. Тут все ясно: брачная ночь не только для молодоженов! Но я удручен твоим малодушием. Из-за боязни получить лишний кусок торта ты готова на целый день отдать меня в цепкие лапы Лусии Элены! Представляешь, что со мной будет к концу торжества? Не знаю, удастся ли мне выбраться оттуда живым…
— Ничего, ты сильный, как-нибудь выберешься.
Уговорить Жулию Шику так и не сумел, поэтому в канун свадьбы сестры был мрачен и зол.
Под стать ему в тот вечер был и Раул, только в его настроении присутствовала также изрядная доля меланхолии.
К удивлению Шику, домой он вернулся неожиданно рано, хотя предполагал провести ночь с Алой Паулой в ее квартире. Шику был посвящен в планы друга, поэтому и выразил ему свое сочувствие:
— Ты не заболел? Выглядишь неважно.
— Похоже, заболел, — ответил Раул без какой-либо иронии.
— А я предупреждал тебя, что женщины отбирают много сил! Но ты меня не слушал, и вот теперь на Ану Паулу их уже не осталось. Или ты, может, съел что-нибудь не то в ресторане, когда собирался повести ее для разбега?
— Нет, с желудком, слава Богу, все в порядке. У меня расстройство сердца, приятель!
— Значит, я оказался прав: тебя доконали женщины! И последний, смертельный удар, насколько я понимаю, нанесла наша коллега Ана Паула. Это особенно обидно.
— Ничего ты не понимаешь, — вздохнул Раул. — Да и я, признаться, тоже.
— Ты выражаешься несколько… туманно.
— Это потому, что я уже несколько дней хожу как в тумане.
— Вот как? И что же у тебя стряслось? Почему я до сих пор ничего не знаю?
— Потому что не в наших с тобой правилах обсуждать дела сугубо интимные.
— Но я же не требую каких-то пикантных подробностей. Ты можешь их опустить. Только скажи, кто сумел довести тебя до расстройства сердца!
— Это печальная история… — снова вздохнул Раул. — Сам не знаю, как это получилось, но я переспал со своим другом.
Поскольку он произнес это серьезно, без малейшего намека на шутку или на неудачный розыгрыш, то Шику просто обомлел и онемел. «Не иначе кто-то из нас двоих сошел с ума!» — промелькнуло в его сознании.
К счастью, Раул задним числом уловил побочный контекст произнесенной им фразы и внес необходимую поправку:
— Ты зря испугался. Я действительно плох, но не до такой же степени! Речь идет о моем друге Бетти Монтана.
— Час от часу не легче! — бурно отреагировал на это Шику. — Я знал, что ваша пресловутая дружба добром не кончится. Хотя… А почему бы и не Бетти? Мы с тобой породнимся, станем свояками!
— Свояком у тебя будет Арналдинью! Вот с кем ты имеешь все шансы породниться.
– Он для тебя не конкурент, — уверенно заявил Шику. — А Бетти не такая ..., чтобы не видеть твоего бесспорного превосходства над этим пустышкой, бабником и папенькиным сынком.
— Все так, — согласился Раул. — Но у Бетти есть один бзик: она хочет выйти замуж за богатенького. А тут Арналдинью даст мне сто очков форы.
— А ты выбей эту дурь из ее головы! Борись, не отступай. Первый шаг ты уже сделал…
— Шику, не надо над этим шутить, — прервал его Раул. — Все было не так, как ты думаешь. Мы с Бетти просто поцеловались, по-дружески, а потом вдруг завелись… Была незабываемая ночь, но утром мы даже не решались посмотреть друг другу в глаза…
— И с той поры у вас больше ничего не было?
— Увы, нет! Бетти по-прежнему обхаживает своего Арналдинью, а я послал к дьяволу всех прежних подружек, потому что меня уже мутит от женщин.
— Постой, а как же Ана Паула? Тебя от нее тоже мутит?
— Это другое… На нее я попытался переключиться, еще не понимая, насколько меня зацепила Бетти. Думал, что просто устал от шлюшек и надо завести роман с девушкой серьезной. Но вот сегодня мы были с ней в ресторане, танцевали. И, как нарочно, туда же пришла Бетти с Арналду. Представь, я не мог оторвать от нее глаз! Мы смотрели друг на друга долго, проникновенно… Этот ее взгляд перевернул мне душу! Я даже был не в силах проводить домой Ану Паулу. Она уехала на такси, одна…
— Но если Бетти на тебя так смотрит, значит, у вас есть перспектива, — сделал вывод Шику. — Готов биться об заклад, что на самом деле она любит тебя, а не Арналду!
— Ну и что? Замуж она все равно хочет выйти за него, — обреченно произнес Раул. — И это ее право. Я не стану ей навязываться. Друзья проговорили до глубокой ночи, но к какому-либо конструктивному решению так и не пришли.
А утром выяснилось, что Шику забыл включить будильник и по этой причине едва не опоздал на свадьбу.
Разбудил его звонок в дверь.
Шику был уверен, что это Лусия Элена заехала за ним, и — ошибся: на пороге стояла нарядная благоухающая Жулия и ослепительно улыбалась.
— Ты еще не одет, любимый? — удивилась она. — Собирайся быстрее! Мы не должны опаздывать на свадьбу твоей сестры.
— Я сейчас, мигом! — задорно сверкнул глазами Шику. — Хотя твое присутствие провоцирует во мне обратное желание: не одеваться, а раздеваться!
— Ты посмотри на часы, — остудила его пыл Жулия. — Мы и вправду рискуем опоздать.
На свадьбу они приехали во время, но дурные предчувствия Жулии, к сожалению, оправдались: без скандала там не обошлось.
Поначалу все протекало мирно. Жуана, сделав над собой усилие, поздравила мать и Атилу со вступлением в брак. Боб не чувствовал себя чужим на этом празднике и охотно общался с новыми родственниками. Флора была счастлива, оттого что сумела помирить Боба с его братом.
Даже Лусия Элена держала себя в рамках, хотя это давалось ей непросто. Шику все время танцевал с Жулией, а Лусия Элена боролась с искушением вцепиться в роскошные кудри соперницы! Она пообещала Жанете вести себя прилично, и не исключено, что вынесла бы эту пытку до конца, если бы на свадьбе внезапно не появилась Жудити.
По иронии судьбы она подоспела как раз к десерту, когда свадебный торт уже красовался на праздничном столе.
Жанета обрадовалась, увидев мать, и пошла ей навстречу.
— Спасибо, мамочка! Ты все-таки пришла нас поздравить.
— Я пришла только затем, чтобы швырнуть кусок свадебного торта в физиономию твоего проходимца! — заявила Жудити и, не мешкая, осуществила свое намерение.
Правда, с первого раза попасть в Атилу ей не удалось — кусок торта пролетел мимо и плюхнулся на пол.
Атила тем временем попытался нырнуть в толпу танцующих и там, на время затеряться. Но этот его маневр лишь раззадорил Жудити.
— Ага, испугался! — закричала она. — Ничтожный трус! Лусия Элена, помоги мне! Дай сюда торт!
Лусия Элена, к тому времени основательно подвыпившая, с удовольствием исполнила приказ свекрови. Прихватив поднос с разрезанным тортом, она тоже ринулась в толпу вслед за Атилой. Но в отличие от Жудити, выбрала другую цель для поражения — Жулию Монтана. Иначе и быть не могло: ведь ей представилась такая прекрасная возможность под шумок бросить кусок торта с креном в ненавистную соперницу!
Танцующие бросились врассыпную, визжа и толкая, друг друга. Это затруднило действия Лусии Элены, и куски торта беспорядочно летели в толпу, падая мимо цели. Больше всего досталось Шику, который взял на себя труд усмирить разбушевавшуюся Лусию Элену.
А Жудити выбрала иную тактику: она гонялась за Атилой и вела прицельный огонь редкими, но точными выстрелами.
В этой чудовищной кутерьме сладкого перепало многим, в том числе и Бобу Ласерде — Лусия Элена, промахнувшись, залепила ему тортом прямо в лицо.
Позже, когда страсти улеглись, он сказал Флоре:
— Ты оказалась права, я зря опасался, что могу быть скомпрометирован Атилой. На фоне этой семейки он выглядит аристократом!

Глава 10

Гонсала продолжала жить у Флоры, ее адвокат готовил необходимые документы для развода, я все шло ни шатко, ни валко до той поры, пока однажды в магазине она не обнаружила, что ее кредитная карточка заблокирована. Положение, в котором она оказалась, было просто унизительным. Продукты уже лежали в сумке, а расплатиться за них Гонсале было нечем. Пришлось вынимать их обратно и с извинениями возвращать продавцу.
Уже догадываясь, чьих это рук дело, но, все еще надеясь на случайное недоразумение, Гонсала позвонила в банк, и после этого сомнений у нее не осталось; ее счет был заблокирован!
— Антониу сделал все, чтобы я к нему вернулась. Но этого не будет! — сказала она Флоре. — Я немедленно илу к адвокату. Должны же у меня быть какие-то права на собственность!
Адвокат, однако, вынужден был ее огорчить:
— Вступая в брак, вы подписали контракт, согласно которому имущество, нажитое каждым из супругов, не является их общей собственностью, а значит, и не подлежит разделу.
— То есть вы хотите сказать, что я не имею права на деньги, заработанные моим мужем… бывшим мужем?
— Да, вы все верно поняли. Ваша проблема заключается в том, что во время замужества вы нигде не работали…
— Я воспитывала детей, содержала дом! — с возмущением заметила Гонсала.
К этому я и вел, а вы меня прервали, — вежливо пояснил ей адвокат — Любой суд обязательно учтет это обстоятельство. А если вы еще и скажете, что муж не позволял вам работать и даже не дал закончить университет, то вы вполне сможете отсудить у него часть собственности. Например, дом, в котором поддерживали порядок исключительно вашими заботами,
Гонсалу такая перспектива не обрадовала.
— Вы не знаете Сан-Марино, — сказала она. — Этот человек найдет способ надавить на самых честных, порядочных судей и добьется своего: пустит меня по миру!
— В таком случае вам не следует доводить дело до суда. Попробуйте поговорить с мужем еще раз. Скажите, что не хотите с ним судиться, но пусть он выделит какую-то долю добровольно.
— Да вы что, еще не поняли, с кем имеете дело? — разочарованно спросила Гонсала. — добровольно он способен только лишить меня кредитной карточки!
Адвокат вздохнул и после некоторой паузы произнес:
— Значит, суда вам не избежать. Но чтобы его выиграть, вы должны сначала вернуться к мужу.
— Это самое худшее, что вы могли мне посоветовать. Я туда не вернусь.
— А вы не спешите принимать какое-либо решение. Подумайте хорошенько. Посоветуйтесь с детьми, с подругами. Если вы уверены, что не сможете договориться с мужем без суда, то смирите себя и потерпите еще некоторое время. Надо убедить судей в том, что идти вам некуда, поскольку ни денег, ни какого-то другого дома у вас нет.
Гонсала прислушалась к совету адвоката, но вмешивать это дело сыновей не стала, а лишь позвала на помощь подруг.
Флора и Патрисия, выслушав ее, в один голос заявили, что Гонсале следует вернуться домой.
— Иди туда и борись за свои права! — четко сформулировала задачу Патрисия. — Ты просто обязана это сделать, чтобы обеспечить себе безбедное существование на всю оставшуюся жизнь. Надо отсудить у Сан-Марино максимум возможного!
— Нет, я не хочу от него ни алиментов, ни банковских счетов. Дети мои будут обеспечены — закон на их стороне. А мне нужен только покой и – возмещение ущерба за то, что я имела несчастье встретить ужасного человека, поверить ему и прожить с ним в браке двадцать пять лет!
– Ладно, ты только не говори этого Сан-Марино, – предостерегла ее Патрисия. – Представь обсуждение всех спорных финансовых вопросов своему адвокату. А уж потом пусть суд решает, на какую часть собственности ты вправе претендовать.
Сан-Марино тоже руководствовался советом своего адвоката, закрывая банковский счет Гонсалы.
Алвару предложил ему сделать это сразу, как только она ушла из дома и вновь заговорила о разводе. Но Сан-Марино не хотел прибегать к столь грубым методам, полагаясь больше на уговоры, с помощью которых он улаживал все предыдущие конфликты с Гонсалой.
Однако на сей раз, конфликт зашел слишком далеко, никакие уговоры на Гонсалу не действовали, и Алвару вновь вернулся к своему прежнему предложению.
— Но если я лишу ее кредитной карточки, она будет презирать меня еще больше, и тогда развод станет неизбежным, — возразил Сан-Марино.
— Ты недооцениваешь силу денег и слишком идеализируешь Гонсалу, — ответил на это Алвару. — До сих пор деньги не интересовали ее только потому, что они всегда были в достаточном количестве. А когда их не станет, уверяю тебя, даже такая благородная женщина, как Гонсала, вынуждена будет смирить гордыню и вернуться к привычкой кормушке.
– А если нет? Что делать тогда? Гонсала невероятно упрямая и гордая.
– Но жить-то ей надо будет на какие-то средства! И она обязательно вступит с тобой в переговоры. А ты продемонстрируешь свою лояльность — восстановишь кредитку. Так и будешь действовать — Методом кнута и пряника, пока окончательно не сломишь ее сопротивление.
— У тебя все так гладко, получается! — скептически произнес Сан-Марино. — А Гонсала уже наняла адвоката и вовсю занимается подготовкой к разводу.
— Тем более ты не должен медлить! Надо срочно что—то предпринять, перехватить инициативу, — обеспокоится Алвару. — А вдруг этот адвокат раскокает, что львиная доля твоей собственности оформлена на имя Гонсалы? Ты об этом не подумал? Тогда уже не ты ей, а она тебе сможет диктовать свои условия!
— Она все бумаги подписывала, не глядя, и даже не догадывается о том, что юридически является владелицей огромного состояния. А тот адвокат будет плясать от брачного контракта и сразу скажет ей, что ее личный капитал не увеличился за годы замужества ни на йоту, поскольку она была на иждивении мужа. Выискивать еще какую-то собственность, о которой не знает даже его клиентка, ему не придет в голову.
— Я в этом не уверен, — покачал головой Алвару. — Адвокаты бывают разные. Поэтому поторопись. Для начала пусти в ход кнут, а пряник держи наготове.
Сан-Марино последовал его совету, и — о чудо! — Гонсала тотчас же вернулась домой,
— Ты оказался прав: она уже дома! — поделился он своей радостью с Алвару. — Пришла сегодня утром, со мной поздоровалась довольно холодно, и я сразу уехал на работу. Не стал приставать к ней с расспросами. Пусть успокоится, войдет в привычную колею, а потом и поговорим.
— Я всегда в конечном итоге оказываюсь прав, — заметил Алвару. — Жаль, что ты об этом частенько забываешь и пренебрегаешь моими советами.
— Ничего подобного! Когда такое было? — хитровато усмехнулся Сан-Марино.
— Да уж было, было! — в тон ему ответил Алвару. — Взять хотя бы того же Отавиу. Ты очень рискуешь, играя с ним в кошки-мышки. Я давно тебе это говорю, но ты меня не слушаешь.
— Отавиу я уберу лишь после того, как он вспомнит номер банковского счета, — в который раз повторил Сан-Марино. — Он был у меня на днях. В ногах валялся, просил прощения, клялся, что не имел против меня злого умысла. Он абсолютно не помнит, из-за чего на меня набросился!
— Сегодня не помнит, а завтра, глядишь, и вспомнит. Или Ева воскреснет и скажет ему, что была твоей любовницей!
Алвару усмехнулся, но эта усмешка вышла у него довольно-таки зловещей. Сан-Марино даже стало как-то не по себе, он поежился.
— Типун тебе на язык! Меня от таких шуточек оторопь берет.
— Ну, ты же сам не хочешь говорить об этом всерьез и вынуждаешь меня к черному юмору, — сказал в свое оправдание Алвару.
Вопреки ожиданиям Сан-Марино, Гонсала не делала никаких попыток к примирению. Общалась только с сыновьями, а Сан-Марино словно и не замечала. Он выждал пару дней и заговорил с ней сам:
— Ты прости меня за то, что я вынужден был прибегнуть к крайней мере, но мне хотелось вернуть тебя домой. Кстати, твою кредитную карточку я восстановил, ты можешь ею пользоваться.
– Эту низость ты называешь крайней мерой? — с презрением посмотрела на него Гонсала. — И надеешься, что все можно исправить, просишь прошения. А как, по-твоему, можно простить человека низкого, подлого, ничтожного? Думаешь, это так же просто, как восстановить кредитную карточку? Я могу тебя простить, но твоя сущность от этого нисколько не изменится.
— Значит, я прошен? — прикинулся непонятливым Сан-Марино. — У меня множество недостатков, а возможно, даже и пороков, но ты не можешь отрицать, что я всегда заботился о своей семье…
— Эту песню я слышала много раз и выучила ее наизусть! — оборвала его Гонсала. — Так что не трать понапрасну энергию. Я уже не та ..., которой ты мог вертеть, как хотел.
— Ты никогда не была дурой. Не стоит на себя наговаривать.
— Антониу, что бы ты сейчас ни сказал, на меня это не подействует. Я теперь мечтаю только об одном: подписать ту проклятую бумагу о разводе и стать свободным человеком!
— Но я не хочу с тобой разводиться! Все твои обвинения — беспочвенны. Клянусь тебе!
— Я знаю истинную цену твоим клятвам!
— Ничего ты не знаешь. Поверила чужому человеку, сплетнику, а не собственному мужу, от которого родила двух сыновей!
— Антониу, перестань! Меня тошнит от твоей дешевой патетики. И не трогай, пожалуйста, сыновей. Их я любила, люблю и буду любить. Это не зависит от того, замужем я или разведена. А в дом я вернулась лишь затем, чтобы уладить все формальности по разводу. Я хочу получить только то, что положено мне по закону, и на большее не претендую!
Гонсала разволновалась, и Сан-Марино не замедлил этим воспользоваться.
— Успокойся, пожалуйста, — произнес он мягко, вкрадчиво. — О таких вещах, как развод, надо говорить хладнокровно, давай лучше оставим эту тему. Ты все обдумай, не руби сплеча.
— У меня было достаточно времени на раздумья, и решение о разводе я приняла отнюдь не спонтанно. Мой адвокат уже занимается этим делом официально, и ты должен быть готов к тому, что скоро тебя вызовут в суд. Но я не стану возражать, если все вопросы по разделу собственности мы уладим с тобой мирно, без вмешательства судей. Так что подумать надо тебе. А я потом приглашу адвоката, и мы обсудим твои предложения.
Сан-Марино не ожидал от нее такой четкости и твердости, поэтому предпочел свернуть этот разговор, принявший столь неприятный оборот.
— В отличие от тебя, я не могу так безответственно относиться к нашему браку, но в одном ты, пожалуй, права: мне действительно стоит все основательно продумать, а может, и посоветоваться с адвокатом.
— Что ж, думай, советуйся. Это твое право, — пожала плечами Гонсала.
Сан-Марино молча вышел из ее комнаты, и таким образом последнее слово в этом первом нелегком разговоре осталось за Гонсалой.
Алвару, приехавший на отчаянный зон Сан-Марино, долго не мог взять в толк, что произошло с его клиентом и сообщником. Сан-Марино был в замешательстве и твердил только одно: Гонсала переродилась!
— Я теперь абсолютно ни в чем не уверен, не знаю, чего от нее можно ждать, не могу прогнозировать ее действия. В ней словно какая-то пружина распрямилась! Ты бы слышал, как она со мной говорила! Поначалу еще прорывались кое-какие эмоции — ненависть, презрение, а потом она заговорила прямо как истец на суде, причем юридически подкованный, четко знающий свои права и уверенно их отстаивающий!
— Это значит, что она сумела найти очень хорошего адвоката, если он так ее вышколил, — сделал заключение Алвару. Похоже, это серьезный противник, и нам придется нелегко на суде.
— Адвокат наверняка ее поднатаскал, но не это главное. Меня потрясла перемена, произошедшая в самой Гонсале! Я не узнаю ее! Передо мной был совершенно другой человек — жестокий, уверенный, сильный, Я не знал, как к ней подступиться. Все мои уловки она легко вычисляла наперед и запросто их отметала.
— Что ж, это неудивительно: у Гонсалы было целых двадцать пять лет для того, чтобы изучить тебя. Значит, надо искать какой-то новый, нестандартный ход, который она не сможет заранее разгадать. Причем действовать надо внезапно и решительно.
— Я полностью дезориентирован и ничего не могу придумать, — признался в своей беспомощности Сан-Марино. — Вся надежда на тебя. Может, ты подскажешь что-то дельное.
— Антониу, по-моему, пришла пора сказать Гонсале правду, — огорошил его Алвару и, довольный произведенным эффектом, добавил: Почти правду! Пойди к ней и скажи, мол, на твое имя кое-что записано…
— Ты с ума сошел? — возмутился Сан-Марино — Открыть карты? А если она откажется подписывать бумаги?
— Но она же сама, насколько я понял, предложила тебе все уладить полюбовно. Я, верно, тебя понял?
— Да. Но что я ей скажу? Что по деловым соображениям перевел часть своего имущества на ее имя?
— Правильно, — одобрил его Алвару. — Именно так и надо сказать, не вдаваясь в подробности. Скажи это как бы невзначай. Ведь если утаишь — будет еще хуже, ты можешь все это потерять. Судя по всему, адвокат у нее ушлый, и он непременно подбросит ей эту идею. А так ты заморочишь ей голову пожизненной пенсией, ну и еще кое-какими мелочами вроде этого дома, который ей наверняка дорог. Гонсала — женщина без особых амбиций…
— …и сможет довольствоваться той пенсией, что я ей назначу, — продолжил за него Сан-Марино.
— Да, именно это я и хотел сказать, — подтвердил Алвару.
Следующий разговор Сан-Марино с Гонсалой был недолгим и протекал спокойно, без надрывов. Сан-Марино спросил ее, настаивает ли она по-прежнему на разводе, Гонсала ответила утвердительно, и он не стал ее больше уговаривать, а сразу перешел к делу:
— Ну что ж, я выполнил твою просьбу — подумал, посоветовался с Алвару и, по-моему, нашел решение, которое должно устроить и тебя, и меня. Тебе известны условия нашего брачного контракта, но я вовсе не намерен им следовать. Я не тот человек, что может оставить тебя ни с чем, хотя ты и думаешь, обо мне плохо.
— Антониу, не отвлекайся от главного, — не дала ему развить эту тему Гонсала. — Мое мнение о тебе сейчас уже не имеет никакого значения.
Сан-Марино не стал возражать и продолжил:
— Я оставляю тебе наш лом. Он ведь даже не столько мой, сколько твой. Я большую часть времени проводил на работе, в офисе, а ты вела здесь хозяйство. Так что эго будет справедливо. А, кроме того, я дам письменное обязательство, что буду выплачивать тебе весьма приличную сумму, достаточную для того, чтобы ты имела возможность жить как прежде — ни в чем не нуждаясь. Что скажешь?
— Я женщина непритязательная, поэтому принимаю твое предложение, — без колебаний ответила Гонсала.
— Вот и прекрасно! — подхватил Сан-Марино, окрыленный столь скорым успехом. — Значит, мы обо всем договорились. Осталась только одна мелочь — надо подписать кое-какие бумаги. Несколько лет назад я, чтобы уйти от налогов, перевел часть имущества на твое имя. Там, в общем, ерунда, элементарное соблюдение формальностей…
— Хорошо, подготовь эти бумаги, я их подпишу, — согласно кивнула Гонсала.
Сан-Марино, не ожидавший, что все получится так легко и просто, почувствовал себя счастливым человеком и сам удивился своему счастью. «Насколько же все относительно в этом мире!» — думал он. Еще вчера мысль о разводе с Гонсалой повергала его в ужас, он рассматривал это как конец своей политической карьеры, а сегодня ситуация представилась ему совсем в ином свете. Ну, подумаешь, развод! С кем не бывает! Это же не супружеская измена, за которую избиратели наверняка бы его осудили. А так Сан-Марино может даже вызвать у них дополнительные симпатии: порядочный человек, семьянин, а жена у него оказалась взбалмошной особой — задурила, настояла на разводе. Но и тут он проявил завидное благородство: оставил ей дом, назначил пожизненное содержание. Боб Ласерда сумеет, как бы, между прочим, подсунуть эту версию развода журналистам, а уж за теми дело не станет! Если по—умному вести избирательную кампанию, то даже такую неприятность, как развод, можно обернуть в свою пользу.
В таком оптимистическом настроении Сан-Марино позвонил Алвару и велел ему заняться переоформлением собственности, юридически числящейся за Гонсалой.
— Это приятное поручение. Выполню его с удовольствием! — ответил тот.
А тем временем Гонсала тоже позвонила своему адвокату, и он, услышав, о чем идет речь, насторожился:
— Вы можете подробнее рассказать, что это за бумаги, которые муж попросил вас подписать?
— Нет, я их пока не видела. Но он говорил, что в свое время записал на мое имя какую-то недвижимость, чтобы уйти от налогов. Вероятно, теперь ему надо оформить все это на себя.
– Если сеньор Сан-Марино что-то приобретал на ваше имя, вы должны были ставить свою подпись на соответствующих документах. Неужели вы не помните, какая именно собственность там фигурировала?
– Нет, не помню. Я подписывала много разных бумаг, но никогда в них не вникала. Я доверяла мужу, а он говорил, что делает все на благо семьи, ради наших детей я ради моего же блага.
— Но теперь вы ни в коем случае не должны подписывать ничего без моего ведома! Как бы муж вас ни уговаривал. Поймите, это очень важно. Не исключено, что вы, сами того не зная, уже сейчас являетесь собственницей огромного состояния, и вам не надо ничего выпрашивать у мужа. Пообещайте мне, что проявите стойкость, не поддадитесь на его уговоры. А я тем временем наведу справки о принадлежащей вам собственности.
– Не беспокойтесь, я теперь буду смотреть в оба, и Сан-Марино не удастся обвести меня вокруг пальца! — уверенно заявила Гонсала.

Глава 11

У Арналду была привычка начинать рабочий день с планов на предстоящий вечер. Он звонил какой-нибудь своей знакомой, договаривался с ней о встрече и лишь, затем приступал к работе. А в предвкушении приятного свидания и дело спорилось легче, и время пролетало быстрее.
Следуя этой привычке, он с утра позвонил Бетти и пригласил се к себе домой.
— Мы могли бы сразу пойти в ресторан, но мне хотелось бы немного развлечь маму. Ей сейчас одиноко, а тебя она всегда рада видеть, Не возражаешь, если мы проведем некоторое время в обществе моей мамы?
Бетти, конечно же, не возражала. Наоборот, она с удовольствием поехала к Гонсале.
А вот Арналду внес небольшую поправку в свой первоначальный план, позволив себе еще одну мимолетную шалость. В тот день Сан-Марино рано уехал из редакции, поручив Арналду обязательно дождаться какого-то важного звонка и ответить на него. Но время шло, а звонка все не было и не было. Журналисты один за другим стали расходиться ню домам, и тут Арналду осенило. Он попросил Зезе немного задержаться после работы и, отпусти в домой секретаршу Сан-Марино, переместился в отцовский кабинет. Потом позвал туда Зезе. Редакция к тому времена совсем опустела, и теперь уже ничто не мешало Арналду предаваться любовным утехам с Зезе прямо в служебном кабинете Сан-Марино.
Долгожданный звонок между тем прозвучал, Арналду на него ответил, но и после этого домой не поспешил.
— Мне еще никогда не доводилось заниматься любовью в редакции, да еще и в кабинете отца, — говорил он Зезе. – Признаюсь, меня это дополнительно возбуждает!
Он так увлекся, что забыл и о Бетти, и о матери, которую собирался развлечь.
А Бетти, проговорив с Гонсалой несколько часов, покинула дом Сан-Марино, несолоно хлебавши. Настроение было прескверным, домой идти не хотелось, и, как всегда в трудную минуту, ноги сами привели Бетти к Раулу.
Он был дома один и весь вечер, так или иначе, думал о Бетти. Накануне ему позвонили из популярного дамского журнала и предложили принести несколько фотографий Бетти, чтобы одну из них напечатать. Раул обрадовался, отобрал лучшие снимки и позвонил Бетти, собираясь обрадовать и ее. Но Онейди сказала, что Бетти можно найти в доме Сан-Марино. Раул, естественно, звонить, туда не стал.
По дороге домой он зашел в бар Тиао. Тот из вежливости спросил как дела. Раул молча вынул из папки фотографии Бетти и разложил их на стойке бара перед Тиао.
— Нравится? — спросил он. — Это моя фотомодель. Элизабети Монтана. С ее легкой руки я скоро стану знаменитым фотохудожником.
— Красивая девушка! — восхищенно произнес Тиао.
Раул хотел положить снимки обратно в папку, но Тиао попросил его:
– Можно, я еще ими полюбуюсь, пока ты будешь пить свое пиво?
— Любуйся. Я сегодня, как никогда, великодушен, — приняв величественную позу, произнес Раул.
Когда же он пришел домой и стал рассматривать фотографии, то не обнаружил среди них одной, причем самой лучшей, которую предполагал опубликовать в журнале.
Он решил, что случайно оставил ее в баре, и отправился туда снова, но Тиао его огорчил:
— Нет, я отдал тебе все, что ты мне показывал.
— Но может, она упала на пол, а ты не заметил? Посмотри внимательно под стойкой.
— Да ничего тут нет. Наверное, ты забыл ее в редакции, — сказал Тиао.
— Нет, она лежала первой в стопке, — возразил Раул. — Я даже помню, как ты держал ее в руках.
— Ну не знаю, куда она могла подеваться, — развел руками Тиао. — Поищи хорошенько дома, вероятно, она там затерялась.
Раул перевернул весь дом, но фотография как в воду канула.
Он и предположить не мог, что на самом деле Тиао попросту украл ее — для каких-то своих одному ему ведомых целей.
Потом Раул стал искать негатив, который тоже куда-то запропастился, но, к счастью, все же нашелся.
Вся эта странная история, сильно отдающая чертовщиной, напрочь испортила ему настроение. И опять это было связано с Бетти, которая и без того в последние дни являлась для Раула постоянным источником отрицательных эмоций.
«Что же мне сделать, чтобы забыть ее навсегда?!» — в отчаянии думал Раул и ничего не мог придумать.
А тем временем Бетти позвонила в его дверь, и первой же своей фразой окончательно вывела Раула из равновесия.
— Арналду меня опять жестоко обманул, — сообщила она с порога. — Я проторчала у него дома весь вечер, он меня туда пригласил, а сан так и не пришел. Что мне делать, Раул? Помоги, подскажи!
Она припала к его груди, но Раул, сделав над собой невероятное усилие, довольно грубо отстранил ее:
— Нет, не надо этого делать! Не надо опускаться до такого уровня!
— Раул, я тебя не понимаю… Мы же друзья, — растерянно пробормотала Бетти. — Я пришла к тебе за советом. Только ты можешь мне помочь.
— Нет, Бетти, я в таких делах не помощник. И то, что ты называешь дружбой, на самом деле ею не является. Я у тебя запасной! Ты приходишь, когда возникают проблемы с Арналду. Только в этих случаях я и бываю тебе нужен!
— О чем ты, Раул! — возмущенно воскликнула Бетти. — Думаешь, я пришла, чтобы утешиться с тобой в постели?!
— Но именно это однажды и случилось! Самое худшее, что могло произойти между друзьями!
— Может, ты еще скажешь, что я тебя изнасиловала?!
— Ну, в общем… впечатление было такое.
— Но ты же сам начал меня целовать!
— Я просто хотел тебя успокоить. Понимаешь? А ты потом завелась — сама. Ну и я — тоже… Я ведь не железный. А этого нам не следовало делать. Прости, я говорю сбивчиво. И меня удивляет, что ты продолжаешь вести себя так, будто ничего не случилось. А я не могу просто переспать с тобой, зная, что утром должен отпустить тебя и благословить на завоевание новых богачей! У меня так не получается.
— Ты меня обижаешь, Раул!
— А я тебе сразу сказал, как только ты вошла, что не надо было ко мне приходить! Я устал, у меня был трудный день. И вообще… Оставь меня, Бетти! Уйди! Я не могу тебя больше видеть!
Вернувшись за полночь, домой после свидания с Шику, Жулия столкнулась с Бетти в гостиной. Та сидела за столом в ночной сорочке, перед ней стоял стакан с апельсиновым соком, а ее лицо было мокрым от слез.
— Что тут стряслось? Папа?.. — испугалась Жулия.
— Нет, слава Богу.
— А почему плачешь? Почему сидишь здесь? Не спишь…
— Мне плохо. Я как понервничаю, так меня сразу и тошнит.
— А нервничала из-за чего? Пойдем в спальню, там все расскажешь.
— Пойдем, — послушалась ее Бетти. — Только рассказывать, в общем-то, нечего. Кругом — пустые хлопоты!
— Ты имеешь в виду Арналду? Он тебя отшил? — догадалась Жулия.
— И не только он, — всхлипывая, произнесла Бетти. — Раул тоже.
— Боже правый! Ты пыталась обольстить их одновременно или по очереди?
— Жулия, не издевайся надо мной! Мне очень плохо. У меня душа болит!
– А позволь узнать, из-за кого из этих двоих она болит?
— Они оба меня ранили. Арналду выставил меня полной дурой перед Гонсалой — пригласил к себе домой, а сам туда не явился. Наверное, развлекается где-нибудь с Зезе или с кем-то еще. А Раул!.. Этот вообще как с цепи сорвался. Я от него такого не ожидала! Пришла к нему как к другу — за поддержкой, за советом, а он меня даже слушать не захотел. Выгнал вон, представляешь!
— Возможно, у него были свои неприятности, а тут еще и ты не вовремя подвернулась, — вступилась за Раула Жулия.
— Возможно, — не стала спорить Бетти. — Он даже что-то говорил про трудный день.
— Ну, вот видишь! Ты его тоже не выслушала, — укорила сестру Жулия. — Странные у тебя представления о дружбе! Ты хочешь только получать, ничего не отдавая взамен.
— Ладно, не надо читать мне нотации! Раул меня обидел, но зла я на него не держу. А вот Арналду — человек циничный и коварный!.. Хотя его я и люблю…
— Ой, ли? — усомнилась Жулия. — Будь честной хотя бы перед собой. Неужели ты его действительно любишь?
— А я не знаю, что такое любовь, — ответила Бетти. — Наверное, я не распознаю ее, даже если она предстанет прямо передо мной. Поэтому я и не могу ответить на твой вопрос, сестричка. С Арналду мне хорошо, и я хочу, чтобы он стал моим мужем. Вполне возможно, что это и есть любовь.
Жулия много раз изумленно думала о том, насколько же они разные с сестрой. Бетти не уверена, любит ли она Арналду, но при этом хочет, во что бы то ни стало выйти за него замуж. А Жулия точно знает, что любит Шику всей душой, но свадьбу постоянно откладывает, словно чего-то боится. Чего же? На этот вопрос однажды ответила Бетти: «Жулия боится любви!» И, как потом выяснилось, ее догадка была верной, хотя сама Жулия долго не понимала истинной причины своего страха.
Но те времена давно прошли, Жулия сейчас открыта для любви и не представляет своей жизни без этого прекрасного чувства — так же, впрочем, как и без Шику. Но видимо, есть еще какой-то внутренний барьер, мешающий ей сделать последний, решающий шаг к их воссоединению.
— А ты не знаешь, чего я боюсь теперь? — спросила она как-то у Бетти. — Может, твоя интуиция тебе снова что-нибудь подсказывает?
— Ты боишься брака, — ответила та, не раздумывая. – Это же очевидно! другой вопрос — почему? Откуда в тебе этот страх? Но я не знаю ответа.
— И я не знаю, — вздохнула Жулия. — Возможно, на меня так сильно повлияла та трагедия, которую мы с тобой пережили в раннем детстве — смерть мамы, болезнь отца. Была счастливая семья, и в одночасье все рухнуло! Не зря же мне до сих пор снятся чудовищные кошмары, от которых я просыпаюсь в холодном поту. Сейчас они, пожалуй, даже участились. Недавно, когда я заночевала у Шику и уснула абсолютно счастливой, меня опять настиг этот кошмар. Я проснулась от ужаса, вскочила с постели, словно хотела куда-то убежать. Напугала Шику…
— За тобой кто-то гнался во сне? — спросила Бетти.
– В том-то и беда, что я никогда не могу вспомнить, что именно мне снилось. Но думаю, это один и тот же кошмар, потому что я просыпаюсь всегда с одинаковым ужасом.
— Странно. — Бетти задумалась. — Как по-разному отзываются в нас впечатления детства! У меня с ним связаны только светлые, приятные сны. А страхи мои коренятся в последующей жизни, И один из них самый главный страх нищеты! По сравнению с ним все остальное кажется мелочью. В том числе и замужество без любви, если при этом не надо будет думать о куске хлеба.
— Мы схожи с тобой только в одном: у нас обеих было не самое счастливое детство, отсюда и все наши страхи, – заключила Жулия.
— Но мы их изживем! — подбодрила ее Бетти. Я вылезу из кожи вон, но женю на себе Арналду! А тебе вообще нечего бояться рядом с Шику. Ты только будь с ним поласковее, не обижай его, если уж не решаешься пока выйти за него замуж.
С учетом этих мудрых наставлений сестры Жулия и решила однажды побаловать Шику, устроив ему интимный вечер в японском стиле.
Во время последней поездки в Токио она купила для себя и для него два роскошных кимоно, однако из-за болезни отца так и не вручила Шику этот подарок. И вот теперь ей захотелось сделать это в соответствующей обстановке с благовониями, имитирующими тонкий аромат цветущей сакуры, с икебаной, саке, и блюдами национальной японской кухни.
Все необходимое Жулия приобрела в японском торговом центре и, когда Шику уехал на работу, а Раул еще был дома, заявилась в их холостяцкую квартиру с увесистой сумкой и букетом цветов для икебаны.
— Как это понимать? — встретил ее не слишком гостеприимно Раул. — Ты переехала сюда насовсем? И я должен освободить квартиру?
— Нет, не насовсем, а только на одну ночь, — успокоила его Жулия. — Но я буду, благодарна тебе, если ты на это время найдешь пристанище в другом месте.
— Понял, — мрачно произнес Раул. — Честно говоря, это не входило в мои планы, но я свято чту законы дружбы и… любви.
— Спасибо, ты настоящий друг, — похвалила его Жулия. — Если увидишь Шику в редакции, то намекни ему, чтобы он там не задерживался, а сразу шел домой. Только не говори, что я здесь. Пусть это будет дня него сюрпризом.
Раул так и сделал — намекнул, но, видимо, недостаточно заинтриговал Шику, поскольку тот пришел домой не один, а вместе с Констансиньей. И девочка, увидев Жулию в кимоно и вдохнув аромат цветущей сакуры, поняла, что оказалась здесь ясно некстати.
— Папа, я зайду к тебе в другой раз, — сказала она Шику. — Ты не думай, я не обиделась. Я уже взрослая и все понимаю… Как приятно пахнет!..
Констансинья и в самом деле не обиделась — к Жулии она уже понемногу привыкла и даже стала относиться к ней с симпатией. Но, вернувшись, домой, она подверглась перекрестному допросу со стороны матери и бабушки, поэтому вынуждена была объяснить, почему ей не удалось провести вечер с отцом.
— И ты уехала? Оставила их вдвоем?! Как ты могла! — восклицала возмущенно Лусия Элена, а Жудити ей вторила:
— Уйти должна была эта самозванка, а не ты! Надо было сидеть там и действовать ей на нервы! Она бы не выдержала.
— Да, правильно! — ухватилась за эту идею Лусия Элена и принялась развивать ее: — Ты могла бы там остаться ночевать, и вообще пожить несколько дней, а то и целый месяц, чтобы не дать им возможности устраивать там любовные оргии!
— Мама, перестань! — демонстративно заткнула уши Констансинья.
– А что, твоя мать права, — поддержала невестку Жудити. — Ради спасения отца ты должна у него поселиться!
— Бабушка, ты забываешь, что там живет еще и Раул. Я буду его стеснять. Да и папу тоже.
— Так в этом же и будет заключаться твоя миссия: стеснять Шику, чтобы он не водил туда эту бесстыжую охотницу за чужими мужьями! — пояснила Лусия Элена.
Констансинья ответила на это спокойным тоном:
— Во-первых, папа никогда не согласится с вашим дурацким планом, а во-вторых, даже если бы я там поселилась, он все равно бы встречался с Жулией — в каком-то другом месте.
— Боже мой! Эта мерзавка уже околдовала и тебя! — всплеснула руками Лусия Элена, а Жудити принялась отчитывать Констансинью:
— Ты не должна себя вести так безответственно! Бери пример с Жуаны: она совершила подвиг! Вернулась к матери, то есть — во вражеский стан, чтобы вести подрывную деятельность и докладывать мне обо всем, что там происходит!
— Ну а толку-то? Жанета как жила с Атилой, так и живет, – резонно заметила Констансинья.
— Пока живет! — поправила ее Жудити. — Но очень скоро она сама его выгонит. Все к тому идет!
У Жудити были некоторые основания для такого прогноза. Она опиралась на сведения, полученные он Жуаны, а та докладывала, что Атила по-прежнему нигде не работает, что деньги он некоторое время вытягивал из своего брата, а теперь приворовывает в кассе школы танцев и недавно был пойман за руку Жизелой — кассиршей, но Жанета простила ему этот грех.
— А что, если нам тоже устроить для Шику японский ужин? — вдруг загорелась новой идеей Лусия Элена. — Я наряжусь гейшей…
— А я? — не захотела отставать от нее Жудити. — Мне тоже подойдет кимоно!
Они увлеклись, и вскоре эта сумасбродная идея обрела черты вполне реального плана, который был осуществлен ими спустя несколько дней.
В соответствии с этим планом на первом этапе выступила Жудити. Позвонив Шику в редакцию, она заголосила:
— Сынок, приезжай немедленно! У Констансиньи — высокая температура, почти бред. Она зовет только тебя! А эта бестолковая Лусия Элена пошла в аптеку и как сквозь землю провалилась. Приезжай, прошу тебя!
Шику подозревал, что состояние Констансиньи наверняка не такое уж плачевное, как описала это дома Жудити, но все равно встревожился и поспешил к больной дочери. Дверь ему открыла сама же Констансинья и сразу же повинилась перед ним:
— Папочка, не ругай меня! Я была против этой дурацкой мистификации! Хотела даже тебе позвонить, но они не подпускали меня к телефону. Я перед тобой чиста!
В это время за спиной Шику щелкнул дверной замок, он обернулся, уже сообразив, что его тут заперли, а ключ наверняка спрятали, и увидел… двух «японок», замерших в почтительном поклоне.
— Приветствуем тебя, Шику-сан! — сладкоголосо пропели они хором.
Шику, привыкший к самым невероятным ловушкам, которые до сих пор устраивали ему Лусия Элена и Жудити, на сей раз, просто не поверил своим глазам:
— Боже! Это галлюцинация? Или я уже умер и нахожусь в аду?!
— Шику-сан, тебе же нравится японская кухня, и вообще — японский колорит, — попыталась объяснить происходящее Лусия Элена. — Ты будешь очень доволен!
— Дайте мне ключ! — потребовал Шику. — Или я за себя не ручаюсь!
Вместо ключа Лусия Элена сунула ему в руки тарелку:
— Шику-сан, ты не можешь уйти, не отведав суши!
— Я разобью эту тарелку у тебя на голове!
— Ты сначала попробуй, тебе понравится.
Шику окончательно вышел из себя и, ухватив Лусию Элену за кимоно, стал трясти ее, требуя немедленно отпереть дверь.
Лусия Элена истошно закричала:
— Констансинья, держи отца! Он убьет меня!
— Папочка, не надо убивать маму, — сказала та, — Она сумасшедшая, но другой у меня нет.
— Успокойся, дочка, — бросил ей через плечо Шику, продолжая трясти Лусию Элену. — С тобой мы поговорим потом, а сейчас мне нужно разобраться с этой мерзавкой и ее сообщницей!
— Эта я — сообщница?! — возмутилась Жудити. – Да как ты смеешь? Я не бандитка, а твоя родная мать!
— А я — твоя жена! — выкрикнула Лусия Элена.
— Все! Хватит! Молчать! — перекричал их всех Шику. — Это приказ! Слушайте меня!
Гейши на мгновение умолкли, но пока Шику переводил дух, перед тем как произнести следующую фразу, Жудити успела вставить:
— Сынок, выпей рюмочку саке!
— Господи, за что ты меня так караешь? — обреченно опустил руки Шику. — Ваше место в сумасшедшем доме! И я вас обеих туда упрячу!
— Ты что, угрожаешь матери?!
— Не волнуйтесь, дона Жудити. Это у него шутки такие, — пояснила Лусия Элена. — У Шику своеобразный юмор, но мне нравится… Шику, выпей немного саке!
— Отвяжись! — процедил он сквозь зубы. — Ничего я от вас не хочу. Тем более от тебя, Лусия Элена! Выпустите меня сейчас же!
— Ты на что намекаешь? — еще ближе подступила к нему Лусия Элена. — Дочка, ты слышала? Он обвиняет меня в том, что я будто бы могу его отравить!
— Папа, выпей ты эту гадость, иначе они тебя не выпустят, — посоветовала ему Констансинья, а Лусия Элена подхватила:
— да, Шику, выпей рюмочку, и мы тебя отпустим с Богом.
Он с омерзением выпил предложенное ему зелье и, не успев дойти до двери, рухнул как подкошенный.
— Что вы ему подсунули? Он сейчас умрет! — закричала в испуге Констансинья.
– Не волнуйся, папа просто уснул, — ответила Лусия Элена. — Сейчас мы отвезем его домой на такси.
Дальше события развивались строго по сценарию: Шику был доставлен домой, уложен в постель и раздет догола. Потом Жудити позвонила Жулии, представилась новой секретаршей Сан-Марино и сказала:
— Наш репортер Шику Мота попросил передать вам, чтобы вы срочно приехали к нему домой. С ним случилось какое-то несчастье!
Жулия тотчас же помчалась к Шику, моля Бога лишь о том, чтобы застать своего возлюбленного живым. Дверь в его квартиру оказалась открытой, и это еще больше напугало Жулию.
– Шику, где ты? Что с тобой? — Воскликнула она, входя в его спальню, и замерла, потрясенная открывшейся ей картиной: Шику спал, в чем мать родила, а рядом с ним на кровати возлежала Лусия Элена — в кимоно, наброшенном на голое тело.
— Как ты сюда проникла? Шлюха! — вскинулась она на Жулию. — Шику, прогони ее! Она опять нас преследует! Убирайся вон, нахалка!
Шику продолжал спать, абсолютно не реагируя на ее крик, и Жулия, язвительно усмехнувшись, сказала:
— Тебя следовало бы оштрафовать за ложный вызов, но я не стану омрачать эту идиллию. Передай Шику привет, когда проснется!
Она ушла, кипя от негодования. Даже приехав, домой, все не могла успокоиться и, чтобы как-то разрядиться, дала весьма жесткое объявление в газету:
«Лулу и Жужу, массажистки с Востока, обладающие эротическими руками, принимают на дому. Обста — семейная. Для предпринимателей и японцев — скидка. Прием — круглосуточный».